– Пошла вон! Папа, прогони ее! – заорала Арусяк и проснулась.

Из коридора доносился страшный грохот. Впрочем, за время недолгого пребывания в доме бабушки Арусяк уже успела привыкнуть к тому, что ни одно утро в этом семействе не обходится без приключений. Грохот доносился из кухни.

«Наверно, Сенулик к соседям проход прорубает», – подумала Арусяк и ошиблась. Сенулик был совершенно непричастен к грохоту. Более того, предусмотрительная бабушка отправила его к матери Рузанны, опасаясь, как бы внук не выкинул какой-нибудь фортель в присутствии Вачагана и его родителей, чей визит был назначен на сегодня, на шесть часов вечера.

– М-м-м, башка раскалывается, – застонала Арусяк, пытаясь вспомнить, каким образом она переместилась из лифта в кровать.

Войдя на кухню, она увидела достаточно странную картину: бабушка Арусяк что есть силы била молотком по куску мяса, лежащему на столе.

– Ба, ты чего? – поинтересовалась она.

– Кололак делаю! – пропыхтела бабушка и снова ударила по мясу.

– Что такое кололак?

– Кололак – это кололак. Это мое фирменное блюдо. Рузанна, иди ты побей, устала я. – Бабушка вытерла пот со лба. – А ты расскажи-ка мне, что вчера стряслось.

На зов явилась невестка, засучила рукава и принялась старательно отбивать мясо.

Тем временем бабка с внучкой сидели на балконе и беседовали. Внучка силилась восстановить картину вчерашнего дня. Картина была туманной. Арусяк помнила, как они ехали в маршрутке, как торговали картинами, как продали теткин «Хаос», как потом шли с тележкой к Ованесу, пили вино и беседовали, после чего она пошла в магазин за вином и застряла в лифте. Что было дальше, Арусяк не помнила, впрочем, где-то в памяти всплывал еле слышный голос какого-то Вано, но ни самого голоса, ни его обладателя Арусяк так и не смогла вспомнить, как ни старалась. Арусяк-старшая слушала внучку, то и дело хваталась за голову и цокала языком: «Какой позор! Хоть никто не видел? Как тебе не стыдно! Хорошо, что это случилось не в нашем районе!»

На балкон вышел Петр Мурадян, и Арусяк пришлось рассказывать историю заново. Через пять минут она повторила ее Аннушке, а спустя полчаса – дяде и его жене. Тетка Офелия с утра пораньше удрала на вернисаж, чтобы не мозолить глаза окружающим и не рассказывать историю в сотый раз. И пока Петр корил дочь и объяснял ей, что порядочной армянской девушке не пристало пить вообще, а тем паче – напиваться, а Аннушка хихикала и вспоминала, как они с Петей уговорили бутыль самогона и сломали качели в парке, Арусяк-старшая побежала в большую комнату. Вернувшись, она косо посмотрела на невестку и заявила:

– Надо пыль вытереть. Похоже, ее сто лет не вытирали.

– Я вытирала вчера вечером, – пытаясь сохранять спокойствие, ответила Рузанна и с остервенением ударила по мясу.

– А я говорю, что там пыльно. Где тряпка? – заохала бабушка и побежала в комнату.

– Она сегодня решила поиграть в свекровь? – спросила Аннушка, заглядывая с балкона на кухню.

– Видимо, да, – вздохнула Рузанна. – Сдался ей этот чертов кололак, приготовили бы шашлык, и все. Нет, надо поднять всех на уши и устроить тарарам. Сама же два раза ударила и бегает теперь, командует, а я тут отдувайся.

– Так что такое кололак? – спросила Арусяк у Рузанны.

– Это мясное блюдо. Отбиваешь мясо до состояния каши, потом добавляешь яйцо, коньяк, снова отбиваешь, делаешь шарики и отвариваешь их в кипящей воде. Потом подаешь с топленым маслом. Вкусно очень, но ведь возни сколько, пока это мясо отобьешь!

– А прокрутить в мясорубке нельзя? – поинтересовалась Арусяк, представив, сколько сил и времени нужно потратить для того, чтобы отбить такой кусок мяса.

– Кто там про мясорубки говорил? Какие мясорубки? Вы мне хотите кололак испортить? Перед гостями опозорить? – закричала бабушка, ворвавшись на кухню. – Если вам лень, давайте я буду делать. А вам, – она повернулась в сторону Аннушки, – потом стыдно будет, что две молодые и здоровые невестки заставили старую больную женщину работать!

