Он улыбнулся:

– Ну, это легко. Память у меня хорошая. – Лицо его вдруг помрачнело. – Только слишком долгая.

Регина нервно стиснула его руку. Он говорил, она отвечала, как если бы все действительно было правдой: если это правда, значит меня любит человек, наделенный бессмертием. Она окинула взглядом бар: обычный мир, обычные люди, никакой тайны. Но ведь она всегда знала, что она другая. Ей казались чужими все, кто ее окружал, казалось, что ей предназначена иная судьба, чем им. С детства лицо ее было отмечено особым знаком. Она посмотрела на Фоску. «Это он, – подумала она. – Это моя судьба. Из глубины веков он явился ко мне и унесет меня в своей памяти в даль времен». Сердце ее учащенно билось. Правда ли это? Она посмотрела на руку Фоски, на его шею, лицо. Потом гневно одернула себя: «Разве я такая, как они? Разве мне нужны неопровержимые доказательства?! Он сказал: „Дерзните! Дерзайте!“» Ей хотелось дерзнуть. Даже если это окажется иллюзией, бредом, то в этом сумасшествии больше величия, чем во всей их мудрости.

Она улыбнулась Фоске:

– Знаете, чем вам следует заняться? Вам нужно писать воспоминания. Это была бы необычная книга.

– На свете вполне достаточно книг, – заметил он.

– Но эта была бы совсем другой.

– Они все разные.

Она наклонилась к нему:

– Разве вам никогда не хотелось писать?

На его лице появилась улыбка.

– Я писал в сумасшедшем доме. Писал целых двадцать лет.

– Так покажите мне.

– Я все порвал.

– Почему? Ведь это, наверное, было превосходно.

Он рассмеялся:

– Я писал целых двадцать лет. И однажды обнаружил, что это одна и та же книга.

– Но ведь теперь вы совсем другой человек, – заметила она. – Нужно начать новую вещь.

– Другой человек?

– Человек, который любит меня и живет в этом веке. Попробуйте снова начать писать.

Он взглянул на нее, и лицо его просветлело.

– Раз вы этого хотите, я так и поступлю! – пылко воскликнул он.

Он смотрел на нее, а она думала: «Он любит меня. Меня любит тот, кто бессмертен». Она улыбнулась, хотя ей вовсе не хотелось улыбаться. Ей было страшно. Она огляделась вокруг. Теперь ей незачем было ждать помощи от окружающих; она входила в странную вселенную, где, кроме ее и этого незнакомца, никого не было. Она подумала: «Что же теперь будет?»

– Уже пора, – сказала Регина.

– Что – пора?

– Пора идти.

В окошко гримерной было видно, как падают в свете фонаря снежные хлопья. Угадывались заштрихованные белым тротуары, тишина. На кресле было разложено платье Розалинды.

– Представим, что время остановилось, – сказал Фоска.

– Там, внизу, оно течет.

Он встал. В который раз она подивилась его росту и телосложению: человек из другого века.

– Зачем вам спускаться туда? – сказал он.

– Так нужно.

– Нужно кому?

– Так нужно для моей карьеры. Актрису должны видеть многие, ей следует появляться всюду, иначе ее быстро похоронят. – Она усмехнулась. – Мне хочется прославиться. Разве вы не будете мною гордиться, когда я стану знаменитой?

– Вы и так мне нравитесь, – произнес он глуховатым голосом. Он привлек ее к себе и принялся целовать долго, неотрывно. – Как вы прекрасны нынче! – выдохнул он.

Он глядел на нее, и под его взглядом ей становилось жарко; ей была непереносима мысль, что ему придется оторвать от нее взгляд, что этот великий миг ее жизни угаснет в безразличии и забвении. Поколебавшись, она предложила:

– Если хотите, можете пойти со мной туда.

– Вы прекрасно знаете, что хочу.

В гостиной Флоранс толпился народ. Регина секунду помедлила на пороге: каждый раз она ощущала укол в сердце. Каждая из находившихся здесь женщин ставила себя выше всех остальных, и для каждой нашелся по крайней мере один мужчина, который предпочел именно ее всем прочим. Где же набраться дерзости, чтобы утверждать: только у меня есть основания для превосходства. Она повернулась к Фоске:

– Здесь много хорошеньких женщин.

