Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Ибо дни твои — только введенье

к дням тревожным, с мятежной судьбой.

И сегодня острей отвращенье

к сытой жизни довольных собой.

Они снова тебя захотели

опоить,

обольстить,

обмануть.

Только ты, сторонясь их веселий,

черствый хлеб предпочел вину.

И в дни празднеств, когда у кострища

они алчно делили тельца,

ты не рвал пожирнее кусище

из прожорливых рук жреца.

Не хватал у них жирных подачек

и не верил их жирным словам,

и в погоне за лживой удачей

не шагал ни по чьим головам.

Ибо к дальним разорванным высям

был навеки прикован твой взор,

и тебя поразил и возвысил

этот горький и горний простор.

И постыдной кривою тропою

ты не крался, не путал дорог.

Но идя по дороге с толпою,

ты всегда был в пути одинок.

Если вправо они поманили,

кинься влево — спасайся их лжи.

Берегись — еще бритва Далилы

под подушкой на ложе лежит.

Перевод Л. Цивьяна

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ /Перевод Л. Цивьяна/

1. СВЕТ ДНЯ

А свет дневной не только ведь от солнца

он и от нас,

и от меня.

Планета выдыхает полусонно

слова, что суетно звенят.

Росой набухнув, новый месяц светит

и мочит волосы в воде.

Куда ни глянешь, женщины и дети,

как символ изобилия, — везде.

А мне казалось — я навек немею,

и так боялся я — а вдруг

простые части речи не сумеют

создать мир вымысла вокруг.

Но вот — лишь захочу — сквозь будни

льет вымысел прозрачный свет,

и вновь я говорю: "Да будет

все то, чего на свете нет!"

2. НАМЕКИ ВИСЯЩЕЙ ЛУНЫ

Взгляд поднимающейся ночи...

Взгляд дня, достигнувшего дна...

Как будто на листке росинка,

висит на небесах луна.

А ведь не падает — повисла!

Зря на нее собака лает!

Как притча с сокровенным смыслом,

как бы намек, луна пылает.

Намек на высь, что от рожденья

себя в воде увидеть жаждет,

на голос, ждущий отраженья,

чтоб пережить звучанье дважды.

Намеки раковины белой,

молящей молча о вниманье,

и тишины гнетущей бегство,

и бегство нашего молчанья.

Намеки родников бурлящих,

намек всего, что силой пышет,

намеки ночью говорящих,

но верящих, что кто-то слышит.

Намек луны, в ночи висящей,

как капелька росы блестящей.

Что ей собака с глупым лаем!

Не упадет она — повисла!

Затем луну мы воспеваем,

как притчу с сокровенным смыслом.

3. ТЫСЯЧЕЛИКИЙ ДОЖДЬ

Мы множество имен дождю давали,

и он всегда нежданный, точно чудо,

всегда он нов, и вечно с новой песней.

И шорохи, шуршание дождинок,

как тысячи мелодий тонкой грусти.

Лишь радость на один мотив поется,

печали — друг на друга не похожи.

Печаль — дитя, вскрывающее сущность

и тайный смысл обыденных явлений.

Печаль — дикарь, надевший маску волка,

чтоб помириться с родичами волка.

И как вино таится в винограде,

она таится в каждом человеке.

Сегодня дождь на новые мотивы

поет, поет, поет твои печали...

Так молви же ему: аминь.

Перевод Л. Цивьяна

КОЗЛЕНОК ВЕРНУЛСЯ /Перевод А. Гинзаи/

Вечер смыл дневную пыль

и спать завалился, бездельник.

Кто там? Сказка то или быль?

Козленок

из колыбельной!

Я сразу поверил. Отвесил поклон,

как месяц — озерным теням.

Таким человечным вернулся он —

взрослым,

усталым,

полным прощенья.

Привет! По глазам узнал я тебя,

по козьему их мерцанью,

по скотьему гимну "ме-е" и "бя-я",

вечному, как мирозданье.

А я?

Погоди, не спеши с приговором.

Может, хитрым кажусь я тебе?

Мальчуган, изучавший Тору,

еще тянет (как ты!) "а" да "бе"...

Белоснежно руно твое, козлик, как встарь,

хоть изрядно его потрепали:

год Тарцах [25], что пятнает стенной календарь, —

будто слово "убий!" на скрижали.

Тридцать восемь ступеней, объятых огнём,

я по жизни прошел с того дня,

когда за изюмом и миндалём

ускакал ты, покинув меня.

Козленок ушел,

и ребенок ушел...

А ступенек было так много,

и ряд их в далекое небо вел

от мальчика с козликом — к Богу.

И камни из стен без грусти глядели,

не плакали, как теперь.

Теперь же...

под каждою колыбелью

прячется хищный зверь.

Склоняется мать над детской кроваткой,

и просит песню сыночек...

Не в силах она ни петь, ни плакать.

Лишь волк завывает к ночи.

Но мне ты даришь и смех, и слезу.

Во мне и отец, и сын.

Как Красная шапочка, в волчьем лесу

с лукошком брожу один.

Но вот однажды — было темно

на дорогах сказочных далей —

как рубашку Иосифа, мне руно

окровавленное

показали.

Мир праху козленка!

Но мучил меня

запах крови, что шел от руна.

Я думал:

Как петь без козлят, без ягнят?

Будет ли песня чиста и ясна?

Искал я тебя, о косматый брат мой,

плакал и пел, и слагал стихи.

Я знал: далеко от молитв и проклятий

несешь ты в пустыню людские грехи.

Уж нет в сердцах былой чистоты,

и нет зеленых лужаек.

Мы — жертва за грех: и я, и ты

на чужих грехах возмужали.

Козел отпущенья.

Закланья телец.

И сын — жертвоприношенье.

Домой я вернулся, как ты, наконец:

Взрослым,

усталым,

полным прощенья.

Перевод А. Гинзаи

ВЕРБЛЮД ГАМЛИЭЛЬ [26]/Перевод А. Гинзаи/

Все мы нынче столь умны

И познания полны,

Что читатели поймут:

Гамлиэль —

это верблюд.

Не простой верблюд, а чудо,

Прочим не чета верблюдам.

Был бы он простой верблюд

Слов бы я не тратил тут.

Для такого верблюдища

И сравнения не сыщешь:

Гималаи Гамлиэлю —

До колена еле-еле.

Побурел песок от жара,

Точно плешь земного шара.

Рядом — море. Среди скал

Плачет по ночам шакал.

вернуться

25

По еврейскому календарю 5698 год (по числовым значениям букв слова), что соответствует 1938 году, в котором в Палестине прошли кровавые беспорядки. Сочетание букв этого слова можно прочитать и как «тирцах», означающее «убей».

вернуться

26

Из книги для детей «Приключения Мики-Маху». Публикуется с купюрами.

15
{"b":"156399","o":1}