– А никто и не заставлял, – флегматично ответила Аннушка.

– Эх, – покачала головой бабушка, выхватила молоток из рук невестки и стала бить по мясу.

– Аня, Рузанна, вы бы помогли маме, – возмутился Петр, смотря, как Арусяк-старшая с молотком в руке прыгает вокруг мяса.

– Да нет, не надо, сынок, я сама, я сама, – заохала бабушка, присела на стул и принялась стучать молотком по мясу еще энергичнее.

– Ну-ну, – покачала головой Аннушка и ушла. Петр поплелся следом.

Рузанна исподлобья покосилась на свекровь, села рядом с Арусяк и стала выяснять, модно ли нынче носить вечернее платье с кроссовками.

– Нет, – ответила Арусяк.

– А что модно? – не унималась та.

Решив, что «смешение стилей» Рузанне не освоить никогда, Арусяк вздохнула и предложила тетке, возжелавшей вдруг стать самой модной в микрорайоне Эребуни, попробовать себя в стиле «унисекс». Рузанна всплеснула руками и приготовилась внимательно слушать. Однако вскоре выяснилось, что стиль «унисекс» Рузанне не подходит никак, поскольку предполагает ношение брюк, что Рузанне строго-настрого запрещалось лютой свекровью.

– Тогда буду смешивать дальше, – вздохнула Рузанна и побежала в свою комнату перебирать вещи в шифоньере.

Арусяк-старшая, увидев, что никто из невесток не горит желанием помочь ей в приготовлении кололака, фыркнула, вытерла руки и пошла на балкон к внучке – заниматься вещами более важными, а именно – подготовкой Арусяк-младшей к встрече с будущим мужем. Плюхнувшись в кресло, бабка с минуту смотрела на свои руки, потом перевела взгляд на внучку и елейным голоском начала рассказывать о том, какой следует быть настоящей армянской девушке в день знакомства. Бедная Арусяк, которая хотела только одного – чтобы поскорее прекратилась головная боль, сделала серьезное лицо и приготовилась слушать бабушку.

Как и все Мурадяны, бабка была многословна и добрых минут сорок рассказывала внучке о том, как они познакомились с ее дедом, как они переехали жить в Ереван, как она растила-воспитывала-женила своих детей. Вдоволь насладившись воспоминаниями, бабка перешла к самому главному: обучению Арусяк приличному поведению. Арусяк слушала и кивала. Через час с балкона вышла не Арусяк Петровна Мурадян, которая выросла в городе Харькове, вдалеке от армянских традиций, а девушка, которая всю свою сознательную жизнь провела в отдаленной сельской местности Армении и в патриархальной армянской семье.

Из рассказов бабушки Арусяк узнала много интересного: в частности, то, что за столом надо сидеть тихо, по возможности краснеть и изредка глупо улыбаться – скромно, а не в тридцать два зуба; отвечать следует только тогда, когда тебя спрашивают; ежели будущий жених возжелает уединиться с невестой и поговорить по душам, следует пройти в отведенное для этого место, скромно потупить взор и краснеть так, чтобы у жениха не осталось ни малейшего сомнения в том, что Арусяк есть воплощение невинности и скромности. Если же жених, а главное – его родители оценят добродетели девушки по заслугам и решат, что лучшей партии для их сына не сыскать во всей Армении, ни в коем случае нельзя плясать от радости – нужно покраснеть еще гуще и сказать, что девушке надо подумать. Думать желательно недолго, а то родители жениха могут и отказаться от своих намерений. Особое внимание надо уделить свекрови и стараться всячески ей понравиться, даже если для этого придется соврать, что ты умеешь вышивать крестиком, готовить кололак, стирать и варить кофе одновременно. В конце концов, всем этим премудростям можно научиться со временем, а можно и не учиться, главное – убедить ее, что ты все это умеешь.

– Про свадьбу я тебе потом расскажу, рано пока, пойду кололак побью, – вздохнула бабка и пошлепала на кухню, бросив на ходу: – Я уж не знаю, что у тебя там, в Харькове, было, но рассказывать все совершенно не обязательно.

– Хорошо, – ответила Арусяк, перевесилась через перила и стала смотреть вниз с балкона, думая над бабушкиными словами.