Пока она рассматривала отель, подъехали отец с Хаджи. Три «лендровера», подкатившие к гостинице, а также звук хлопающих дверей, должно быть, послужили сигналом для владельца. Маленький француз с лысеющей головой и усами над дрожащей верхней губой выбежал, восторженно приветствуя их.
— Mon Dieu! Mon Dieu! [2]— только и смог произнести он, увлекая их за собой по темному коридору, сияя от радости и оживленно выкрикивая: — Déjeuner, déjeuner! Oui, oui! [3]
Сью растерялась в нахлынувшем на нее потоке французской речи. Отец, однако, приветливо поклонившись, быстро освоился и с хозяином, и с языком. Он перевел ей, что весельчак Луи Трюффан живет в Сахаре уже тридцать лет и последние двадцать владеет этим отелем. В молодости — тут хозяин от гордости выпятил грудь и надул щеки — он служил в знаменитом Иностранном легионе.
Сью, сверкая глазами, остановилась перед Мэттом, догадавшись по смешливому взгляду его голубых глаз, что он тоже, как и она, не может представить себе этого кругленького, маленького человечка лихим легионером.
Комната, которую предоставили Сью, оказалась аккуратной и чистой, но довольно бедной. На крашеном полу стояла невзрачная мебель. Раковина в углу была не больше, чем средних размеров кастрюля, однако фарфор сверкал, а хромированный кран имел вполне современный вид.
Попробовав постель и найдя, что она лучше, чем складная кровать, Сью подошла к стеклянной двери, за которой росла пальма. Открыв ее, вышла на крошечный балкончик, чье очарование заключалось в том, что с него открывался прекрасный вид на пустыню.
Полюбовавшись пейзажем и разложив вещи, Сью вымылась, причесалась и отправилась искать отца. Она нашла его возле гостиницы, где виноградная лоза, вьющаяся по грубой решетке у стены, отбрасывала нечто вроде тени. Уютно устроившись в старинном плетеном кресле, он услаждал себя приятной беседой с Луи Трюффаном, обсуждая меню предстоящего ленча.
В тенистую беседку внесли два стола и накрыли клетчатой скатертью. Пока Сью наблюдала, как тщедушный помощник ставил на столы бутылочки со специями и раскладывал столовые приборы, появился свежевыбритый, в светлом шейном платке Мэтт, а Хаджи припарковал «лендроверы» неподалеку от столиков.
Луи продолжал суетиться. И Сью была приятно удивлена, когда им подали кушанья, достойные украсить стол первоклассного отеля, — красную рыбу и омлет, бифштексы из газели, сыр, апельсины и финики в белом вине.
Однако от бифштекса из газели Сью категорически отказалась. Отец нашел это блюдо превосходным, а Мэтт, сидящий в конце стола, попытался ей объяснить:
— Здесь их выращивают, как овец. Часто это единственное мясо, которое у них есть.
Но Сью не могла к нему притронуться, вспоминая красивых животных с ласковыми глазами, пробегавших совсем близко от машины.
После ленча они отдыхали в беседке. Луи, чьи силы, в конце концов, иссякли, дремал в плетеном кресле. Его брюшко поднималось и опускалось в такт мягкому трепетанию клочковатых усов.
Сидя в кресле, Сью смотрела на дорогу. По ней сновали люди в халатах, телеги, запряженные мулами, нагруженные верблюды. Откуда-то издалека доносился гул оживленной деятельности, звуки музыки и бой барабанов.
— Интересно, что это такое? — наклонив голову, полюбопытствовала она.
— Это рынок в паре улочек отсюда, — ответил Мэтт и, немного помолчав, предложил: — Хотите прогуляться?
Сью посмотрела на отца, сидящего между ними в плетеном кресле. Он потянулся и вздохнул:
— Мне так удобно, что никуда идти не хочется.
— Даже на старинную рыночную площадь? — Сью постаралась скрыть свою тревогу за сияющим взглядом.
— Даже туда. — Он лениво улыбнулся дочери. — А кроме того, я обещал Луи обыграть его в шахматы!
— В таком случае мы тебя покидаем! — У Сью отлегло от сердца, она обняла отца крепче, чем обычно, и повернулась к ожидающему ее Мэтту.
