Байрон заметил, как вдруг сжались ее губы и как погрустнели глаза. Это, вероятно, объяснялось тем, что она совсем не рада была такому соседству. Не поставил ли он себя в еще более глупое положение, когда снова стал домогаться ее общества? Может, ему надо уйти? Смириться с неизбежным? Но он понимал, что вряд ли это сделает. Без борьбы он не уступит.

С едой наконец было покончено, и Даниэлла облегченно вздохнула. Скрывать свои чувства было для нее тяжелейшей пыткой на свете, хотя сейчас она не сомневалась в том, что добилась успеха: Байрон и не догадывался, что она все еще любит его. Даниэлла так хорошо стала это скрывать, что фактически сама почти поверила в это.

Хорошо, что Байрон перестал ее расспрашивать о Тони. Конечно, пришлось притворяться, что Тони значит для нее больше, чем есть на самом деле, но что ей оставалось делать? Кажется, это сработало, а именно это и было важно.

Когда они возвращались домой, Даниэлла так глубоко погрузилась в свои мысли, что не сразу заметила, как Байрон направился прямиком через город. Она сердито повернулась к нему.

— Ты пропустил нужный поворот.

Байрон улыбнулся.

— Я подумал, раз выдался такой хороший денек, мы могли бы съездить в Стратфорд и, например, покататься на лодке.

— Даже не спросив меня, хочу ли я этого?

— Я знаю, что бы ты мне ответила, — признался Байрон. — Поэтому и принял решение за тебя.

Ад и рай, мука и счастье, печаль и радость переплелись между собой. С одной стороны, она очень хотела побыть с ним сейчас. Да и не только сейчас! Но с другой стороны — именно из-за этого она и должна заставить себя отказаться.

После сегодняшнего ленча она точно поняла, что не хочет его видеть снова — никогда! Если Тони его совершенно не отпугнул, она должна найти другой способ отделаться от Байрона.

Они разговаривали обо всем и обо всех, но только не о собственных чувствах. Байрон рассказал, как он гордился собой, когда стал наконец настоящим архитектором. Рассказал о бесценной помощи и советах, полученных им от своего наставника, Джозефа О'Фланнери, о своих успехах.

Он описывал свою квартиру в Лондоне, и она казалась такой фантастической, что Даниэлле стало грустно — ведь она никогда не сможет се увидеть.

— Сэм с растениями сотворила чудо, — добавил Байрон. — Они никогда не выглядели так красиво. Думаю, мне стоит взять ее к себе на постоянную работу.

В ответ Даниэлла поведала Байрону историю открытия своего магазина в Бирмингеме.

— Мне казалось, что я замахнулась слишком высоко, что стоило сначала открыть магазин в Хенлее, а уж потом завоевывать Бирмингем.

— Но ты зря беспокоилась, да?

— Да, сейчас я думаю об открытии еще одного. — Ох, ну зачем она об этом сказала? Ведь она собиралась открыть магазин только для того, чтобы выбросить Байрона из головы, а не посвящать его в свои дела!

— Да? — Интерес, появившийся на его лице, лишь подтвердил, что она допустила оплошность. — Где?

— Я еще не решила. Нужно сначала оглядеться и все взвесить.

— Но опять в Бирмингеме?

— Не думаю. Может быть, в Реддиче или даже в Стратфорде. — Оба эти города располагались в восьми милях от ее дома — намного ближе, чем Бирмингем.

— Место рождения Вильяма Шекспира — это отличный вариант! Там всегда полно народу. Дела бы там пошли хорошо. Мы можем даже взглянуть сейчас, есть ли подходящее помещение, — восторженно добавил Байрон.

— Это не обязательно, — ответила Даниэлла. Меньше всего на свете она хотела, чтобы он помогал ей.

Хотя до Стратфорда они добрались очень быстро, много времени ушло на то, чтобы отыскать место для парковки. На лодочной станции было полно народу, и им пришлось встать в очередь за лодкой. Однако Даниэлле все нравилось, особенно прогулка по реке на лодке.

Позже они гуляли по набережной Эйвона, наблюдая за другими катающимися в лодках, за детьми, которые играли на аккуратно подстриженной травке. Когда мячик отскочил и попал к ним под ноги, Байрон подбросил его мальчишкам и в течение нескольких минут играл с ними в футбол. А увидев плачущую малышку, которая потерялась, Байрон тут же подхватил ее и обегал с ней всю площадку, пока наконец не отыскал ее мать.

