Она согласилась еще на один бокал шампанского, и он попросил подать десерт — бесчисленное множество различных щербетов, в котором ей оставалось ориентироваться лишь по запаху.

За кофе он поднялся с места, вытащил из кармана плоский сверточек и, подойдя поближе, положил перед тарелкой молодой женщины.

— Что это такое? — спросила она недоверчиво.

— Открой.

— Нет. Я сперва хочу знать, что это.

— Это не укусит тебя за пальцы. Открой и увидишь.

Она вскрыла пакет, приподняла крышечку и тотчас же закрыла ее.

— Стефен! Я не понимаю…

— Нечего понимать. Принимай, и все тут.

— Я не могу!

— Почему же?

Он собственноручно раскрыл футляр и вынул нитку бриллиантов, невообразимое сверкание которых она заметила краем глаза. Он приложил ее к шее как раз у выреза одежды, который как будто только и ждал этих драгоценностей; однако она поднялась с места, прежде чем он смог застегнуть ее.

— Это невозможно, Стефен!

— Лучше посмотри, как это тебе здорово идет.

Он подвел Черил к зеркалу, снова надел ожерелье, и она увидела себя такой, какой не видела никогда. Реклама не врала, утверждая, что бриллианты придают лицу женщины особый блеск. В этом несравненном уборе она буквально сверкала красотой.

Она на мгновение погрузилась в созерцание своего лица, затем слегка погладила светящиеся камушки. Это был королевский подарок. Далеко не каждая женщина ее возраста могла носить что-то подобное. И во имя чего? Что сказать Брюсу — милому, нежному Брюсу?

— Сними с меня это! — приказала она.

— Почему? Тебе это не нравится?

— Нравится. Но это не для меня.

Он держался сзади, совсем близко от нее, однако лишь едва задел ее, перенося ожерелье, как бы ожидая какого-нибудь знака с ее стороны. Она была ему за это чрезвычайно признательна и вместе с тем задыхалась от гнева при мысли о том, что он таким вот образом мог попытаться опутать ее.

— И кому же я тогда должен его подарить? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Кому захочешь, но только не мне. Ты меня слышишь, Стефен? Мне — ни за что.

Она сама сняла драгоценности и уложила их в футляр.

Вернувшись к столу, она взяла свою сумочку.

— Мне очень понравился этот вечер. Он был полон… неожиданностей. Но мне сейчас надо уходить. Ты отвезешь меня?

— Тебя никто не ждет.

— Ждет. Моя работа.

Много раз мысленно возвращалась она к этому невероятному подарку и чем больше размышляла об этом, тем очевиднее было, что Стефен, должно быть, надеялся привлечь ее к себе путем обольщения, предлагая ей все то, что Брюс никогда бы не дал. Однако точно так же Брюс уже дал ей то, что Стефен не смог бы никогда предложить, — домашний очаг, детей и удивительную стабильность существования, в которой, что бы там ни говорили, она ужасно нуждалась.

По возвращении мужа в какое-то мгновение она была склонна все ему рассказать, однако быстро передумала: это означало бы также признаться ему в умалчивании на протяжении одиннадцати лет, которого он никогда бы не понял, тем более что она сама этого не понимала. И опять-таки ничего не сказала, узнав, кем являлся тот кандидат, избирательную кампанию которого он собирался организовывать.

Таким образом, она молчала, ощущая смутное чувство вины, хотя не совершила никакой измены, по крайней мере преднамеренной… Можно ли считать изменой кому-либо то, что ты не рассказываешь ему о своих мыслях или о том, что другие понапрасну пытались заполучить тебя? Вопрос оставался открытым, а Черил и не хотела на него отвечать даже притом, что с каждым днем все глубже вязла в своих противоречиях.

Она работала, с головой уйдя в дело, и успехи пьянили ее: она создавала миниатюрные изысканные статуэтки, как всегда, абсолютно абстрактные.

К счастью для нее, у Брюса тоже был чрезвычайно плотный распорядок дня. Обессиленные, но счастливые, они встречались за ужином и делились происшедшим за день.

— Как ты продвинулась со своими курсами? — часто спрашивал он.

