— Простите, Саша! — промолвил он мягко, и опять Фиксатый не узнал голоса спутника. — Конечно, я не оставлю вас одного. Но нам необходимо задержаться. Понимаете, я, кажется, нашел то, что искал здесь несколько лет назад. Правда, не совсем здесь — тогда я не добрался сюда. Понимаете? Не понимает!.. — развел он руками, перехватив насмешливый и злой взгляд Фиксатого.

Петр Сергеевич нагнулся, поднял с земли камень металлического с чернотой цвета.

— Вот видите? Это уже магнетит, руда с очень большим содержанием железа, по-моему. Но я должен увериться… В смысле запасов месторождения, хотя бы ориентировочно…

На языке Фиксатого имелось немало слов, чтобы выразить все, что накипело, покамест он слушал эту чертовщину. Но почему-то он не рискнул употребить эти слова. Он спросил только, не тая насмешки:

— И долго ты колупаться думаешь в этих камушках?

— Ну, этого я не могу сказать. Может быть, я все-таки ошибся, возможно, это отдельные мелкие тела, как говорят горняки.

— Ты не темни, ты говори ясно, — обозлился Фиксатый, — сколько мне тебя ждать? До завтра управишься?

Петр Сергеевич отрицательно покачал головой.

— Нет, конечно! К сожалению, придется потратить не один день.

Фиксатый хрипло, деланно рассмеялся.

— Через несколько дней от тебя только половина костей останется, остальные звери раздербанят. У тебя уже ноги не ходят. На грибах да на ягодах через два дня дубаря врежешь, а на кедру тебе не забраться. Ты что, внатуре чокнутый? Пошли! Ну?

— Сейчас не могу! — твердо сказал Петр Сергеевич, стараясь не думать о том, что стоит за этим бесповоротным словом.

— А я с тобой вместе подыхать не буду. Имей совесть, хоть покажи дорогу…

За разговором они прошли добрую сотню метров по берегу ручья. Петр Сергеевич оглянулся кругом, соображая, в какую сторону следует направить парня. Взгляд его уперся в заплавленный смолой старый затес на пихте. Тогда он опустил глаза вниз и увидал, что оба они стоят на довольно торной тропе.

— Вот вам и дорога, — сказал Петр Сергеевич.

— Опять звериная? — покосился на тропу Фиксатый. Но геолог указал на засмоленную тесину.

— Человеческая. Видимо, старая охотничья тропа. Постойте-ка, что там такое?

Фиксатый повернулся, следуя жесту Петра Сергеевича. Через дремучие пихтачи на берегу ключа, опутанные кустами смородинника, просвечивала крыша какой-то постройки.

— Тсс! — босяк, растопырив пальцы, предостерегающе вскинул руку. — Пригнись, с-сука!..

Только тогда Петр Сергеевич вспомнил, что он беглец.

Они прижались к холодной, сыростью пахнущей земле: вор-рецидивист со многими фамилиями и ученый, празднующий свое великое торжество. Один и тот же звериный страх придавил обоих к влажной глине тропы, заставив тесно-тесно прижаться друг к другу.

По листьям скатывались капли росы. Звук падения каждой капли был громок, как выстрел. Пропала куда-то или перестала кусаться мошка, от которой до этого не мог спасти накомарник. Только одинокий комар гудел где-то над головой так, как воет сирена, возвещая о тревоге.

Наконец Фиксатый осторожно поднял голову.

— Я думаю, там никого нет, — начал было геолог, тронув за руку товарища.

— Не слыхать… — шепотом согласился тот.

— По-моему, это избушка охотников. Я неоднократно встречал здесь такие. В них живут только зимою…

— Проверим! — босяк снова притиснулся к земле и, отталкиваясь локтями, пополз в кусты. А у Петра Сергеевича перехватывало дыхание, когда в стороне, где пропал Фиксатый, с треском ломалась ветка.

Сколько прошло времени?

— Эй, батя! Здесь даже мыши не ведутся! Не дрейфь!

Петр Сергеевич позволил себе вздохнуть полной грудью и медленно поднялся с земли. Как же он мучителен, первый шаг, ммм!..