Как сильно любит он детей! Как хорошо с ними ладит и как они в свою очередь обожают его! Байрон вел себя с малышами естественно и искренне, и было бы преступлением пытаться навязать ему жизнь, в которой никогда не появились бы его собственные дети. Сегодняшняя их прогулка не открыла ничего нового — она лишь подтвердила то, что Даниэлла и так давно знала.

А потом в маленьком кафе они пили чай и ели пшеничные лепешки с заварным кремом и клубничным джемом. Да, все было очень мило и приятно, но единственное, чего Даниэлла сейчас хотела, — это вернуться домой, запереть все двери и положить конец этой пытке.

Когда они встретились в первый раз, он тоже упорно преследовал ее, но тогда она почти не оказывала сопротивления. Сейчас же все было по-другому.

Даниэлла вынуждена бороться с ним, так как ситуация совершенно вышла из-под контроля. Это убивало ее. Спокойствие ей мог принести лишь один выход: если Байрон уедет отсюда.

— Ты так глубоко ушла в себя. — Они покинули кафе и бродили по малолюдным улицам. Байрон пытался идти в ногу с Даниэллой.

Он не предпринял попытки ни прикоснуться к ней, ни взять ее за руку. Байрон уже не решался на это. Он просто посылал ей флюиды, в ответ получая сигналы о том, что Даниэлла не желает их принимать.

— О чем ты думаешь?

— Обо всем.

— В том числе и обо мне?

Даниэлла кивнула.

— И если судить по выражению твоего лица, эти мысли далеко не радостные, да?

— Я здесь не по своей воле.

Байрон замедлил шаг, потом остановился и развернул ее лицом к себе.

— Когда-то у нас был наш — только наш мир! Что же случилось, Элли? Что случилось с нами? — Он казался таким же несчастным, какой ощущала себя и Даниэлла.

Она нехотя взглянула ему в глаза.

— У нас не было времени узнать друг друга. Мы совершили ошибку, поспешив с браком.

Байрон печально покачал головой.

— Ты была рядом со мной, а потом вдруг исчезла — с одеждой, со всем. Ты не оставила ничего, что бы напоминало о тебе. Ты хотя бы представляешь, как я себя чувствовал?

Сердце Даниэллы бешено застучало.

— Я оставила тебе записку.

— Да, записку, которая ничего не объясняла, — с насмешкой произнес Байрон. — «У нас ничего не получилось, — написала ты. — Я ухожу». Ты понимаешь, что после этого со мной стало? Я прошел через все муки ада.

Ничто не сравнится с теми муками ада, через которые прошла она.

— Я до сих пор так и не понял, что же я сделал такого, из-за чего ты ушла.

— Ты ничего не сделал, — тихо сказала Даниэлла.

— Тогда почему? Умоляю тебя, ответь!

Даниэлла покачала головой и поспешила вперед.

Байрон догнал ее и снова заставил повернуться к себе лицом.

— Я не отстану до тех пор, пока ты не ответишь, Элли.

Она глубоко вздохнула и, ненавидя ложь, все-таки солгала:

— Правда в том, что я разлюбила тебя, если когда-нибудь вообще тебя любила.

— Что значит «если»?! — выдавил Байрон, задыхаясь от бешенства.

— Мне кажется, я могла ошибаться, принимая за любовь всего лишь безрассудную страсть. Ты буквально захватил меня в плен и не дал времени все обдумать. — Она произносила эти слова, боясь посмотреть ему в лицо.

— Ерунда! — сердито воскликнул Байрон. — Я тебе не верю.

— Если бы я тебя любила, разве ушла бы от тебя? — возразила она.

— Ты должна сказать мне, — произнес Байрон. — Этой тайне уже десять лет, и почти все эти десять лет я пытаюсь ее разгадать. Я прогоняю в голове каждый разговор, который мы когда-то вели, вспоминаю все, что мы когда-то делали. И знаешь, действительно веского повода для разрыва не нахожу. И хотя причина должна быть, я отказываюсь верить в то, что ты никогда не любила меня.

— Ты не согласен, что люди могут принимать страсть за любовь?