— Моя мать изменила тебе за девять месяцев до моего рождения, — завопил он. — Ты мне не отец!

Оба были вне себя. Надувшись, как индюк, Габриэль протянул руки к горлу сына. Когда тот был маленький, он никогда не бил его. Расправа у него была одна: он приподнимал мальчугана над полом и тряс его, как щенка. Он называл это «вытряхнуть дурь». Мне об этом было известно со слов Герши.

В двадцать три года в ответ на подобное обращение Роже вырвался из рук родителя и дал ему пощечину.

Я полагаю, что виной всему было его окружение. А также Париж и их страстное желание владеть такой роскошной женщиной, как Мата Хари, чтобы потягаться с господами наподобие дю Мана. Приехавший на моторе Габриэль подергал себя за бесформенный нос и попросил Мишеля стать его секундантом.

— Оружие — пистолеты. Дуэль состоится на рассвете, — заявил он, изображая из себя этакого светского человека, и удалился в сторону артистической уборной. Но выход получился неудачным: он попал в чулан, где Мишель хранил всякую всячину. Григорий расхохотался.

— Черт бы вас побрал, — произнес Мишель. — Вы, идиоты, еще дырок друг в друге понаделаете.

Роже, побледневший как полотно, но решивший отныне и впредь не уступать родителю, отозвался: «Tant pis» [45]— и попросил Мишеля найти секунданта и ему.

— Искать кого-нибудь из моих друзей нет времени, — объяснил он с несколько подавленным видом. Пожав плечами, Мишель согласился.

Когда Григорий сообщил нам о предстоящей дуэли, мы с Герши решили выяснить, где должна осуществиться эта немыслимая затея.

— Надо найти какой-то выход, — проговорила Герши. — Иначе они убьют друг друга. Ничего смешного тут нет!

Я был того же мнения. Когда буржуа начинают играть в дворян, они становятся упрямыми и обидчивыми. Перестав ухмыляться, я направился к Мишелю, чтобы выведать у него необходимые сведения.

Вы когда-нибудь пытались переговорить баска? И не вздумайте. Они умеют «молчать» громче, чем представители любой другой нации. Если у вас есть какой-то секрет, доверьте его баску, так надежнее.

Один мой знакомый журналист в ответ на мою просьбу сообщить о дуэлях, о которых он писал в последнее время, принялся рыться в своих досье. Оказалось, что произошла всего одна дуэль. Состоялась она в лесу Шантильи, километрах в сорока к северу от. Парижа. Мы с Герши наняли автомобиль с шофером и отправились туда за два часа до рассвета. Пока наш водитель возился под деревом с проколотой покрышкой, дуэлянты проехали мимо нас. Мы дважды попытались остановить их, размахивая флагами, но Габриэль умчался, обдав нас выхлопными газами, а Роже — клубами пыли. Ни тот ни другой нас не заметили.

Когда мы нашли поляну, я произнес: «Слишком поздно» — и взял Герши за руку. Но она, подхватив юбки, бросилась словно газель к просеке, где два глупца стояли лицом к лицу, засучив рукава и подняв пистолеты. Доктор, Мишель и еще один круглолицый подонок с Юго-Запада, подобранный на роль второго секунданта, находились слишком далеко, чтобы перехватить ее. В тот самый момент, когда прогремел гулкий, как из пушки, выстрел, разорвавший свежий предрассветный воздух, она оказалась на линии огня. И рухнула наземь.

Никогда я не любил так, ни прежде, ни потом, мою девочку, с невинной душой, чистой, как белоснежный батистовый платок в ее кармашке. Мою Герши, которая была такой опрятной и по-домашнему простой. Я почему-то вспомнил, как она сама стирала панталоны и чулки, взяв тазик в каком-нибудь пансионе городка, в который мы приезжали на гастроли, как после представления стряпала нам на спиртовке немудреную еду. Вспомнил ее восторг при посещении магазинов, в которых продавались предметы, способные порадовать маленьких девочек, как она отправляла посылки мадемуазель Бэнде-Луизе Мак-Леод, как приколола над своей постелью записку, на которой детской рукой было нацарапано: «Бэнда». Вспомнил ее алчность, ее счастливые летние дни в обществе Валлонов, которые испортили в ней Мата Хари, великолепную танцовщицу… Моя jeune fille hollandaise была мне очень дорога в это мгновение.

