— Все так плохо?
Вместо ответа Мари-Сюзанн выразительно провела ребром ладони по горлу, ненароком смахивая прядь волос, и Филипп заметил на ее шее две свежие ранки.
— Он уже уволил одного из директоров и всего лишь за то, что показатели за месяц оказались чуть ниже, чем планировалось! — доверительно прошептала девушка, — И боюсь, этим не ограничится!
— А тебе что за дело? — столь же доверительно прошептал в ответ Филипп, — Не думаю, что он уволит и тебя!
Мари-Сюзанн неожиданно вспыхнула улыбкой.
— О, вы же не знаете, месье! — она кокетливо протянула руку, демонстрируя изящное колечко с бриллиантом, — Я выхожу замуж!
Филипп изумленно вскинул брови.
— Вот это новость. И кто же счастливчик?
— Жан-Люк Клермон. Три дня назад он сделал мне предложение!
Тут Мари-Сюзанн вздохнула и выразительно посмотрела в сторону неплотно закрытой двери кабинета, из-за которой доносились громкие голоса.
— И он сейчас там, — догадался Филипп, — Этот несчастный счастливчик… Его показатели тоже упали?
На самом деле Филипп прекрасно знал, и Мари-Сюзанн знала тоже, как сильно упали показатели ее жениха, как только он приобрел этот статус. Клермон был директором парижского отделения компании, располагавшегося в этом же здании, но этажом ниже. Это был весьма умный и предприимчивый человек, действительно прекрасная партия для любой девушки с амбициями.
Лоррен ценил Клермона и не уволил бы его без объективной причины, но, конечно, не мог не злиться на то, что тот вознамерился лишить его секретарши.
Лоррену вообще всегда не везло с секретаршами. Они оказывались либо дурами, либо неумехами, либо выскакивали замуж и рожали детей, ни одна не могла удержаться на должности дольше полугода. Только вникнет в суть дела и — поминай как звали… А Мари-Сюзанн работала уже третий год, она была в курсе всех дел и, главное, она уже была должным образом воспитана.
— Ты собираешься уходить? — поинтересовался у нее Филипп.
— Нет, месье! И заводить детей в ближайшее время я тоже не собираюсь! Я говорила об этом патрону! Но думаете, он слушает? Он сказал, что заранее знает, как все будет, и велел мне искать себе замену.
В глазах Мари-Сюзанн блеснули слезы.
— А еще он сказал, — смущенно добавила она, — что это вы виноваты… И мне следовало оставаться чучелом, тогда никто не покусился бы на мою свободу.
— Ну, разумеется, — поморщился Филипп, — было бы странно, если бы он не припомнил. Лоррен всегда так радуется, когда в чем-то оказывается прав… Скажи, зачем тебе понадобилось лезть к нему со своими признаниями именно сейчас, когда он в дурном расположении духа? Ты не могла подождать более удачного момента?
Мари-Сюзанн посмотрела на него удивленно.
— Я не стала бы… Он сам узнал.
— А, ну да… — Филипп вспомнил о ранках на ее шее.
Когда вампир пьет кровь человека, он может узнать все, о чем тот думает, утаить от него что-либо очень сложно.
— В таком случае, он должен знать и то, что может рассчитывать на твою преданность в любом случае, — проговорил Филипп, — Я прав?
Мари-Сюзанн бесстрашно встретилась с ним взглядом и кивнула очень серьезно.
— Конечно! — воскликнула она, но губы ее вдруг дрогнули, и в глазах как в темном омуте колыхнулось отчаяние, — Скажите ему об этом, месье, прошу вас! Жан-Люк никогда ничего не узнает, я клянусь… Никто никогда не узнает! Мое замужество не меняет ничего! Я же принадлежу ему душой и сердцем, он не может сомневаться во мне! Не может…
— Значит, тебе не о чем беспокоиться, — спокойно ответил ей Филипп.
Включился селектор, и Мари-Сюзанн мгновенно преобразилась из испуганной девчонки в строгого секретаря, будто тумблер переключился. Получив приказ разыскать какой-то старый договор, она четким и ровным голосом ответила: «сию минуту, месье», грациозно поднялась из-за стола и, изящно маневрируя на высоченных каблуках между столом и креслами, удалилась в смежную комнату копаться в папках, не забыв перед этим с вежливой улыбкой просить у посетителя извинения.
