Катя искоса наблюдала за произведенным эффектом. В сущности, она вовсе не собиралась вести эту девчонку в шикарный кабак и сама расплачиваться за трапезу. Но в тот момент, когда они поравнялись со стеклянными дверями кафе, у нее уже возник вполне определенный план…

– Малевич, ты талант! – безапелляционно заявил Олег. В окна студии бил яркий свет, и Кириллу пришло в голову, что такое солнце бывает только по воскресеньям. Может, господь так отмечает свой любимый день? А может, просто сам Кирилл в будние дни не дает себе труда присмотреться к окружающему миру, уходя по уши в работу? В будни не солнце – освещение!

Вообще-то он и сегодня собирался поработать. Не над заказанным портретом очередной пафосной особы – над своей картиной, над драгоценным детищем, которое он холил и пестовал уже полгода! И с наслаждением предвкушал целый день блаженных трудов, изредка прерываемых появлениями Ольги. Она приносила кофе и бутерброды и тихонько испарялась, зная, что Кириллу нельзя мешать в такие минуты.

Но пришел Мелкий. Вначале гостеприимный хозяин ощутил укол досады, но вовремя опомнился. Они и в самом деле давно не виделись – с самой Димкиной свадьбы, собственно. Эта свадьба да еще отъезд Жанны странным образом распаяли компанию. Не потому, что их дружба держалась исключительно на этих двоих, вовсе нет, – просто надо было решить, как теперь относиться друг к другу, вывести какую-то новую формулу общения, а на это всегда нужно время. Поэтому после короткой вспышки невольной досады Кирилл обрадовался – приход Мелкого означал, что карантин наконец-то кончился, что теперь по-прежнему можно ходить друг к другу в гости без спроса, бесцеремонно напрашиваться на завтраки, обеды и ужины, нести любую чушь за бутылкой вина… В общем, жить легко и свободно.

– Что тебя там восхитило? – поинтересовался Кирилл.

– Вот это, – пояснил Олег, тыча пальцем в небольшой холст. На нем, набросками, была изображена девушка на столь же условной скамейке в еще более условном парке. Парк был представлен белыми, голубыми и зелеными пятнами: белое на голубом – небо, зеленое – деревья. Абрис девушки, сидящей на скамейке, поражал прихотливой изломанностью и размытостью очертаний. Не девушка, но призрак девушки – серо-размытый, печальный, зыбкий, сидел в ярко-голубой день на ярко-зеленой скамейке. Чье-то тревожное воспоминание, тихий упрек…

Эту маленькую картинку Кирилл написал после того вечера, когда нашел в кармане старого пиджака фотографию Жаклин. О нет, конечно, девушка, изображенная на картине, не имела с Жаклин никакого сходства (да и вообще очень отдаленно походила на одушевленное существо женского пола), но настроение, овладевшее Кириллом, было отражено очень точно.

– Что-то в этом есть, – пояснил Олег, тыча пальцем в холст. – Ты меня знаешь, старик, я в живописи не очень-то понимаю. Сейчас немодно в этом признаваться, но я признаюсь. Верх моих эстетических притязаний – комиксы в стиле манга. Но тут ты, ей-богу, сам себя превзошел. Как называется?

– Я не называю картин, ты же знаешь, – пожал плечами Кирилл.

– Да брось ты! Я же был на выставке, видел…

– Это устроители постарались, – пояснил Кирилл.

– Феерично, Малевич, я в восторге!

Кирилл недоверчиво покосился от приятеля – в принципе, это заявление могло быть и просто иронией. Но Мелкий казался серьезным.

Собственно говоря, Кириллу и самому нравилась эта вещь. Только из странной скромности он не повесил свой шедевр на стену, а поставил в уголке и к тому же еще завалил старыми полотнами. Но оставаясь в одиночестве, частенько доставал на свет божий и подолгу смотрел. Да, ему, несомненно, удался этот контраст. И условность изображения, быть может, в первый раз не выглядела жалкой и претенциозной, напротив – казалась единственно уместной. Картина как бы являлась воплощенной идеей в чистом виде, и мелкие бытовые подробности, подтверждающие реальность происходящего, были бы тут просто-напросто неуместны…

– Знаешь, – продолжал Олег. – Ты вот хорошо рисуешь, или пишешь, как там у вас, художников, говорят. По мне, ты – прямо Сальвадор Дали. Только все у тебя как-то слишком тщательно, слишком выписано, словно ты хвастаешься тем, что так хорошо рисовать умеешь. А это…

Кирилл кивнул, давая понять, что ему ясна речь Олега. Суждение беспристрастного ценителя в лице друга так совпадало с его собственным, авторским мнением, что он ощутил благодарность и даже какую-то приятную щекотку в уголках глаз.

