— Все, они уезжают, — сказал он устало, — Сейчас увезут фургон и откроют дорогу.

— О чем они с тобой говорили? — спросил Филипп.

— Спрашивали, есть ли у вас враги.

— И что ты им сказал?

— Замучился перечислять.

— Лоррен, мне не до шуток.

— А что вы хотите? Чтобы я внушил им всем, что тут ничего не произошло, и велел убираться восвояси? Взрыв в центре города, в соседних домах и проезжавших машинах выбиты стекла, с десяток раненых. Не удивлюсь, если об этом вот-вот будет ролик в экстренных новостях. Разумеется, я сказал, что мы представления не имеем о том, что произошло. Мы случайно оказались рядом. Фургон принадлежит курьерской службе, вот пусть и выясняют у них, что такое они могли там перевозить.

— Если у тебя много врагов, — снова встрял Тиалон, — может быть, этот взрыв произошел не по вине Леавана?

Отчего ему так хочется оправдать его? Неужели фэйри, замаравший руки прикосновением к науке, это настолько чудовищно и страшно? Хуже всего, что Леаван вытворял до сих пор?

— У меня есть враги, — сказал Филипп, — Но вряд ли у кого-то из них хватит ума захотеть убить меня в такое время, оставить город совсем без защиты. Чертов Леаван пронюхал о наших планах и решил нас убрать, это самое логичное предположение, Тиалон. Единственно логичное.

— Откуда же он мог бы узнать? — пробормотал Лоррен.

— Откуда?! — Филипп фыркнул, — Все знают, что мне предначертано его убить! Почему бы не знать и ему! Может, у него тоже бывают пророчества или снятся вещие сны! Кто знает! Может, у него повсюду шпионы!

Допрос обитателей дома шпиона не выявил, несмотря на то, что магия вампиров лучшая сыворотка правды, — завороженные люди не могут лгать. С вампирами было еще проще, никто из них не мог бы скрыть своих мыслей от принца города. И все они были кристально чисты, ничего преступного не умышляли.

Впрочем, как именно взрывчатка попала под днище фургона, вскоре выяснилось.

Стражи успели провести свое маленькое расследование, и часа за два до рассвета их новый командир сообщил, что иных взрывных устройств, ни в доме, ни на других машинах обнаружено не было.

— Я думаю, взрывчатка к фургону была прилеплена не у нас в гараже, — сказал он, — Неделю назад машина была на техосмотре. Всех сотрудников сервиса мы уже допросили, никто ничего не знает. Но преступникам не было нужды привлекать кого-то из них: фургон всю ночь простоял без присмотра, навесить на него бомбу мог кто угодно.

Неделю назад?! Это значит, в лес Святой Женевьевы они ездили уже с бомбой под брюхом! Потрясающе!

Уже перед самым рассветом, когда и вампиры и люди, измученные волнениями прошедшей ночи, разбрелись по своим углам, Филипп собрал то, что осталось от Барро в специальный ящик — больше урны, меньше гроба, их заказывали в мастерской по особенной мерке.

Раньше он поручил бы это Жаку, а теперь — не знал, кому.

У Барро был семейный склеп на кладбище, неподалеку от поместья, принадлежавшего когда-то его семье. Там покоились какие-то его предки, умершие еще до революции, и казненные во время ее: отец, мать и младший брат. Барро сумел разыскать их тела и похоронил в склепе. Он был последним из семьи. И завтра он займет в родовом гнезде свое место.

За стенами бункера полыхало солнце. Ясный день впервые за прошедшую неделю.

Несчастный Филипп сидел на кровати в одежде, провонявший гарью и перепачканный пеплом, осунувшийся и серый, с ввалившимися глазами, и как никогда похожий на покойника. Сам не спал и не давал спать Лоррену.

— Я все время мысленно говорю с Жаком, отдаю указания, как всегда. А потом иду и делаю все сам. Как я буду жить без него, Лоррен? Я ослеп и оглох. Я теперь не буду знать ни о чем, что происходит днем… Знаешь, я чувствую, что смерть кружит вокруг нас и подбирается все ближе. А она не тот враг, с которым можно бороться, она всегда свое получает и, если пытаться ее обмануть — берет долг с процентами.