Провожая ее взглядом, Филипп подумал, что стоило Клермону лишь раз увидеть, как она двигается и как поднимается на передвижную лесенку, пытаясь достать папку с верхней полки, и он наверняка в тот же миг упал к ее стройным ножкам. И наверняка ведь он был не единственным упавшим. Но девочка выбрала самого достойного. Молодец.
Филипп испытал заслуженную гордость за проделанную некогда работу.
Мари-Сюзанн очень изменилась с момента их первой встречи. Изменилась и повзрослела. Впрочем, она всегда была умницей, — закончила престижный экономический колледж и в совершенстве знала несколько языков, в том числе и довольно экзотический греческий, благодаря которому, собственно, и оказалась секретарем генерального директора. До того она работала в экономическом отделе младшим клерком, составляла какие-то документы и чертила графики.
Однажды Мари-Сюзанн отправили к генеральному с отчетом, и она попала на переговоры, где тот на пару с коммерческим директором пытался как-то объясниться с пожилым толстым греком, а английский всех троих явно не был для этого достаточно хорош. Отчаявшись донести свою мысль на английском, грек перешел на родной язык, и Мари-Сюзанн не удержалась, — видя предельное отчаяние на лицах французов, она машинально перевела им эту фразу. После чего была объявлена ангелом, ниспосланным им во спасение с небес, и усажена за стол переговоров, где до глубокой ночи смиренно переводила прения господ, заключавших договор, и никак не желающих сойтись в условиях. Из кабинета она вышла шатаясь и вся взмокнув от напряжения, и, наверное, уснула бы прямо в приемной на диване, если бы коммерческий директор любезно не подвез ее до дома.
А еще через пару недель Мари-Сюзанн вдруг получила сообщение, что генеральный приглашает ее на собеседование на должность личного секретаря с окладом какого-то совершенно астрономического масштаба, — раз в десять превышающим ее нынешний.
Мари-Сюзанн была изумлена и шокирована, она сочла бы это шуткой, если бы не знала, что никто не посмел бы шутить такими вещами. И, разумеется, она не подумала отказаться, хотя и понимала, что работа будет не из легких. Все говорили, да и она сама уже успела убедиться, что у генерального нелегкий характер и общаться с ним удовольствия мало. И, провожая ее домой в последний день перед собеседованием, сослуживицы одновременно и завидовали и сочувствовали ей. Хотя, наверное, завидовали все-таки больше, потому что генеральный был хоть и чудовищем, но чертовски красивым чудовищем, и образ его рождал в женских сердцах естественное желание растопить лед в его сердце, и тайные мечты о том, как могло бы все это быть, стоило бы только подобраться к нему поближе. Генеральный ведь даже не был женат. Правда, ходили слухи, будто он гей. Но бухгалтерш этот факт отчего-то только радовал. Наверное, пережить наличие конкурентки им было труднее, чем наличие конкурента. И девушки традиционно вздыхали: «как жаль, что такой мужик не достанется никому из нас», но тут же здравомысляще добавляли: «с другой стороны: и слава Богу!». Впоследствии Мари-Сюзанн часто с грустью вспоминала эти милые кулуарные сплетни, и ей так хотелось сказать девчонкам о том, как они были неправы в первом пункте и как были правы во втором.
Но тогда она просто радовалась чудесной перемене в своей жизни.
— Почему именно ты? — удивлялись девчонки. В самом деле, до сих пор все секретарши генерального были красавицами, как и положено. А Мари-Сюзанн… Ну не урод, но и не так уж хороша собой.
— Наверное, ему нужен мой греческий, — говорила она, пожимая плечами. Но иногда, когда никто не мог видеть дурацкого выражения на ее лице, она позволяла себе помечтать о чем-нибудь более романтичном.
К важному собеседованию Мари-Сюзанн подошла ответственно.
Она купила новую юбку и туфли на каблуках, посетила парикмахерскую и в последний момент даже решила сменить на контактные линзы любимые очки, круглая оправа и тонированные в розовый цвет стекла которых вдруг показались ей неподходящими к юбке и туфлям и вообще к серьезности мероприятия. К сожалению, девушка впервые примерила линзы всего лишь за пару часов до собеседования, и, терпя жуткую резь в глазах, доехала до самого офиса, надеясь, что вот-вот глаза привыкнут и все пройдет. Она слишком поздно поняла, что ничего не пройдет, что видимо, у нее на эти линзы аллергия или что-то вроде того. Пришлось снять их и снова надеть очки, но жжение в глазах не унималось, и слезы текли ручьем.