— Посмотри, — предложила она в один из таких вечеров, — я принесла тебе мои последние эскизы.

Она показала ему альбомы с набросками массивных металлических форм, к которым она питала пристрастие.

— Это просто отлично, — заключил он, — похоже на африканское ожерелье.

— Ты находишь?

— Да, посмотри: я ясно вижу золотой кулон, сделанный из этого подобия пустотелой пирамиды.

Она перевернула рисунок.

— Ты прав. Я задумала скульптуру больших, чем эти, размеров, но это может стать красивым кулоном.

— Почему ты не попробуешь его сделать?

— Забавно, месяц тому назад Кэтлин уже предложила мне то же самое.

— Эта идея тебя не соблазняет?

— Может быть, мне стоит попытаться.

— Как ты рассчитываешь взяться за это?

— Начну с того, что узнаю у своего преподавателя, что он об этом думает. Он наверняка сумеет подсказать мне технику, которую следует изучить.

— Великолепная мысль.

— Послушай, смотри, — добавила она, воспрянув духом. — Я уже приготовила вот эти эскизы браслетов.

— Это очень хорошо. Когда ты все это успела?

— По правде говоря, эта мысль вьется у меня в голове уже несколько лет. Я изготавливала украшения еще студенткой, но с тех пор я к ним по-настоящему уже никогда не возвращалась.

— Почему?

— Не знаю. Может быть, меня больше тянуло к крупным работам в живописи и скульптуре, декоративным панно, памятникам.

Она улыбнулась.

— Я мыслила широко.

— Но ведь все твои эскизы, все работы ограничиваются моделированием в металле, на самом деле ты рисуешь только это.

— В мыслях я рассчитывала стать скульптором.

— С твоим-то чувством цвета? Это было бы обидно. Подумай об этом! Ты уже сделала серьезный шаг, открыв свой магазинчик минералов. Чего тебе еще не хватает, чтобы вставить эти камушки в твои скульптурные формы и превратить их в настоящие драгоценности?

Он говорил с таким энтузиазмом, что у молодой женщины было желание броситься к нему на шею: он казался столь заинтересованным ее искусством, таким искренним!

— Брюс, обещаю тебе, что попробую. Ты только что подал мне чудеснейшую идею!

— И потом, — продолжал он взволнованным голосом, — ты же сможешь продавать их сама в «Сердце камня»! Видишь, у тебя даже есть средства их реализации!

— А ты мне устроишь рекламу, так?

— Если хочешь, котик мой, но сперва надо, чтобы ты сама включилась в это.

Отныне каждый вечер они ужинали вместе, и Брюс внимательно следил за этапами эволюции новой профессии своей жены. Он даже пришел посмотреть на нее в мастерскую, где она работала с металлом, в очках, с перчатками на руках, в защитном фартуке, с паяльной лампой и газовым резаком для более мелких деталей.

— Я не узнал тебя в этой впечатляющей экипировке, — заявил он, когда она прервалась.

— Подойди: я сейчас заканчиваю мой африканский кулон, но надеюсь когда-нибудь выполнить его в золоте.

Он увидел, как она гнула и формовала металл, придавая ему ту округлость и массивность, которыми он так любовался.

— Это великолепно, Черил! Испытываешь желание погладить его, как какой-нибудь красивый зрелый фрукт.

— Главное — не дотрагивайся до него: он, должно быть, еще раскаленный!

Тут подошел ее преподаватель.

— Браво, госпожа Мандрелл! Вы только что выполнили совершенно оригинальное произведение.

— Правда? — спросила она, засмущавшись.

— Вам нужно продолжать в том же духе. Я думаю, это именно то, что вам больше всего удается.

— А как вы думаете, смогу я делать другие украшения, вставляя туда драгоценные камни?

— Почему бы и нет? Судя по вашей живописи, вы умеете сочетать цвета. Более того, я даже горячо вам советую попытаться! Со своей стороны мне, по большому счету, нечему вас учить. Отныне вам надо следовать собственному чутью.

— Я полагаю, придется купить порядком разного оборудования, — сказал Брюс.