В избушке и впрямь, пожалуй, не велись даже мыши. Белесая плесень затянула углы. На земляном полу, там, куда через открытую настежь дверь проникал солнечный свет, пыталась прижиться крапива. Видимо, она была очень упрямой, эта спутница запустения. Судя по несмятой, необломанной крапиве, избушку никто не навещал по крайней мере с весны.

На нарах топорщились голые пихтовые сучья — хвоя давно облетела с них, ржавчиной легла на пол. Но поверх охапки дров около железной печурки белела береста, словно тот, кто ушел отсюда последним, прежде всего собирался затопить при возвращении печку.

Фиксатый заглянул под нары, обшарил полочку над окном, загремел обнаруженным там коробком спичек, опрокинул берестяный чумашек с окаменелой солью.

— Не густо! — покачал он головой, метнулся к печке, в темный угол между нею и стенкой и заорал торжествующе: — В цвет угадал, батя! Пофартило!

То, что он бережно извлек из мусора в углу, оказалось недокуренной пожелтевшей от времени самокруткой.

Он потушил ее, послюнив палец, после двух коротких затяжек. Уселся на порожке, с блаженной улыбкой прислонясь к косяку.

— Плыву…

Петр Сергеевич задумчиво смотрел вдаль.

— Тропа отсюда может вести только к жилым местам. До Ангары не должно быть больше двадцати — тридцати километров, пожалуй…

Завернув окурок в трубочку из клочка бересты, Фиксатый встал и сказал жестко и повелительно:

— Хватит чудить, пошли!

Испытанный обоими страх перед другими людьми, не связанными мертвым узлом бегства от закона, давал ему право на это. Но Петр Сергеевич отрицательно качнул головой.

— Нет…

Тогда вор презрительно сплюнул ему под ноги и, отодвинув плечом, вышел. За дверью приостановился, ожидая, что остающийся окликнет, передумав. Не услыхав окрика, молча швырнул Петру Сергеевичу спичечный коробок, найденный в избушке, и нырнул в пихтачи.

Петр Сергеевич остался один.

Подняв оставленные спички, повертел в руках, рассеянно спрятал в карман. Потом, придерживаясь за низкую притолоку, пробрался к нарам. Сел на ломкие, покрытые гусиной кожей давности ветки.

Следовало собраться с силами.

Но сил не было, не с чем было собираться. Потому он ограничился тем, что доковылял до ручья и опустил ноги в ледяную воду. Он даже портянки оставил, снял только чуни с галошами. Когда ноги онемели в холоде, Петр Сергеевич перемотал портянки, не сумев отжать их как следует. Обулся. Встал, опираясь на хлипкую березку, что росла рядом. Наконец оторвался от нее, перебрался по камням через ручей, к обнажению.

Сколько километров прошел он после того по водоразделу? Разве станешь считать их, если на каждом шагу почти — в россыпях под корнями вывернутых ветром деревьев и прямо под ногами, даже не прикрытую мхом, — видел красную, насыщенную железом землю? В глубоких промоинах — руслах недолговечных потоков талой воды — он находил черную щебенку магнетита, покрытую ржавой корочкой.

Петр Сергеевич не представлял еще себе размеров залежи, только на глаз мог прикинуть содержание железа в породе. Но и этого было вполне достаточно для празднования победы.

— Победы?..

Невеселая усмешка искривила его запекшиеся губы.

В избушку притащился поздно вечером, вместе с потемками. Кажется, ему удалось определить примерное простирание пласта к северу от того места, где поднял утром первый осколок руды. Завтра нужно будет проследить геологию участка между двумя водоразделами на юго-юго-восток. Нужно! Легко сказать!..

Весь день, забывая про больные ноги, он думал только о границах рудного тела, пытаясь угадать их через толщи пустых пород. Ни о чем другом он даже не вспоминал.

Несколько моховиков да сыроежек попались на глаза, когда возвращался — поневоле пришлось возвращаться к избушке, завтра надобно будет идти вниз по водоразделу. Грибы, которые не в чем даже сварить, две или три горсти ягод, тоже собранных мимоходом… А ему необходимо продержаться еще день или два, возможно, и три дня. Надо разведать площадь месторождения, форму, характер покрывающей свиты, если уж нельзя узнать мощность. Надо, необходимо?.. Нет, позвольте, он, видимо, рехнулся. Зачем это нужно ему, беглому заключенному Бородину, «врагу народа»? Он определенно из ума выжил!