А ведь, считай, всю жизнь пришлось скрываться от властей. И даже здесь, в тундре ждать, ждать, ждать, что однажды его схватят и снова бросят в грязь… человеческую, зловонную!..

И вот он, наконец-то, состарился и никому теперь не нужен. Разве что своим близким, которые как родные. Это же Ефимкины дети и внуки. А он обещал ему, поклялся, что будет беречь его детей и внуков как своих собственных!..

Сзади захрумкал снег. Оула не обернулся, он знал чьи это шаги. Василий молча протянул кружку с лекарственным запахом.

— Ты что, думаешь что я…, — начал было Оула. Но тот перебил:

— Пей…. Выпей и сиди хоть до утра.

— Выучил сыночка на свою голову…, — тихо, сквозь зубы процедил Оула и, не глядя, взял кружку. Но в голосе отца сын уловил скрытую теплоту и благодарность.

— Ой, что там такое!? — встав на цыпочки и вытянув шею, Василий смотрел куда-то поверх низкорослых деревьев. Оула тоже посмотрел в сторону ожидаемого рассвета. Но до рассвета было еще как минимум часов пять, а живое, желтовато-красное зарево вовсю трепетало где-то там, в той стороне….

— Зона горит! — упавшим голосом произнес Оула. — Одевайся.

Чем всегда гордился старый отец, так это тем, что оба его сына, а теперь и внуки по характеру получились в их отца и деда — Ефима. И по хватке в работе, и вообще, когда надо действовать…. Не задавая вопросов, Василий молча кинулся к избушке. А Оула принялся освобождать из-под снега «Бураны». Когда выскочил Василий с ружьем и в полной экипировке, один из «Буранов» уже вовсю ревел на холостых оборотах.

— Никита, держи собак!.. Если что, дадим дуплет!.. Андрюшку возьмешь и прицеп не забудь…. — отдавал последние распоряжения Оула выскочившему младшему сыну.

— И сумку…, сумку мою не забудь, — добавил Василий и убрал сцепление.

Дорогу было не узнать. Намело таких застругов, только держись! Василий вел мотонарты аккуратно и быстро. Шли прямо на зарево. Мушка не отставала, она как обычно бежала по гусеничному следу шагах в двадцати. После Кривого озера показалась зона. Горел крайний барак. «Горит от входа…, а вернее, догорает…» — определил Оула. Повсюду, на каждом шагу ждали воспоминания, но Оула волновало другое. Раз горит, значит, кто-то поджег. Если бы это случилось в теплую погоду или летом, дело другое. Но после такой бури — похоже на несчастье. Точно так же думал и Василий. И вообще, на Севере случайностей не бывает.

Пока карабкались на утес, ближний фронтон барака не устоял и рухнул вовнутрь. Огня было мало. Золотилась целая гора головешек. По следам ничего нельзя было определить: сколько человек, когда, где!?… Да их попросту не было. Снег вокруг сильно подтаял и застыл, ощетинившись своими острыми, льдистыми иглами, которые указывали, откуда нападал на них огонь.

— Кто есть…, живой!? — нарушил тишину Василий. В голосе было больше сомнения, чем надежды. Но пожар, дымя и потрескивая, не отвечал. До самого рассвета они пролазили с Оула по обгоревшим развалинам, которые то разгорались, то затихали. И лишь когда собрались уходить, обратили внимание на Мушку, которая тихо поскуливала, преданно глядя в глаза хозяину.

— Что…, что такое Мушечка моя, — едва Оула обратился к ней, как та стремглав кинулась куда-то вниз под пол сгоревшего барака. Расширив дыру в завалинке, вычерпав оттуда землю со мхом, Василий проник за Мухой.

— Есть, — крикнул он отцу, — пока один и…, кажется, серьезно ранен… Погоди, я еще тут посмотрю…

— Сколько вас было!?… Ты слышишь меня!?… Я говорю, сколько вас было!?… — спрашивал Василий черного от сажи человека, едва тот открыл глаза. Человек, оказавшись на свету, испуганно смотрел то на Оула, то на Василия, трясся всем телом, но ничего не отвечал.

— Ладно, оставь его. Я сам еще раз проверю, — отреагировал Оула на безуспешные попытки сына выяснить у пострадавшего, есть ли там еще кто-нибудь.

— Нет, папа, там очень опасно! Пол вот-вот рухнет.

— Занимайся своим делом….

— К-кто-то там б-был еще…, — наконец, с огромным трудом, выговорил потерпевший.