Он окинул ее взглядом с головы до ног, улыбнулся сдержанной белозубой улыбкой, взял под руку, и они отправились на рыночную площадь, которая сразу же поразила их разношерстной толпой: темнокожие арабы, высокие негры, женщины под чадрами, звенящие украшениями, мальчики, ведущие лающих собак, всадники в цветастых халатах…
— Как много людей! И все они живут в Тахуфе? — удивилась Сью.
— Сомневаюсь, — усмехнулся Мэтт, крепче прижимая ее к себе. — На окраинах оазиса есть несколько деревень. Вероятно, сегодня рыночный день.
Сью казалось, будто она попала в какой-то волшебный мир. И здесь было от чего разгуляться фантазии. На площади царила полная неразбериха. Прямо на горячей земле были разложены бесчисленные цветастые, грязноватые ковры, а на них выложены всевозможные товары. Рядом с ними сидели на корточках торговцы в тюрбанах. Вытянув перед собой коричневые ноги, они размахивали руками и пронзительно кричали, пытаясь привлечь к себе внимание прохожих, беззаботно расхаживающих между коврами.
Толстые продавцы меда протягивали прохожим плоские лепешки, чтобы покупатели могли попробовать мед из высоких кувшинов, а красочно разодетые заклинатели змей зазывали зрителей полюбоваться их извивающимися помощниками. Продавцы воды били в гонги. Множество людей, собравшись в круг, внимательно слушали гулкую речь рассказчика, а из низких, пропахших дымом аркад доносились голоса беседующих мужчин, звяканье стаканов с мятным чаем и нестройный звон струнных инструментов.
Любуясь многоцветными коврами, Сью подумала, что ее отец среди таких сокровищ, вероятно, почувствовал бы себя как в раю. Но ей, как и ему, сегодня не хотелось работать.
Она подошла к высокому бородатому рассказчику, расхаживающему перед собравшейся толпой и вещающему, видимо, какую-то древнюю сказку. Глядя, как он закатывает к небу глаза, словно надеясь найти там правильные слова, Сью повернулась к Мэтту:
— Интересно, что он говорит?
Переведя взгляд с нее на бородатую театральную фигуру, Мэтт снисходительно улыбнулся:
— Послушаю внимательно, может быть, мне удастся что-нибудь разобрать.
Наблюдая, как он сосредоточился на музыкальной арабской речи, Сью залюбовалась его загорелым профилем, стальными голубыми глазами и широкоплечей фигурой.
Наконец, Мэтт снова повернулся к ней:
— Кажется, я понял, о чем речь. Это старинная сказка о недоделанных туфлях. У великого паши была любимая жена Лилла. Но однажды в порыве гнева он произнес роковые слова: «Я развожусь с тобой!» — Мэтт улыбнулся. — Здесь это делается именно так. Позже паша пожалел о своем решении, но закон запрещал ему снова жениться на ней, пока она не станет невестой другого человека. Поэтому он подкупил местного сапожника, чтобы тот сделал ей предложение.
— Да? А что потом? — заинтересовалась Сью, глядя на собравшуюся толпу.
Однако рассказчик прервал сказку. Один негр в блестящем облачении забил ладонью в барабан, а второй принялся обходить слушателей с мешком.
— Остальное рассказчик пообещал поведать в следующий раз, — взяв Сью за руку, объяснил Мэтт.
— А при чем же тут недоделанные туфли?
— Сапожник согласился выполнить просьбу паши, когда закончит работу над парой домашних туфель. — Мэтт пожал плечами и, озорно сверкнув глазами, добавил: — Но когда он поднял чадру и увидел женщину-красавицу, то забыл и о туфлях, и о своем обещании.
— Значит, он так и не доделал туфли? А паша никогда больше не получил назад свою жену?
— Не беда, у него в гареме было еще дюжины две таких же красавиц, — усмехнулся Мэтт и бросил в мешок две монеты.
Под любопытными взглядами темных глаз прохожих Сью шла рядом с ним сквозь толпу. Неожиданно Мэтт о чем-то спросил худого человека, рассматривающего живых птиц, привязанных за лапы к столбу. Тот пальцем указал через площадь, и вскоре они с Мэттом оказались в мрачном магазинчике, где над небольшим деревянным прилавком склонился человек в белом. Увидев вокруг него причудливой формы пузырьки с желтоватой жидкостью и пару крошечных весов, Сью тихо воскликнула:
