Маша некоторое время молча смотрела на холст, потом глаза ее расширились, она вздрогнула и подалась вся вперед.
— Но это же я! — в изумлении произнесла она и перевела взгляд на художника. Тот молчал. — Да, я... — растерянно повторила девушка, снова посмотрев на картину. — Но как?.. Откуда Вы?.. — лицо ее порозовело, постепенно она начала осознавать и сам сюжет стоявшего перед ней произведения. — Что это значит? — смущенно пробормотала она, не решаясь поднять глаза. — Как Вы смели!.. Подождите, а это кто? — она вдруг побледнела, рот ее полуоткрылся. Она потрясенно взглянула на Тронева, затем опять на картину. — Что это за... мужчина... там на кресте? Это?..
— Христос, — спокойно подтвердил Тронев. — Это Христос.
* * *
— И что ты теперь собираешься делать? — Маша взяла чашку и осторожно, боясь обжечься, сделала из нее маленький глоточек. К этому моменту они с Троневым были уже на «ты».
— Не знаю, — со вздохом честно признался Тронев, то и дело украдкой поглядывая на девушку.
— Послушай, что ты на меня так смотришь?! — наконец не выдержала та.
— «Что»!.. — невесело усмехнулся художник, разглядывая Машу теперь уже совершенно откровенно.
За этот час он изучил ее лицо досконально, в мельчайших подробностях, казалось бы, уже наизусть! вдоль и поперек!.. и, тем не менее, все смотрел и смотрел. И каждый раз удивлялся, словно заново. Это действительно была она. Она! Та девушка с картины. С его картины! Которую он сам нарисовал, каким-то совершенно непостижимым образом. Не подозревая даже на тот момент, что героиня существует в реальности. И вот она разговаривает сейчас с ним, сидит у него на кухне, в его квартире, живая, зримая, реальная! во плоти!.. сидит и пьет чай. Невероятно!! Да, и зовут ее к тому же Мария, Маша. Невероятно!!!
— Скажи, а он жив еще? — взволнованно обратилась вдруг к нему девушка.
— Кто? — не понял Тронев.
— Ну, ОН! На картине...
— Хм!.. — выразительно хмыкнул художник и невольно усмехнулся. — Судя по некоторым физиологическим подробностям...
— Ах, да! — сообразила и сама девушка и опять покраснела. — Я просто не подумала, что... — она окончательно смутилась.
— Ладно, ладно! — успокоил ее Тронев. — Все понятно. Не переживай.
— Как ты мог вообще такое нарисовать?! — внезапно с горечью воскликнула Маша, глядя на художника с каким-то суеверным ужасом. — Это же святотатство! Кощунство!!
— Да, но видишь ли, Маша.., — Тронев сложил на груди руки и задумчиво почесал себе переносицу. — Не так тут все просто. Мне как раз кажется, что, напротив, картина несет в себе глубокий смысл... Очень глубокий...
Он взглянул на полотно.
Девушка, совсем юная, с распущенными волосами... (Тронев снова невольно покосился на Машу. С ума сойти!)... с распущенными волосами, в одной рубашке стоит на коленях. Глаза ее полны слез; взгляд, светлый, тихий и печальный устремлен куда-то вверх. Ввысь! Кажется, что она молится. Но она не молится. Она... Она делает минет у висящего на кресте человека! У Христа.
— Видишь ли, Маша!.. — Тронев остановился, мучительно подбирая слова. — Это не кощунство. И не святотатство. Наоборот! Не все тут так просто! Мне как раз кажется... — он опустил глаза и потер ладонью лоб. — Вечная тема женственности, тема женской любви, жертвенности и милосердия! — наконец, со страстью воскликнул Тронев. — Тема Женщины и Мужчины. Женщины, заботящейся о мужчине, жалеющей его, скорбящей о мужчине. И пытающейся хоть как-то облегчить его страдания. Пытающейся сделать для него хоть что-нибудь! То единственное, что она может в этой ситуации для него сделать. Что вообще может сделать для мужчины женщина.
Он еще раз посмотрел на картину.
Да! Искренность, чистота, трогательность поступка юной героини ощущается очень ясно. Она не думает, хорошо это или плохо, грех это или не грех. Она просто хочет помочь Христу, и все. Это ее естественный порыв. И это чувствуется.
Здесь вообще нет ни греха, ни грязи, ни порока! Только любовь! Любовь и милосердие. В этой ситуации, перед лицом смерти нет уже и быть не может никакого греха. Пред лицом смерти все это бесследно исчезает, растворяется, становится неважным, несущественным. Все становится несущественным! Остается только любовь! Чистая, пламенная, искренняя, всепрощающая любовь. Любовь Женщины к Мужчине.
Женщины, жертвующей для него всем: стыдом, приличиями, жертвующей собой! И пытающейся ему помочь. Хотя бы так, как она может. Чисто по-женски.
Невероятно, но автору удалось все это передать. Всю эту сложнейшую гамму чувств и переживаний. Всю эту трагедию, драму...
Мне! — опомнился вдруг Тронев. — Мне удалось это передать!! Это я — автор!.. Да!.. — дрожащими губами попытался усмехнуться он. — Да меня самого распнут за эту картину! И минет у всех заставят сделать. Чисто по-мужски. И будут правы. «СЕКСтинская мадонна», твою мать! Рафаэль хренов!
* * *
— Ну, я пойду, пожалуй! Мне еще в институт надо успеть, — Маша допила свой чай, отодвинула чашку и встала. Помедлила немного, подошла поближе к картине и снова принялась ее рассматривать.
Теперь она стояла спиной к Троневу. Ему вдруг нестерпимо захотелось подойти к ней сзади, обнять и прижать к себе крепко-крепко! Или встать к стене рядом с картиной и крестом раскинуть руки...
Маша словно почувствовала его взгляд и обернулась. Вероятно, все мысли и эмоции Тронева были написаны в этот миг у него на лице, потому что девушка внимательно посмотрела на тяжело дышавшего, взволнованного, возбужденного донельзя художника, слегка усмехнулась и мягко, но настойчиво заметила:
— Ты не Христос, Боренька. Да и я не Мария Магдалина. А теперь выпусти меня отсюда. Мне действительно пора.
* * *
— Это последний раз, Боря! Я больше не приду.
Тронев почувствовал, что у него оборвалось сердце. За этот месяц он успел сильно привязаться к девушке, и ему даже стало казаться, что у них что-то там получится, что и она к нему неравнодушна!..
Хотя до сих пор, за весь этот месяц у них так ничего, по сути, и не было. Даже не поцеловались ни разу. У Тронева вообще складывалось впечатление, что она ходит к нему исключительно для того только, чтобы посмотреть на картину. Придет и смотрит, смотрит... А на него вообще не обращает внимания. Н-да... Дурацкая какая-то ситуация...
Сам он давно уже и неоднократно порывался перейти к решительным действиям, но всякий раз его словно что-то останавливало в самый последний момент. Робость какая-то, ему вообще-то несвойственная.
Н-да... Черт знает что, просто! Влюбился я, что ли? — иногда приходило ему в голову. — Веду себя, как последний дурак! Как все влюбленные.
Но он утешал себя мыслью, что если мужчина и женщина так много времени проводят вместе и наедине, то рано или поздно неизбежное все равно случится. Надо только подождать, и все. Не форсировать события. Предоставить им возможность развиваться естественным путем.
И вот!.. «Естественным путем»!.. «Доразвивались»!.. Доумничался!..
— Почему? — дрожащими губами попытался улыбнуться бедный художник. — Чего ты боишься? Я же к тебе даже не пристаю! Сидим, чай пьем просто, болтаем, на картину любуемся...
— Это плохая картина! Дьявольская, — Маша смотрела на Тронева печально и как-то необыкновенно серьезно. — Я не хочу больше на нее смотреть. Боюсь. Грех есть грех! Нельзя, значит нельзя. А она словно искушает тебя, заманивает, нашептывает: «ничего!.. бывают ситуации, когда оно и можно!..» А это неправильно! Это от дьявола! Сказано в Библии: не мудрствуй лукаво. А это как раз и есть то самое «мудрствование».
— Господи, Машенька!.. — пробормотал совершенно пораженный Тронев, во все глаза глядя на девушку. Он до сих пор и не подозревал в ней такие бездны премудрости. Впрочем, она вообще до этого все больше молчала... Вот уж действительно: чужая душа — потемки!
— Мне вообще, когда я долго на нее смотрю, какие-то совершенно чудовищные вещи мерещатся! — горячо продолжала девушка. Глаза ее словно остекленели. Грудь высоко вздымалась, дыхание участилось. Видно было, что она глубоко взволнована. — Я даже сказать тебе не могу, какие...