— Ну, вот, — только и сказал Оула и нырнул под пол. И в тот же момент вся догорающая груда из досок и бревен, будто облегченно вздохнув, осела, выпустив огромное облако оранжевых искр.

Придя в себя и едва ответив на вопрос «Сколько их было?», Виталий опять потерял сознание от истошного крика человека, который его и спрашивал. Он уже не слышал два подряд выстрела из ружья. Не слышал новых голосов. Не чувствовал как его тащат обратно вниз с утеса. Как ставят уколы…

Очнулся, когда везли. Будто по волнам, но уж больно тряско. Боль была повсюду. Правую ногу не чувствовал, словно ее и не было вовсе. Кружилась голова и тошнило. Вверху над ним — небо, мутное, бесцветное. Впереди дикий треск… «Буран!» — догадался Виталий. «Вот когда за мной приехали! — ввернулась саркастическая мысль. — А Юрка, где Юрка, нашелся, нет!?…». Сильно тряхнуло и боль, как голодный зверь, вгрызлась во все тело. Закрылись глаза. Тотчас память выбросила огонь и дым!

Виталий никогда не мог предположить, что с ним может произойти нечто подобное. Он уже знал, что ему никто не поверит. Да, будут участливо кивать, удивляться, для приличия соглашаться, а потом на смех поднимут, украдкой пальцем у виска покрутят. Но и не рассказать нельзя…. Было же, черт побери!.. Со мной было, на моих глазах!.. И тот… на вышке…, и в дверном проеме, в который он исстрелял все патроны из карабина!.. И те, что в окна заглядывали!.. И лай караульных собак!.. И трехэтажный мат с «феней» вперемежку!.. А тот, что в проходе все шел и шел на него… Медленно, по чуть-чуть…. Сколько он в него головешек запустил!… И в тех, что из окон глазели, по чердаку бегали…. Пока барак не загорелся!..

«Ой, да что это такое!.. Ну не дрова же везет!..» — грязное, перепачканное сажей лицо Виталия сморщилось от боли.

Вторые нарты сильно отстали. На них Василий вез отца. На самодельной волокуше из длинных жердей лежал, покачиваясь, Оула. Раны были не опасны, но для его возраста весьма неприятные. Раздавлено плечо, сломана правая ключица, ребро и сильное сотрясение головного мозга. Если бы не шапка, было бы гораздо хуже.

— Слушай…, — к Василию подбежал взволнованный Никита, едва тот подъехал к избушке и заглушил мотор, — этот-то, — он кивнул на дверь, — говорит, что его Юрка Савельев вез до зоны, водила из Полярного совхоза.

— Ну не знаю, вроде все обыскали!..

— Да нет, он сюда, к нам еще до бури, на лыжах ушел. У них ГАЗон сломался на переезде. Этого оставил, вторых лыж не было, а сам налегке к нам напрямик.

— По-онятно!.. Давай сначала отца устроим. Я ему еще укольчик вколю, и поедем искать второго. С Юркой уже нет смысла торопиться. А как тот!?

— Да вроде оклемался, оживает…

— У него ведь два ребра…, голеностоп и тоже сотрясение.

— Ты знаешь, мне кажется, он чем-то здорово напуган….

На Юрку Савельева вывели собаки. Он сидел с прямой спиной, ровно, вытянув шею, точно к чему-то прислушивался. Сзади к нему нарос огромный длинный сугроб, а лицо было в густом инее, отчего казалось, что он не настоящий, а вытесан из снега. Стоящие рядом лыжи, напоминали два нетолстых бревна, поскольку были во льду.

— Как он мог в наледь вляпаться!? — с болью и ожесточением произнес Василий. — Ведь вон…, и вон…, и вон…, повсюду эти рыжие разводы! А Теплое болото каждый ребенок знает. Что его понесло сюда!?

— Теперь это его тайна. Кстати, он далеко не по прямой шел к нам, — ровным голосом отозвался Никита.

— А я о чем!?

— Да, Юрий, сильно ты себе жизнь сократил.

— Ладно, давай прикроем его до приезда милиции. А то воронье или зверье мигом…

— Ты смотри, он почти по пояс был мокрый!.. Да-а, паренек, было бы у тебя ружье, пальнул, и мы бы тотчас прибежали. Тут ведь совсем рядом.

— Руби во-он те елки, а я пойду за ольховником.

Пока привезли, пока устроили больных, пока искали Юрку Савельева, стемнело. Никите и ребятам еще долго пришлось потоптаться на улице, ожидая повторного, более тщательного осмотра, который проводил Василий. Поэтому все четверо с нетерпением кинулись к своему доктору, когда тот вышел, наконец, на свежий воздух.