— Почему ни единого шанса? С чего вы это взяли? Это была обычная драка, самая обычная, мы прошли таких миллион…

— Ты принимаешь меня за дурака? — перебил его Филипп, — Все знают, что из себя представляют Красные Колпаки! Не каждому воину сидхэ удается справиться с ними в поединке! Я знаю, в чем тут дело: тебе приспичило попробовать крови фэйри, и как я вижу, вполне удалось это проделать! Что скажешь? Очень сладко? Стоит того, чтобы умереть?

Лоррен уже не пытался возражать, понимая, что все бесполезно. По опыту он знал, что сейчас лучше всего помолчать и дать Филиппу отораться, не подкидывая поленьев в костер его праведного гнева. Да и что он мог бы сказать? Да, это того стоит?

В таком случае, это будет последним, что он скажет в своей жизни.

Филипп и не ждал от него ответов.

— Идем, — сказал он, — Мы немедленно уезжаем отсюда. Проведем день в Руане и уедем, как только стемнеет.

— Уедем? — удивился Лоррен, — С чего вдруг?

— Ты пил кровь фэйри! — прошипел Филипп, — Стоит кому-то в Руане тебя увидеть, и все об этом узнают! Ты, может быть, забыл или, как обычно, не потрудился подумать, но к этому одинаково плохо относятся и фэйри и Совет. Тебе наплевать, я не сомневаюсь, но мне — нет!

— Не я один пил их кровь. И это было необходимо, чтобы победить.

— Будешь рассказывать это не мне, а палачу Совета, когда он явится за твоей тупой башкой. Только вряд ли он станет тебя слушать.

Не говоря больше ни слова, Филипп отправился в сторону ворот.

— Я должен попрощаться, — услышал он голос Лоррена и только раздраженно махнул рукой.

Делай, что хочешь!

Явился Лоррен только через три четверти часа, и кровью фэйри пахло от него еще сильнее, но у Филиппа уже не было сил как-то реагировать на это. Он чувствовал себя опустошенным, и на душе было тоскливо, хоть волком вой. Он сидел на скамейке у приютских ворот, прислоняясь затылком к одной из вездесущих яблонь, закрыв глаза и слушая стрекот цикад.

Лоррен сел с ним рядом и некоторое время молчал. Возможно, он все же испытывал некоторое чувство вины, хотя, конечно, ни за что бы в этом не признался.

— Это действительно вкусно, — произнес он, — Вы бы сами не смогли оторваться, случись вам попробовать… Хотите, я поделюсь?

Филипп был бы совсем не против вгрызться сейчас ему в шею, помимо прочего, он был еще и голоден, ведь даже не питался сегодня, а кровь фэйри манила. Очень-очень манила. Но он удержался. Потому что укус означал бы прощение, а Филипп в тот момент совсем не был готов Лоррена прощать.

Потом он сожалел об этом, ведь за все истекшие с тех пор годы, случая попробовать кровь фэйри больше не представилось.

Может быть, он представится теперь?

Как бы только Лоррен не убил свою полукровку в порыве страсти. Он и с людьми не особенно утруждается тем, чтобы себя контролировать, а кровь этой девки для него как наркотик.

Филипп уныло подумал, что обескровленное тело директрисы Яблоневого Приюта будет последним изящным штрихом в его смертном приговоре, и открыл одну из двух толстых ученических тетрадей, исписанных аккуратным ровным почерком. Текст был вполне читаем, но все равно разбирать рукопись было сложно с непривычки. Какое-то средневековье. Что они там, в Яблоневом Приюте, печатной машинкой обзавестись не могут? Или столь несложную механику у них там тоже клинит?

Ортанс постаралась. Сведения о фоморах действительно были изложены вдумчиво и подробно, она даже процитировала какие-то описания сражений фэйри с фоморами во всех красочных подробностях. Читая их, Филипп чувствовал, как на него наваливается тоска. По всему выходило, что твари эти опаснее Красных Колпаков, гораздо опаснее. Практически непобедимы. Даже с самыми мелкими из них, с теми, кто развлекается сейчас в Париже, чрезвычайно трудно справиться. Когда полезут остальные — это очень быстро повергнет мир в хаос.

Фоморы какое-то древнее зло, которого боялись даже сидхэ, и с которыми когда-то они едва-едва справились общими усилиями.

