Но почему мне так плохо?! Почему!?.. Я же прав!! Почему!!!???..
***
— Вадим Евгеньевич! Вадим Евгеньевич!
— А?.. Чего там еще?.. — Русин с трудом разлепил заплывшие глаза и мутно уставился на стоявшего рядом у стола встревоженного охранника. — Ну?!..
— У нас ЧП!
— Какое еще «ЧП»!.. — с отвращением пробормотал Русин, ища глазами водку. Смотреть на охранника он не мог. Ему было даже противно рядом с ним находиться. Сразу же лезли воспоминания. Картинки перед глазами вставали… Как тогда, в этом самом зале… Твою мать!!! Что все они будут уволены, он уже решил твердо. Вот только протрезвею, и…
— Эта девушка, Алла…
Рука Русина, тянущаяся к бутылке, замерла.
— Ну? — тяжело поднял он глаза на охранника. — Что «эта девушка»?
— С ней несчастный случай произошел, — охранник сглотнул. — Муж в нее из охотничьего ружья выстрелил. И она в бреду Вас все время звала. У Вас, Вадим Евгеньевич, теперь неприятности могут быть с органами. На допрос могут дернуть. Наш человек предупреждает, чтобы Вы никуда пока отсюда…
— Вызывай вертолет, — мертвым голосом перебил его Русин.
— Что? — не понял охранник. — Я говорю...
— Вызывай вертолет, — монотонно повторил Русин и посмотрел охраннику прямо в глаза. Охранник попятился. — Немедленно! И телефон мне принеси. Живо!
***
— Не смотри на меня, любимый, — прошептала Аллочка, пытаясь отвернуться. — Я сейчас некрасивая.
Лицо ее было все в синяках. У Русина сердце сжалось от жалости.
— Ты самая красивая девушка на свете, — срывающимся голосом произнес он, изо всех сил пытаясь справиться с душившими его рыданиями. По лицу его катились слезы. — Я люблю тебя! Прости меня.
— Ты плачешь, милый? — удивленно сказала Аллочка. — Не плачь, не надо! И не вини себя ни в чем. Это я во всем виновата. Не надо мне было к тебе приезжать. Просто мне деньги очень нужны были. Деньги! Развестись чтобы… Жить было негде… Деньги… Вот меня бог и наказал… — она заметалась на кровати. У нее начался бред. — Я тебя люблю!.. Люблю… Ты же видишь. Не прогоняй меня!.. Почему?..
Русин, не в силах больше сдерживаться, припал к ее руке и, рыдая, стал покрывать ее поцелуями.
— Прости меня!.. — задыхаясь, твердил и твердил он. — Прости!.. Прости!..
***
— Она выживет? — спросил Русин у врача, выходя из палаты.
— Ранение очень тяжелое… — неопределенно пожал плечами тот.
— Делайте, что угодно! — со все еще мокрыми от слез глазами сказал Русин. — Любые деньги! Любые!!
***
Аллочка умерла этой же ночью не приходя в сознание.
— Она что-нибудь говорила перед смертью? — поинтересовался Русин у врача. Лицо его словно окаменело.
— Да нет, ничего особенного, — смущенно пробормотал тот, не решаясь взглянуть на Русина. — Обычный бред…
***
— Все сжечь!
— Как это «сжечь»?! — в изумлении открыл рот и ошарашенно уставился на Русина охранник.
— Т а к это! Облить бензином и сжечь. Со всем, что внутри. Со всеми вещами. Немедленно!! Начинайте!
***
Русин постоял немного, глядя на огромную дымящуюся груду углей и обломков, оставшуюся на месте его некогда роскошного дома, и уже повернулся было, чтобы пойти к ждавшему его вертолету, как что-то вдруг привлекло его внимание. Он подошел и, не обращая внимания на предостерегающие крики охранников, нагнулся и, обжигаясь, поднял с черной и обгоревшей земли какую-то тускло блеснувшую вещицу.
Это было тоненькое дешевенькое колечко. Темное, закопченое, с оплавившимся, непрозрачным камешком.
***
И спросил у Люцифера Его Сын:
— Почему мир так печален?
И ответил Люцифер Своему Сыну:
— Что ж. Попытайся сделать его лучше.
