— Двуногого? — перестав плакать, изумился Гоша. — Разве такие собаки бывают?

— Зачем вы велели Гоше и другим октябрятам завести себе щенков? — спросила Ираида Кондратьевна.

— Мы не велели, — вырвалось у Павлика.

Я чуть‑чуть не сказал то же. Мы ведь в самом деле ничего не приказывали. Только говорить так сейчас — значит, засыпать Гошу окончательно. А это не по‑товарищески.

— Гоша нас не совсем правильно понял, — начал я и рассказал Ираиде Кондратьевне про наш «Синий крест».

В конце своего рассказа я нарочно подчеркнул, что октябрята тут ни при чём.

— Это мы с Павликом помощники «Синего креста», — сказал я. — А Гоша просто, как наш сосед, узнал об этом и тоже захотел ухаживать за животными и птицами, которые есть у жильцов нашего дома.

— Разве это плохо? — спросил Павлик Ираиду Кондратьевну.

А я, чтобы не продолжать разговор на эту тему, сказал Гошиной маме:

— О щенке вы не беспокойтесь. Мы можем отдать его кому‑нибудь хоть сегодня. У нас есть много желающих.

— Нет, зачем же! — вдруг возразила мать Гоши. — Если ваш «Синий крест» будет о нём заботиться, пусть щенок остаётся. Но с условием, — сказала она уже улыбающемуся Гоше, — когда он будет есть, ты тоже с ним перекусишь.

Гоша торопливо закивал головой и для большей убедительности заявил:

— Я и сейчас есть хочу.

«Нет, всё‑таки Гоша обжора, — подумал я. — Перед школой ел, и опять… А всего‑то полчаса прошло». И я тихо сказал Гоше:

— Здоров ты есть!

Но как только мы вышли из учительской и мать Гоши заторопилась домой, чтобы успеть к большой перемене принести ему новый завтрак, Гоша сказал мне:

— Ничего вы не понимаете. Мама пообещала выгнать утром щенка. Вот я и кормил его про запас. Вчера ужин отдал, а утром весь завтрак. У меня во рту со вчерашнего обеда ещё ничего не было.

— Не горюй! — хлопнул я по плечу Гошу. — Это тебе только на пользу. Главное, теперь у тебя есть друг!

— Угу, — промычал в ответ довольный Гоша.

Мы с Павликом тоже были довольны. Ведь на этот раз, как говорят взрослые, мы отделались лёгким испугом.

Но едва мы поднялись на свой этаж, как увидели вожатую. Она стояла к нам спиной и говорила с двумя мальчиками из пятого «В». Это были Костя Колтыпин и Яша Скобцов, те самые ребята, которых она прочила вместо нас октябрятам. Мы спрятались за коридорной дверью, а как только вожатая ушла, подскочили к ним, и я сказал словами старшеклассника — хозяина степного ёжика:

— Ну что, влипли, братцы? Октябрята дотошные, одними «почему» да «отчего» со света сживут.

— Сами знаем! — буркнул долговязый Костя.

А Яша Скобцов смешно развёл своими пухлыми короткими руками и удивился вслух:

— Почему она думает, что мы подружимся с ними? «Точно, как и нам говорила», — припомнил я и огорчился. Павлика это тоже задело, потому что он спросил с вызовом:

— И когда же вы собираетесь к октябрятам?

— Может, завтра… — начал было Яша, но Костя прервал его:

— Ты что? Раньше той недели не пойдём, у нас же в понедельник контрольная по математике.

— Это верно, — согласился Яша и сказал нам дружелюбно: — На той неделе пойдём, чего торопиться.

— Конечно! — охотно поддержали мы Яшу. — Успеете ещё намаяться.

Мальчики ушли в свой класс, а мы сразу задумались. Неделя — срок небольшой. Надо было срочно что‑то предпринимать. Павлик, как всегда в таких случаях, молча уставился на меня. Я хотел разозлиться, но неожиданно для себя сказал:

— У меня, кажется, возникла идея. Я придумал, что сделать, чтоб вожатая от них отстала.

— Что? — схватил меня за руку Павлик.

— Погоди, дай я получше всё обмозгую. Надо продумать кое‑какие детали, — сказал я Павлику и вместе с ним пошёл в класс.

