В удрученном состоянии она остановилась перед своим магазинчиком. Как объяснить мужу, что она обожает его, но до настоящего момента не была сама собой?

Отныне Стефен был исключен из ее переживаний, он послужил лишь пробным камнем, так что не составило бы труда убедить Брюса в том, что Фицджеральд относится лишь к разряду ошибок молодости.

Однако действительность оказалась куда более мучительно тягостной: она создала из себя некий образ, который знали ее дети и муж, а сама была не в силах бесконечно оставаться в нем. И как на месте Брюса не прийти к выводу, что она точно так же делала вид, будто любит его?

«Но это была ложь!» — страстно кричал внутренний голос. Она любила Брюса, любила своих детей. Она держалась за них больше, чем за все остальное, но разве нельзя было их любить, снова став самой собой?

Она машинально открыла магазин и переоделась, не обращая ни на что внимания. Так же совершенно механически поставила кипятиться воду для чая.

Она доставала чашки, когда вошла Кэтлин.

— Здравствуй, уважаемая моя! — сказала та, целуя ее в лоб. — Ты читала сегодняшнюю газету?

— Нет еще, — пробормотала Черил. — Что там пишут такого сверхъестественного?

— Посмотри.

Она с победоносным видом развернула внутреннюю газетную страницу, где красовался портрет Стефена в полный рост.

Первой реакцией Черил было то, что она, как обычно, нашла его красивым, но бессодержательным. Как могла она хоть на секунду сравнить его с Брюсом, буквально излучавшим спокойную уверенность?

— Не хочешь мне почитать? — спросила она шотландку. — А я пока займусь чаем.

Поскольку подруга не оставила бы ее в покое, не прокомментировав статью во всех подробностях, то таким способом Черил надеялась выиграть для себя немного времени.

— Я этого и ожидала, — начала Кэтлин, — он выдвигает официальное опровержение всех обвинений в свой адрес и, в частности, в том, что он бросил свою семью.

Черил навострила уши.

— Вот как? И как же он это делает? Он все же не станет утверждать, что никогда не был женат!

— Успокойся, все, что он описывает, выглядит весьма правдоподобно.

Речь шла об эксклюзивном интервью, в ходе которого он вспоминал «первый и последний раз» о своем прошлом.

— Представь себе, что это не он бросил свою жену, а наоборот!

— Он не боится выглядеть смешным!

— В данном случае я думаю, что за его честность ему воздастся. Он не приводит имени своей жены, но ни для кого не составит труда проверить его. Похоже, он женился на богатой наследнице, которая, родив ему двух детей, потребовала развода и получила право оставить у себя своих девочек без разрешения на их посещение для отца.

— Это серьезно. Что же он натворил, чтобы заслужить подобное наказание?

— Как он говорит, ничего. Он утверждает, что попал в ловушку из-за своей неосторожности и по неопытности.

— Как это?

— Его жена была богачка, она заплатила адвокатам, чтобы они помогли ей избавиться от него.

— И ты веришь, что публика прислушается к подобным басням?

— Нет, ты лучше послушай: «Я был молод, не умел постоять за себя, с тех пор я научился этому, но, к сожалению, слишком поздно. Я надеюсь, что однажды мои дети захотят узнать о своем отце. В какой-то степени из-за них я включился в эту избирательную кампанию».

Черил вновь взглянула на фотографию: безупречно одетый мужчина, немного сурового вида, с горестными складками у рта. Она уже как-то обратила на них внимание и теперь могла объяснить их появление.

Она в задумчивости закрыла газету, не в силах сдержать порыва жалости: ведь он должен был так страдать, не считая его мучений и унижения! С этого момента она могла понять, какую горечь испытывал он.

С одной стороны, она лишь еще больше сожалела о том, что отсутствовала в тот момент, когда он, наверное, так сильно нуждался в ней. Переживая наиболее остро свое горе, он пришел просить у нее помощи, а узнал, что здесь ее больше нет и что она вышла замуж за другого. Это она-то, та, что несколько месяцев тому назад так оплакивала их разрыв! Как же жестоко умеет жизнь подчас насмехаться над нами!