СЫН ЛЮЦИФЕРА. ДЕНЬ 67-й
И настал шестьдесят седьмой день.
И сказал Люцифер:
— Нельзя втиснуть живое в мертвые рамки заповедей и правил. Жизнь сложнее и многограннее любых заповедей.
КАРТИНА
«Nullum intra se vitium est».
(«Ничто не является пороком само по себе». — лат.)
Сенека, «Письма»
Тронев отошел от картины и полюбовался ей. Да, это был шедевр! По крайней мере, это было безусловно лучшее из всего, что он когда-либо создавал. Вне всякого сомнения! Не просто лучшее, а... Все, что он рисовал раньше, по сравнению с ЭТИМ была просто мазня. Чем больше он смотрел на картину, тем больше она ему нравилась. Ему даже не по себе немного становилось. Не верилось прямо, что он действительно ее автор. Какой-то совершенно иррациональный страх временами охватывал, что это ему все снится, и сейчас он проснется вдруг — и нет никакой картины! Это все ему привиделось. И он щипал себя тогда за руку, чтобы убедиться лишний раз, что он не спит, что никакой это не сон, что это все реально, наяву! Щипал сильно, до боли, снова и снова. Но, слава богу, он не просыпался. Ничего не исчезло. Картина все так же стояла у него перед глазами. Ее можно было при желании даже пощупать, потрогать руками.
Черт побери! — восхищенно шептал про себя Тронев, кусая губы. — Черт побери!..
* * *
— Девушка, девушка! — громко, на всю станцию закричал Тронев и выскочил из вагона метро, сам даже не успев осознать еще, что он, собственно, делает. Только бы, только бы не упустить ее, не потерять из виду! — Подождите, подождите!.. Девушка!.. Да-да, Вы!
Тронев, запыхавшись, подбежал к остановившейся на его крик и теперь недоуменно, и даже слегка испуганно глядящей на него молодой незнакомой девушке.
— Извините, пожалуйста! Я, конечно, понимаю, все это дико звучит, но... — сбивчиво и путано начал Тронев, не в силах оторвать глаз от лица незнакомки. Он чувствовал, что это неприлично, что не стоит сейчас так на нее пялиться, но ничего не мог с собой поделать. Господи! Го-споди! Уму непостижимо! — Видите ли, я художник... Я нарисовал одну картину... И Вы обязательно должны ее увидеть! Обязательно!! Это очень важно!.. Нет, Вы не подумайте ничего, — быстро добавил он, видя сомнение, на мгновенье промелькнувшее в глазах девушки, — можете с подругой ко мне прийти или с другом — с кем угодно! Но Вы обязательно должны ее увидеть! Это очень, очень, очень важно! И для Вас тоже.
* * *
Девушка пришла одна. Тронев только сейчас сообразил, что он даже не спросил, как ее зовут. Все время: «Вы, Вы».
— Простите, а как Вас зовут? — смущенно улыбаясь, поинтересовался он. — А то мы даже не познакомились толком.
— Маша...
— (Мария! — с замиранием сердца понял Тронев. — Аве Мария!.. Мария Магдалина... Мария Иосиева... Мария Иаковлева... Одни Марии!.. Матерь Божья!)
Маша... — медленно вслух повторил он. — А меня Боря. Да... Так вот, Маша... — он остановился, не зная, с чего же начать.
Со вчерашнего дня, с того самого момента, как он встретил ее в метро, он только о ней и думал и однако к нынешнему разговору так и не подготовился.
— Да... Вот что, Маша! — наконец решился Тронев. — Я Вам покажу сейчас одну картину... Я ее нарисовал неделю назад... Вы только не пугайтесь! — он подошел к стоявшей у стены картине и чуть подвинул ее. — Готовы? — силясь улыбнуться, поинтересовался он у удивленно глядевшей на него девушке.
— Да... — неуверенно пожала плечами та, очевидно, не понимая, к чему все эти приготовления и тайны. Что там за картина прямо такая?!
Тронев задержал на секунду дыхание и одним резким движением сдернул с холста покрывало. Девушка в недоумении перевела взгляд на стоящее теперь прямо перед ней открытое полотно. Тронев жадно следил за выражением ее лица.