– А вот ты сам мне что-то не очень нравишься, – резко сменил тему Олег.

– Да? Странно. А я себя, кстати, великолепно чувствую…

– Это обман чувств, – заявила Ольга, внезапно появляясь на пороге.

– О! Лелишна! – обрадовался Олег. – Иди сюда, моя радость, я тебя поцелую! Влеплю, так сказать, безешку в твою сахарную щеку!

– Уйди, Мелкий, – отмахнулась Ольга от знатока Гоголя. – Заведи себе девушку и целуйся с ней.

– Не водятся они у меня, – виновато развел руками друг. – Не задерживаются как-то. Так что ты сделала с нашим Малевичем? Он истомлен постоянными сексуальными нагрузками?

– Фу, Мелкий, эти твои казарменные шуточки, – утомленно пробормотал Кирилл. – Работаю много, да еще бессонница у меня.

– Это все от недостатка свежего воздуха и движения! – радостно заявил Олег. – Вот что, ребята, а не махнуть ли нам на пикник? Погода чудная! А вы сидите здесь, в замкнутом помещении, и бледнеете с каждым часом!

– Мелкий, ты гений! Не уверена, захочет ли этот персональный пенсионер, жертва холста и палитры, выйти на улицу, но если ты его все же вытащишь – я тебя поцелую! Потом, если захочешь. Я пошла одеваться, а ты уламывай.

Ольга убежала, а Кирилл, смущенно покосившись на гостя, сообщил:

– Вообще-то, я хотел сегодня поработать…

– Намек понял! – замахал руками Олег. – Мы погуляем недолго! У тебя останется целый вечер для работы!

– Так ведь солнце уйдет, – продолжал вяло сопротивляться Кирилл.

– Да? А это важно? – осведомился Олег. – Ну, теперь ничего не поделаешь. Лелька уже ушла одеваться. Представь себе, сколько будет крику, если она вернется вся такая расфуфыренная, с бутербродами в ма-аленькой корзиночке, а ты заявишь, что никуда не идешь? Кроме того, мне ради твоих капризов не резон лишаться обещанного поцелуя…

Кирилл вдруг расхохотался.

– Ты чего это? – настороженно спросил Олег. – Скажи, вместе посмеемся.

– Просто я раскусил вашу аферу. Ты ведь, перед тем как ко мне подняться, к Ольге зашел, верно? И она тебя попросила вытащить меня на прогулку, так? А про картину ты трепался только для того, чтобы подмаслить меня и привести в благостное настроение. Так или не так, признавайся!

– Отчасти, – виновато хмыкнул Олег. – Я действительно зашел к Ольге. Но я же не виноват, что она живет на этаж ниже, чем ты! И она действительно просила на тебя повлиять. Заявила, что ты себя совершенно заморишь своим общественно-полезным трудом. А насчет картины – параноидальный бред! Она мне действительно понравилась.

– Ладно, дипломат, – вздохнул Кирилл. – Вот я слышу, как по ступенькам стучат каблучки моей возлюбленной. Идем, договорились!

На улицу высыпали шумной оравой.

– Требую обещанный поцелуй! – паясничал Мелкий. – Иначе схвачу Малевича и отнесу его обратно в мастерскую, к его вонючим палитрам и печальным девушкам!

– К каким еще печальным девушкам? – навострила уши Ольга.

– Да есть тут одна, – продолжал валять дурака Олег. – А ты с ней незнакома? Ну, еще бы! Малевич ее от гостей за холстами прячет, только я нашел! Вся в пыли была, бедняжка, но все равно очаровательна!

– Кирилл, о чем это он? – с угрозой в голосе вопросила Ольга.

– Не обращай внимания, – вздохнул несчастный, затурканный художник. – Мелкий говорит о моей картине.

– Малевич, вели своей женщине меня поцеловать! – заныл Олег. – Объясни ей, что нехорошо обманывать бедного доверчивого ребенка!