— Вы впадаете в мистицизм, — лениво сказал Лоррен.

Филипп улыбнулся.

— Когда-то Жак сказал мне: кому еще впадать в мистицизм, как не вам, вы же сверхъестественное существо.

— Часто все оказывается гораздо проще, чем выглядит на первый взгляд.

— Как раз напротив, все сложнее, чем кажется… Я отправил парней искать Леавана, но, думаю, они не смогут найти его. Не говори прорицателям, но я верю в то, что сейчас нас ведет судьба. И мы не сможем никуда свернуть с этого пути…

Лоррен посмотрел на него скептично.

— Она должна была вести нас в Швейцарию. Но мы туда не попали. Какие-то замысловатые пути у судьбы, вы не находите?

Филипп печально кивнул.

— Возможно, когда-нибудь мы узнаем, зачем все это было…

Лоррен помолчал немного, потом сказал устало:

— Ложились бы вы спать. День не лучшее время для анализа ситуации. Я плохо соображаю. Вы — еще хуже. Вечером вы проснетесь и осознаете, какой несли бред. И вот тогда мы все обсудим.

Он взял Филиппа за руку и насильно уложил с собой рядом.

— Мне не хватает его, Лоррен, — прохныкал Филипп, утыкаясь носом ему в плечо, — Я уже по нему скучаю!

— Я знаю. Спите.

— Все теперь развалится, придет в негодность… Люди перестанут работать, стражи продолжат валять дурака. Я без него не справлюсь. Ты слышишь?.. Лоррен!

Лоррен ничего не ответил, прикинувшись мертвым.

Вечером в гостиной вампиров ждал завтрак. Система, отлаженная Жаком, работала исправно. Даже без Жака.

С рассветом дом перешел на осадное положение. Вампиры отправились спать, и место стражей заняли охранники люди, у которых был приказ никого не впускать и никого не выпускать. Якобы потому, что тот фэйри, который подорвал фургон, мог использовать гламор, чтобы принять облик любого живого существа. На самом деле, наверное, просто так удобнее было всех контролировать.

Ночь выдалась нелегкая, и Кристиан, в любом случае, не испытывал желания никуда выходить. Он чувствовал себя до смерти уставшим и собирался проспать до вечера, но почему-то не спалось. В горле стоял привкус гари, который невозможно было смыть, и перед глазами всплывала одна и та же сцена: искореженный остов фургона и рядом с ним обгорелый труп, в ошметках обугленной одежды, странное, изуродованное нечто, что совершенно невозможно сопоставить с человеком, который только что был жив, здоров и даже практически бессмертен. Чудовищное зрелище, на которое не стоит смотреть, но от которого невозможно оторвать взгляд, и память с извращенным сладострастием впитывает все до последней детали: хлопья грязной пены на мокром асфальте, отблески красного и синего на блестящем пластике, торчащие из-под него дымящиеся подошвы ботинок и покрытую жуткими ожогами кисть руки со скрюченными пальцами. И то, как коронеры снимают пластик, готовясь грузить тело на носилки. И то, как Филипп поднимает Жака на руки, прижимая черную, будто облитую смолой, голову к своему плечу.

Через закрытые жалюзи не пробивалось ни звука, ни лучика света, и наглухо запечатанное пространство давило на психику, вызывая доселе незнакомую клаустрофобию. Вместе с тем, и мир за стенами дома вызывал какой-то безотчетный ужас, будто кишел монстрами, которые уже успели сожрать всех в городе и во всем мире, и там теперь так же тихо и пустынно, и только иссушенные тушки повсюду, а этот дом — последний бастион, где еще остался кто-то живой.

Кристиан подумал, что уже не так далек от психушки, как ему казалось.

Пару часов он проворочался на кровати, понял, что все равно не уснет, и решил идти куда-нибудь, где есть люди.

Катрин сидела у себя в подсобке перед распотрошенным шкафчиком с лекарствами, что-то перекладывала с места на место, вероятно, проводила инвентаризацию.

Еще двумя днями ранее Кристиан рассказал ей о Тиалоне, но Катрин отчего-то ужасно на него обиделась, будто ему, дилетанту, случайно удалось поймать редкого зверя, которого она выслеживала годами, и это было несправедливо.