– Да.

– Ах, так вы заметили!

– Прикованный взглядом к вам, я научился видеть.

– Скажите, кто из них красивее всех?

– С какой точки зрения? – спросил он.

– Странный вопрос.

– Чтобы кого-то предпочесть, нужна определенная точка зрения.

– А у вас ее нет?

Он слегка замешкался, потом лицо его озарилось улыбкой.

– Да. Я – человек, который любит вас.

– И что же?

– В таком случае вы краше всех. Кто может походить на вас больше, чем вы сами?

Она бросила на него недоверчивый взгляд:

– Вы действительно думаете, что я самая красивая?

– Существуете только вы! – пылко заверил он.

Она направилась к Флоранс. Обычно она с трудом переносила, когда та, другая, приглашала ее в свой дом, в свою жизнь, но сейчас следом за ней шел Фоска, неловкий, робеющий Фоска со своим бессмертным сердцем, Фоска, для которого существовала лишь она. Она улыбнулась Флоранс:

– Я позволила себе привести к вам друга.

– Добро пожаловать.

Она обошла гостиную, здороваясь с приглашенными. Друзьям Флоранс она не слишком нравилась, за их улыбками таилась враждебность. Но сегодня вечером их мнение ее не задевало. «Они скоро умрут, и их мысли вместе с ними. Мошкара». Она чувствовала себя неуязвимой.

– Ты что, собираешься повсюду таскать его за собой? – спросил Роже.

Похоже, он был очень недоволен.

– Ему не хотелось расставаться со мной, – с безразличным видом сказала она. – Она взяла у Санье вазу с фруктами. – Сегодня вечером Флоранс просто очаровательна.

– Да, – ответил он.

Санье и Флоранс в конце концов помирились, и Санье казался еще более влюбленным. Регина смотрела, как они танцуют – щека к щеке. Их улыбки светились любовью, но это была всего лишь обычная смертная любовь.

– Нам нужно серьезно поговорить, – сказал Роже.

– Когда захочешь.

Она была свободна и легка; в горле исчез привкус горечи. Она была высоким дубом, что верхушкой касается неба, вокруг нее колыхались степные травы.

– Хочу попросить вас об одолжении, – сказал Санье.

– Просите.

– Вы не согласитесь прочесть нам стихи?

– Ты же знаешь, что она всегда отказывается, – сказала Флоранс.

Регина окинула взглядом гостиную. Фоска прислонился к стене, свесив руки, он не сводил с нее глаз. Она поднялась.

– Если вы просите, – сказала она. – Я прочту «Жалобы прекрасной Шлемницы»[1].

Она вышла в центр зала, все стихло.

– Фоска, – прошептала она, – слушайте внимательно. Я буду читать для вас.

Он кивнул. Его глаза жадно вглядывались в нее, глаза, видевшие столько прославленных красавиц, столько талантливых женщин. Для него эти разрозненные судьбы составляли единую историю, и Регина становилась частью этой истории. Она могла помериться силами с соперницами, ушедшими в прошлое, и с теми, кто еще не родился. Я восторжествую над ними, и я выиграю поединок и с прошлым, и с будущим. Губы ее шевелились, и каждая модуляция голоса летела сквозь века…

– Регина, давай уйдем, – предложил Роже, когда она под аплодисменты вернулась на место и села.

– Я не устала, – ответила она.

– А я устал. Прошу, пожалуйста.

Умоляющая и в то же время повелительная интонация вызвала раздражение у Регины.

– Ладно, – сухо бросила она, – пойдем.

Молча они шли по улице. Она думала об оставшемся в гостиной Фоске, на которого смотрели другие женщины. Она перестала существовать для него и для вечности, мир сделался пуст, как погремушка. Она подумала: надо, чтобы он был все время рядом.

– Прости меня, – начал Роже, когда они вошли в студию, – мне нужно было с тобой поговорить.

В камине разгорались угольные брикеты. Занавески были задернуты. Лампочки, затененные пергаментным абажуром, бросали янтарные отсветы на африканские маски и безделушки. Казалось, что все вокруг ждет лишь взгляда, чтобы сделаться вполне реальным.