Подойдя к двери Хамест, Арусяк остановилась, дернула бабушку за рукав и еще раз спросила:

– А может, не надо?

– Надо, – уверенно сказала Арусяк-старшая тоном, не терпящим возражений, и нажала на кнопку звонка.

Дверь открыла Хамест. Она была в стареньком цветастом халате и с бигуди на голове.

– Проходите-проходите. – Губы Хамест растянулись в улыбке, обнажая кривые пожелтевшие зубы.

Бабушка бодрым шагом проследовала вперед, увлекая за собой внучку. Арусяк прошла в большую комнату, подняла голову и увидела легендарную люстру.

– Эх, сколько лет висит, а до сих пор как новая. А все почему? Потому что дорогая, – сказала Хамест, поднимая указательный палец, и побежала на кухню варить кофе. Через пять минут Арусяк давилась чашкой крепчайшего кофе без сахара и рассматривала комнату.

Бабушка с Хамест оживленно беседовали.

– Как дочери? – спросила бабушка, выбирая из вазочки шоколадные конфеты, которые лежали на самом дне под карамельками.

– Хорошо, тетя Арус, здоровы, слава богу, – улыбнулась Хамест и подсыпала в вазочку еще карамелек.

– Двух дочерей в Германию замуж выдала, – вздохнула бабушка и посмотрела на Арусяк.

Хамест гордо подняла подбородок и отпила кофе.

– Ты моей внучке погадай, что ее ждет, – подмигнула бабушка Хамест.

– Погадаю, тетя Арус, хорошим соседям отчего же не погадать, – кивнула головой Хамест и недовольно посмотрела на бабку, которая как ни в чем не бывало продолжала выбирать шоколадные конфеты, засыпанные грудой карамелек.

После пятой конфеты Хамест заулыбалась и предложила бабушке попробовать очень вкусные карамельки «Раковые шейки». В ответ бабушка достала последнюю шоколадную и заявила, что ей, бедной беззубой старушке, карамельки не по зубам, разве что шоколадки.

– Ешь, Арусяк-джан, – сказала бабушка и протянула внучке «Раковую шейку».

– Нет, спасибо, – покачала головой Арусяк, которая никак не могла допить злополучный кофе.

Хамест тем временем объясняла, что после того, как кофе будет допит, следует перевернуть чашку на блюдце, расслабиться и подумать о чем-либо приятном или о том, что ты хочешь узнать от гадания. Узнать Арусяк хотела две вещи: когда они вернутся в Харьков и сможет ли многострадальная Офелия отделить свое астральное тело.

– Я уже, – радостно выпалила она через пятнадцать минут и облегченно вздохнула.

– Какой рукой переворачивала чашку? – спросила бабушка.

– Левой, – ответила Арусяк.

– А от себя или на себя? – поинтересовалась Хамест.

– Не помню, просто перевернула, и все.

– Так не пойдет, – покачала головой Хамест. – Незамужние девушки должны переворачивать чашку правой рукой от себя.

– Не от себя, а на себя, – возразила бабушка.

– Нет, от себя. На себя поворачивали, пока не умер Вазген, царство ему небесное, а теперь надо от себя, – стукнула кулаком по столу Хамест.

– Кто такой Вазген? – шепотом спросила Арусяк.

– Католикос наш, – перекрестилась Хамест.

– Я тебе говорю, Хамест, что надо на себя, ближе к сердцу, – уперлась бабушка.

– А я тебе говорю, тетя Арус: я гадаю с десяти лет и знаю в этом толк. Впрочем, зачем спорить, если она левой рукой перевернула. Сейчас еще чашку кофе сварю.

– А может, не надо? – взмолилась Арусяк. Ей показалось, что в груди на месте сердца поселился бешеный кролик, который барабанит лапками, как в рекламе батареек «Энерджайзер».

– Надо! – твердо ответила бабушка и, нахмурив брови, посмотрела на внучку.

Хамест снова побежала на кухню варить кофе. Смирившись со своей горькой участью, Арусяк вздохнула и стала молить Бога только об одном: чтобы в этот раз Хамест не забыла ничего важного. Через пять минут Хамест прибежала, поставила перед ней чашку с кофе и строго сказала:

– Пьешь почти до конца, когда увидишь гущу на дне, покрути чашку в руке несколько раз, чтобы гуща перемешалась с остатками воды, после этого переворачиваешь правой рукой от себя на блюдце.