Павлик еле высидел последних два урока — так ему не терпелось узнать, что я задумал. На последнем уроке он даже написал мпе записку: «Обьясни вкратце, что задумал». Но я ответил: «Вкратце не объяснишь». И он отстал. Но уже в раздевалке потребовал:

— Ну, что ты предлагаешь?

Ми вышли из школы, отстали от других ребят, и только после этого я совсем тихо сказал Павлику:

— Нам необходимо на какое‑то время стать этими самыми пятиклассниками.

— Какими пятиклассниками? — не понял Павлик.

— Теми, которые должны вместо нас шефствовать над октябрятами, — расшифровал я.

— Как же мы это сделаем? — усмехнулся Павлик. — Загримируемся под них, что ли?

— Ещё чего! — фыркнул я. — У Яшки Скобцова такой курносый нос, что с непривычки даже смотреть на него смешно. Загибается кверху, точно перевёрнутая запятая. А Костька Колтыпин рыжий, и на щеке у него бородавка с целую копейку. Очень нужно под таких гримироваться! Мы без всякого грима назовём себя их именами.

— Что ты выдумал! — замахал на меня руками Павлик. — Для чего нам это нужно?!

— Как для чего?! — возмутился я недогадливости Павлика и принялся подробно, как непонятливому ученику, растолковывать ему мой замысел:

— Представь себе, что ты, Павел Хохолков, совсем не Павел Хохолков, а ученик пятого «В» Костя Колтыпин. (Павлик тоже здорово вытянулся за лето.) А я, Пётр Мошкин, — никакой не Пётр Мошкин, а Яков Скобцов. Представил?

Павлик кивнул головой и нетерпеливо передёрнул плечами:

— Ну и что?

— А теперь скажи: станет в этом случае вожатая возражать, чтобы мы занимались с октябрятами или нет?

— Конечно, не станет, — сказал Павлик. — Ведь она именно этого хочет.

— Вот и выходит: если мы временно назовёмся этими ребятами, вожатая подумает, что Костя и Яша уже занимаются с октябрятами, и оставит их в покое. Что нам и надо. А без её напоминаний они ни за что не пойдут к октябрятам. Ты же видел, что им это не очень‑то хочется.

— Здорово придумал! — неожиданно восхитился моей идеей Павлик, но тут же заявил: — Только из этого ничего не получится. Это неосуществимо.

— Почему? — удивился я.

— Потому что мы не можем назвать себя Яшей и Костей. Октябрята уже знают, что я — Павел, а ты — Пётр.

— Это пусть тебя не волнует, — заверил я Павлика, — они будут в восторге от нашего превращения.

— Ты хочешь открыть им всё? — спросил Павлик.

— Ни под каким видом! — замахал я перед носом Павлика пальцем. — Мы ещё недостаточно завоевали авторитет, чтобы так поступать.

— Тогда как же ты это сделаешь? — поинтересовался Павлик.

Я уже придумал, как это сделать, но рассказывать об этом Павлику — значит, начинать ненужное обсуждение, которое наверняка перейдёт в спор. Он же каждую мою идею сначала отвергает. Даже сейчас похвалил и тут же стал возражать. И потому я сказал уверенным голосом:

— Придумаю! Вот увидишь, что придумаю. Ещё есть время.

Павлик испытующе посмотрел на меня и напомнил:

— Не забудь, что мы встречаемся с октябрятами в нашем тайном штабе сразу после школы.

— Я знаю, — кивнул я головой, и мы разошлись по домам.

Но как только мы пришли в наш штаб, Павлик спросил меня:

— Придумал, что сказать октябрятам? Тогда давай обсудим твой план. Я должен быть в курсе.

К счастью, только я раскрыл рот, как в сарай вбежали Светка с Антоном, а за ними и остальные ребята, и Павлик сам остановил меня. Он только спросил громко:

— Сейчас скажем им о нашей конспирации или под конец сбора?

— Лучше сейчас, — предложил я и, закрыв плотнее дверь сарая, спросил октябрят таинственным голосом: — Вы все смотрели по телевизору «Семнадцать мгновений весны»?

— Смотрели! — хором ответили октябрята.

— А «Щит и меч»? — спросил я всё так же таинственно.

«Щит и меч» смотрели не все, но это не имело уже значения. И я продолжал:

— Когда наши советские разведчики действуют во вражеском тылу, они обязательно берут себе другое имя, чтобы их не узнали.