Мы кинулись к ней. Два баска-секунданта, врач, оба дуэлянта и я принялись галдеть над ее распростертым телом. Глаза у нее были закрыты, темные ресницы оттеняли округлые щеки. Доктор с деловым видом растолкал нас и спустя минуту заявил, что она жива и здорова. Даже не потеряла сознание. «Я перепугалась, а потом решила отдохнуть», — призналась она мне.

Когда она приподнялась, то спросила: «Где я?»

Откинув голову назад, Мишель издал дикий, продолжительный вопль, который оборвался на высокой ноте и исчез в небе. Испуганно хлопая крыльями, взвились две птицы и улетели поскорее прочь. Этим леденящим кровь воплем, irrintzina, баски приводили в смятение даже таких отважных воинов, как мавры и римляне, которым так и не удалось вторгнуться в Страну Басков. От этого дикого крика я пришел в себя. В это мгновение я услышал слова Роже: «Папа?» «Сынок», — ответил Габриэль. И оба торопливо зашагали прочь, крутя одинаково округлыми задами. Ни разу не оглянувшись, они подняли с травы свои сюртуки, отряхнули и стали надевать, помогая друг другу. Больше мы их не видели.

Мишель подобрал с земли пистолеты, и вся компания втиснулась в нанятый мною автомобиль, причем Мишель посадил Герши на колени. Возвращались мы в полном молчании.

История эта, правда, в искаженном виде, попала в воскресные газеты. К счастью, все имена, кроме Мата Хари, были перепутаны. Тот факт, что из-за нее дрались на дуэли, придал особую пикантность ее гастролям в «Олимпии», где она танцевала исключительно хорошо. Но вершин совершенства она достигла после смерти Григория.

Ужиная вместе с нами в Сочельник 1905 года, Григорий попросил:

— Когда у меня заноет душа, принесите мне виноград из оранжереи.

Появившись на горизонте Мата Хари маленьким грозовым облачком, Григорий стал ей помехой.

Странное дело, но он теперь походил на Герши. Так же двигался (правда, сохраняя при этом всю свою мужественность), с тем же неуловимым вызывающим изяществом — казалось, кости его жили сами по себе, наслаждаясь прикосновением к ним плоти. Был так же смугл и темноволос, интонация его напоминала рисунок ее речи. Многие принимали его за брата Герши, а его грубая одежда и угрюмость лишь подчеркивали какую-то элегантность, воспитанную в нем тысячелетней еврейской культурой. В те дни во многих семьях, независимо от их социального положения, были свои «черные овцы», которые облачались так, словно готовясь к грядущим революционным событиям, поэтому на одежду никто не обращал внимания. В театральных кругах, у нее дома к Григорию относились с известной долей терпимости, и вскоре он стал всеобщим любимцем. Он как бы представлял собой оборотную сторону медали, ее тень.

Моя девочка блистала. В ней не осталось и следа jeune fille hollandaise. La petite saison [46]начался рано, и, хотя Герши не производила такого фурора, как весной, она по-прежнему была неотъемлемой частью того мира наслаждений, которым предавался весь Париж.

Мата Хари выучила несколько стихотворений, которые я перевел для нее, и украшала свою речь восточными оборотами. Все у нее шло хорошо. Она стала своего рода коньком для мадам Крейцер, которая вела рубрику в «Книге», и для художника Гиньяра. Ее находили «своеобразной». Интеллектуалы обнаруживали в ней глубину мышления, и люди светские довольно кивали головами.

Не думаю, что в это время у нее были какие-то любовные связи. Вздохи, шепот, бесконечные разговоры могли до бесконечности отодвигать минуту блаженства. Мы так редко бывали одни, что не всегда успевали заметить, с нами ли Григорий. Отыскав его среди гостей, Герши прикасалась к его мягким волосам, брала за руку, но, по существу, почти не обращала на него внимания.

Однажды он занялся чтением, причем читал запоем, находя в этом занятии такое же удовольствие, какое находит в своем зелье наркоман. Подолгу пропадая у книжных развалов на набережной Сены, он часто опаздывал на работу. Все, что Григорий получал, он тратил на толстенные тома с загнутыми уголками страниц, которые читал, укрепив их над раковиной, когда мыл посуду. По его словам, в книгах он искал философский смысл жизни. Его уволили за халатность. Потом он задолжал домохозяину, и тот прогнал его.