– А в какую сторону вертеть? – поинтересовалась Арусяк.

Бабушка и Хамест переглянулись, задумались и хором выпалили:

– Без разницы.

И снова бедная Арусяк стала давиться горьким крепким кофе, кролик внутри затарабанил лапками еще сильнее, норовя вот-вот пробить грудную клетку и выскочить наружу.

Выпив полчашки, она поняла, что даже если бабушка и Хамест свяжут ее по рукам и ногам и будут насильно вливать в нее кофе, вставив в горло воронку, она больше не сможет сделать ни глотка.

– А можно, я на балкон выйду, посмотрю на двор? – поинтересовалась она.

– Можно-можно, Арус-джан, только не забудь про кофе, – ответила бабушка.

Арусяк пошла на балкон, прихватив с собой чашку кофе, и посмотрела вниз. Перед подъездом в палисаднике, который принадлежал лиазору [4]Гарнику, росли абрикосовые и персиковые деревья. Вход в подъезд был через виноградную аллею, которой Гарник очень гордился. Недолго думая, Арусяк выплеснула остатки кофе в виноградник и вернулась в комнату:

– Все выпила. Переворачивать?

– Давай, так, правой, от себя, молодец, теперь жди, – улыбнулась Хамест.

И Арусяк стала ждать. Бабушка с Хамест перемыли кости всем соседям, вспомнили незлым тихим словом жену лиазора, которая в последнее время стала задирать нос и перестала приглашать соседок к себе на кофе, обсудили мужа Хамест и Гамлета, нового президента и любовника его жены, посмотрели на часы и повернулись к Арусяк.

– Так, теперь надо постучать по чашке. У-у, как она прилипла, – протянула Хамест, поднимая чашку с кофе, которая намертво приклеилась к блюдцу.

– Стучи, только не сильно, – сказала бабушка.

– И что будет? – спросила Арусяк.

– Чашка должна упасть на той букве, с которой будет начинаться имя твоего будущего мужа, – потерла руки бабушка.

Арусяк подняла чашку и стала стучать. Бабушка с Хамест успели дважды перечислить по порядку все буквы алфавита, но чашка так и не упала.

– Дай-ка я постучу, – рассердилась бабушка.

– Тебе нельзя, – возразила Хамест.

– Можно, я ее ближайшая родственница, – махнула рукой бабушка и стала стучать по чашке.

Стучала она долго, почти до середины армянского алфавита. На букве В бабушка ударила по чашке что есть силы, и блюдце со звоном упало на стол, обрызгав женщин кофе.

– Вачаган! – хитро улыбнулась бабушка.

– А может быть, Вартан или Вазген, – флегматично сказала Хамест, – а может, даже Варуж.

– Нет, Вачаган, у меня такое предчувствие. Ладно, смотри, – ответила бабушка и протянула чашку Хамест.

Вачаган… Арусяк слышала уже это имя уже во второй раз и успела возненавидеть его обладателя всеми фибрами души. Еще не зная самого Вачагана, она представляла себе жуткого дикаря с всклокоченными волосами, за которого ее собирались выдать замуж. В придачу к дикарю прилагалась злобная мама, которая собиралась одеть Арусяк в длиннющий халат и засадить дома, чтобы она готовила, убирала, рожала здоровых армянских деток и всячески угождала свекрови и главе семьи – грозному армянскому папе, которому не следовало показываться на глаза в принципе.

Хамест прижала левую руку ко лбу, откинулась на спинку кресла и задумалась. В течение следующих пяти минут она выискивала в чашке какие-то таинственные символы, рассказывала о том, что у Арусяк хорошее образование, что денег у ее родителя куры не клюют, приехали они издалека, что девушка Арусяк скромная и все в таком же духе.

– Это мы и так знаем, – перебила ее бабушка. – Ты по делу говори, когда Арус замуж выйдет?

Хамест задумалась, тяжело вздохнула и покачала головой:

– Выйдет она скоро, очень скоро, в Ереване выйдет. Вот здесь дорога идет, прямо к молодому человеку. Красивый, высокий, богатый.

– И нос у него длинный, и волосы кудрявые, – нараспев запричитала бабушка, заглядывая в чашку.

– Нос я не вижу, – ответила Хамест.

– Ну как это не видишь? Смотри! Вот он стоит, Арусяк за руку держит! А нос какой, и кудри, вот они, кудри! – продолжила бабушка, тыкая пальцем в чашку.