— Он удачно выкрутился, — заметила Кэтлин. — С этой историей он тронет сердца кучи народа и будет получать по сотне любовных писем в день!

— Ты думаешь, что он все выдумал?

— Наверное, нет. Любой журналист сможет провести расследование его дела, и, думаю, они не преминут это сделать. Об этом деле говорят без конца. Малейшая неточность была бы роковой для него. Нет, думаю, ему потребовалось много смелости и ума, чтобы не выставить себя ни настоящей скотиной, ни жалким простофилей.

— Иначе говоря, он играет в опасную игру.

— Которая могла бы принести хорошие плоды. Он поставил себе в вину лишь отсутствие опыта, когда был еще всего-то начинающим адвокатом. А ошибки юности всегда прощаются…

— Ты полагаешь?

— Особенно если в них признаются.

«А можешь ли ты так сказать!» — подумала Черил, мысленно возвращаясь к своей собственной истории. Она прикусила губу, уже со страхом думая о том разговоре, который ей предстоял сегодня же вечером… Вскрыть нарыв, прежде чем станет слишком поздно.

— Я все же продолжаю думать, — возобновила она разговор тихим голосом, — что Брюс совершает ошибку, осуществляя руководство этой избирательной кампанией.

— Почему?

— У меня нет никакого доверия к Стефену. Я боюсь, как бы он не утянул его Бог знает куда со всей этой историей. Когда я задумываюсь над тем, что это всего лишь начало…

— Ты считаешь его нечестным?

— Ну уж не так, но…

Кэтлин взглянула ей прямо в глаза.

— Скажи мне: он пытался делать тебе какие-нибудь предложения, ведь так?

Она опустила голову, прекрасно зная, что не смогла бы лгать своей подруге.

— Да.

— Значит, ты так боишься его именно по этой причине?

— Может быть. Согласись, есть отчего.

— Я тебя понимаю. Однако я с трудом могу вообразить, как ты могла бы объяснить своему мужу, что… Ты, по крайней мере, ему ни о чем не рассказывала?

— Нет. Думаю, что сделаю это теперь.

— Послушай, возможно, я вмешиваюсь не в свое дело, но на твоем месте я бы от этого воздержалась. Ты знаешь, какое значение придает Брюс этой избирательной кампании; было бы неверно упрекать тебя, строго говоря, в ее развале, но это в какой-то степени то, что ты совершила бы… Я предполагаю, что Стефен повел себя так в тот день, когда пригласил тебя на ужин и ты надела мой зеленый костюм?

— Да.

— Он потом к этому возвращался?

— Однажды.

— Давно?

— Довольно давно. Думаю, я достаточно ясно дала ему понять, так что больше не слышала о нем.

— Во всяком случае очевидно, что с того момента ты уже больше не носишь его в своем сердце.

— Как ты об этом догадалась?

— Это же яснее ясного!

— Ты считаешь, что Брюс это поймет?

— Не знаю, но он зажат между вами обоими в тиски, и положение у него незавидное.

Молодая женщина схватилась за голову обеими руками.

— И зачем Стефену надо было снова приставать ко мне?

— Снова приставать к тебе?

— Да. Ты, наверное, догадалась, что это тот самый Стефен моей юности.

Кэтлин покачала головой.

— В какой-то момент я подумала об этом, но потом отбросила эту мысль. Это выглядело настолько невероятным!

— Тем не менее это правда, и, насколько я знаю, познакомился он с Брюсом благодаря чистой случайности. Лишь увидев меня вечером в ресторане, он все понял, впрочем, одновременно со мной.

— Какое из ряда вон выходящее совпадение!

— Можно и так сказать. Теперь взгляни на ситуацию, в которой я оказалась: боюсь, Брюс станет сомневаться в чем-нибудь из этой истории и, естественно, понапрасну; он, должно быть, так или иначе узнал, что мы со Стефеном виделись, и после этого не разговаривает больше со мной. У него такой несчастный вид!

— Ты полагаешь, что облегчишь его состояние, открывшись ему сейчас во всем?

— Не знаю, теперь уже не знаю… Пять минут назад я на это решилась твердо. Он вправе знать все.