— А прима, я же тебе говорил, в плавниках и с хвостом, она от меня по этим всяким оснасткам над сценой и полезла. Я за ней. А зря. Надо было входы-выходы перекрыть да и выпускать по документам публику. Эта бы там на верхотуре посидела-посидела и слезла бы. Только что уж теперь. — Он вздохнул. — Я-то сдуру рванул за ней. Она — прима! — Флик снова показал габариты примы. — Да еще с рыбьим хвостом, ну точно крокодилица по размеру, за что-то там зацепилась и повисла на цепи. И ведь висит, тридцать метров под ней, и хоть бы вякнула. Ни гугу! Я так осторожненько на какую-то балку ложусь, Тото за подмогой послал, и к приме-то ползу. Да, видать, цепь-то качнул. Тут все как завертится, закрутится! Короче, ляпнулся, говорят, я на сцену и башку расшиб. Только через неделю пришел в сознание. Еще удивительно, как хребет не сломал. Потом врачи у меня неадекватные реакции нашли, комиссовали вчистую.

— А прима?

— Что прима? Прима, она прима и есть. Она своим хвостом за какую-то штуковину обвилась и как на салазках вниз съехала. И так, знаешь, вовремя, точнехонько к своему выходу подгадала. Меня за задником медики пользуют, а эта поет-заливается!

— Ты же говорил, что только через неделю оклемался. Откуда ты знаешь, что она пела?

Флик с неадекватными реакциями махнул рукой и принялся старательно очищать конфету от фольги.

— Ко мне потом в больницу все ее муж ходил. Скрипач который. Итальянец.

— Играл?

— Во что?

— Не во что, а на скрипке!

— На скрипке? — Флик странно выпучился на Валета. — Ты сидишь мне мозги заливаешь, а там оружие! — воскликнул он и, словно разом протрезвев, бросился вон из номера.

Валет не стал размышлять над «неадекватными реакциями» собеседника, а, торопливо сняв трубку, нажал клавишу повторного набора номера. Телефон послушно запикал.

— Минуточку, — сказал женский голос на фоне какого-то шума. Затем в трубке наступила полная тишина.

Валет было подумал, что звонок сорвался, но через какое-то время женщина произнесла:

— Слушаю.

— Мадам, — с пьяной интонацией лоха-флика проговорил Валет, — я тут подумал и вспомнил: уговор-то был про записать, а чтобы стереть — не было уговору.

— Что?

— Двойная работа получается, мадам, вот что.

В трубке молчали.

— Двойная работа, — повторил Валет. — И третья будет, если я сейчас покажу пленочку вашему супругу.

— Мерзавец!

— Супруг — мерзавец? Вполне согласен. Пятьдесят тысяч за кино на «Оскар» — сущие пустяки.

— Где вы?

— Вы знаете, мадам.

Что же я наделал?! — мелькнуло в голове у Валета, когда в трубке раздались гудки. Во-первых, некрасиво шантажировать беременную женщину, а во-вторых, она наверняка пришлет сюда какого-нибудь ухаря вроде этого неадекватного, и все. А я сам не то что драться, я даже встать-то почти не способен. Хотя… У меня есть не менее получаса, чтобы убраться отсюда и прихватить камеры. Что ж, с клиенткой пролет, но остаются еще эти двое в ресторане. А пока нужно отнести камеры в номер напротив к девочке Эльвире! Нет, к ней нельзя, придется в долю брать. А вот так-то гораздо проще!

Валет извлек карты памяти из обеих камер, завернул в упаковочные прокладки из конфетной коробки, вытряхнул на стол недоеденные конфеты и мятую фольгу, поместил записи в коробку и закрыл крышку.

Превозмогая земное притяжение, он заставил себя подняться. Боль с новой силой прошлась по всему телу, но он взял камеры, отнес их к стенному шкафу и засунул в его глубины. И очень устал. Теперь можно забирать коробку и отправляться к Эльвире. Только сначала чуть-чуть отдохнуть в кресле. Нет, коробка-рояль — не здорово. Эльвира сразу полезет в нее и найдет карты памяти. А карманов в смокинге нет. Нет и в этих вечерних брюках. Не придумав ничего лучше коробки, Валет уже собрался покидать гостеприимный 608 номер, но решил еще раз, просто так, позвонить «клиентке». Телефон снова ласково пропищал, набирая номер, а потом вдруг Валету показалось, что прямо за дверью раздалась тихая трель мобильного.

Он сразу же повесил трубку, сказав себе, что нужно было давно линять, и уныло потянулся за конфетой. В этот момент дверь номера открылась и на пороге предстала разъяренная брюнетка с мобильным в руке.

Сунув его в сумочку и смерив взглядом совершенно растерявшегося Валета, она демонстративно повернула щеколду замка. Тут же вместо телефонного аппаратика в ее руках оказалось нечто завернутое в целлофановый пакет. И это был самый настоящий пистолет довольно внушительных размеров. Валет даже удивился, как в такой маленькой сумочке мог поместиться настолько серьезный предмет, направленный теперь прямо на него.

— Где? — спросила брюнетка, держа пистолет перед собой обеими руками.

— Что?

— Камеры!

— Дама треф! — воскликнул Валет, схватил телефонную трубку и ловко нажал кнопку повтора.

— Не двигаться!

Но телефон уже старательно прострекотал набор, а из ее сумочки отозвался мобильник. У Валета заломило затылок.

— Не двигаться, я сказала!

— Не кричите, мадам, у меня голова болит.

— Не разыгрывайте тут мне ваши «неадекватные реакции»! Ничего у вас не болит! Где камеры?

— Они работают и все записывают, — устало солгал Валет и тут же понял, что она поверила. — Слушайте, мадам, — миролюбиво начал он, леденея от мысли, что она действительно может его прикончить. — Зачем вам казенные хлопоты? В номере вашего мужа был труп. — Слова «вашего мужа» он произнес небрежно, но с нажимом. — К тому же вы не знаете, где камеры установлены.

— Найти две камеры? Это недолго. — Она ухмыльнулась и встряхнула пистолет. — Кстати, вот на нем — отпечатки пальчиков вашего хваленых юного дарования. Проблем не будет.

Валету некогда было размышлять над тем, как на пистолете оказались цыпины пальчики. Он очень трусил, хотя, вероятно, со стороны выглядело довольно забавно, что убийца и жертва беседуют на «вы». На ум почему-то пришла фраза: «Знал бы прикуп, жил бы в Каннах», — и он спросил:

— Вы уверены, что камер только две?

— А сколько? — Глаза дамы треф округлились.

— Вот, это другое дело. Убирайте вашу пушку, она слишком большая для дамы, кстати, та, что в холодильнике, вам была бы больше к лицу. Сумма пока не изменилась…

Она взвизгнула:

— Я спрашиваю: сколько камер?!

— Пятьдесят тысяч! — крикнул Валет и упал на пол, потому что в этот момент дама треф выстрелила.

С того момента, как Цыпа увидела под гримерным столиком пушку кабана, это была уже не Цыпа. Конечно, с виду вполне даже Цыпа, а на самом деле — натуральная Никита. Цыпа очень ярко представила себе, какой грозой дальнобойщиков она теперь сделается, как все они будут ее уважать и считать крутой. От грядущей крутизны у нее кружилась голова, оставалось совсем чуть-чуть — дождаться, когда в гримерке никого не будет, и забрать себе пушку. Конечно, кабан может запросто вернуться за ней, или дядька-сыщик вспомнить, или даже сама тетя Фелис. Или вдруг кто-нибудь еще заметит пушку под столиком. И чего тетя Фелис так долго сопли по этому дядьке размазывает, шла бы себе на сцену. И ему здесь давно нечего делать.

Наконец Фелис позвали на сцену, дядька тоже заторопился, взглянув на часы, но тут в гримерку ввалилась толпа разгоряченных цыганок. На счастье Цыпы, пушки они не заметили, но при них она тоже не могла лезть за ней под столик. Потом все без конца входили и выходили, вроде бы даже пили за Новый год шампанское, ели какие-то закуски и пирожные, и тетя удивлялась ее рассеянности. Короче, прошла куча времени, прежде чем Цыпа наконец-то осталась со своим сокровищем наедине.

Она рыбкой юркнула под стол, и вот тяжелая, настоящая пушка у нее в руках. Но в дверь опять постучали, и Цыпа очень ловко завернулась вместе с пушкой в чью-то ярко-красную шаль.