Что же делать?

Прежде всего, известить Совет. Потому что проблема явно выходит за рамки возможностей принца города. Ведь одними открытыми вратами дело не ограничится, спустя какое-то время этот неведомый ублюдок-сидхэ откроет следующие. Где они, интересно? Но уж наверное, не в Париже.

Совет должен что-то предпринять. Просто обязан.

Мысль эта почему-то не принесла облегчения.

Потому что Филипп хорошо представлял себе, как все будет: его звонок в канцелярию, где какая-нибудь молоденькая глупая вампирша скажет «ваша заявка будет рассмотрена в самое ближайшее время» и потом забудет о ней. Ну, ладно, он может обойти официальную процедуру, позвонить Диане и изложить все ей. Диана не дура, она поверит ему. Она поможет ему связаться с Бурхардингером (кстати, когда-то в Париж должен прибыть его колдун. Может, уже прибыл и его съели? Было бы славно, одной проблемой меньше). Бурхардингер, возможно, вынесет вопрос о фоморах на очередное — или даже внеочередное — заседание Совета. В конце которого старые упыри скажут: где там бесчинствуют фоморы? В Париже? Вот пусть принц Парижа и решает проблему. Это его обязанности. А что касается каких-то других врат, которые якобы могут открыться, то это вилами на воде писано. И не смешите нас! За те несколько тысяч лет, что мы живем на земле, конец света предсказывали столько раз, что мы уже устали паниковать. Просто Орлеанский — хитрая тварь, хочет свалить на нас свою работу.

Вот если бы убедить Совет пообщаться с фэйри… Те подтвердят опасность, и, может быть, даже помогут… Впрочем, эту задачу Совет однозначно свалит на Филиппа. Все знают, что у фэйри перед ним должок. Они обязаны ему помочь. Они обещали.

Уже смирившись с неизбежным, Филипп включил ноутбук и последующие часа полтора сочинял официальное послание в Совет, где изложил всю имеющуюся у него информацию и просил принять меры. Письмо он отправил в канцелярию и проследил за тем, чтобы оттуда пришел ответ с пометкой «получено» и входящим номером какого-то астрономического масштаба. Они там что, ведут нумерацию от сотворения мира?

Пусть даже на Совет надежды нет, поставить их в известность все равно необходимо.

Потом Филипп снова углубился в записи Ортанс, но ему помешали.

Из катакомб вернулись посланные им на разведку стражи.

Филипп уже знал, что ничего хорошего от них не услышит, так и произошло. Парни совершили невозможное, им почти удалось добраться до открытых врат, но подойти вплотную они все же не смогли, вокруг было слишком много чудовищных тварей.

Описания их соответствовали данным Ортанс.

Они сливаются с темнотой и даже нам не всегда возможно их вовремя заметить… Они огромны… Нет, просто они могут менять форму… У них зубы и когти… И кажется вовсе нет глаз, но они нас чуют… Они покрыты каким-то мехом… Нет, у них голая серая кожа, обвисшая и сморщенная, как у гулей… Нет, на самом деле, они просто сотканы из тьмы… Когда они поблизости, возникает почти неконтролируемое чувство ужаса и паники… Они стремительны и сильны, они абсолютно неуязвимы, и мы потеряли двоих наших, и всех проводников-крыс. Что же это такое, монсеньор?

— Это фэйри, мальчики. И я очень надеюсь, что сражаться с ними тоже будут фэйри.

Ночь, наконец, подходила к исходу, и Филипп как никогда раньше мечтал о том, чтобы отправиться уже в бункер и хотя бы ненадолго умереть.

Когда вдруг отворилась входная дверь, он мысленно разразился проклятиями, уже не сомневаясь, что к нему заявился кто-то еще, чтобы рассказать очередную гадость. Хватит! Сколько можно?!

Но, на сей раз, мироздание смилостивилось над ним. Это оказались всего лишь Катрин и Кристиан, два пьяных в хлам, растрепанных и радостно возбужденных человечка. Они едва держались на ногах и болтали какие-то глупости. И, глядя на своего мальчишку, Филипп вдруг почувствовал, как его отпускает напряжение этой дьявольской ночи. Хотелось обнять его, хотелось прижать его к себе, зарыться лицом в его волосы и забыть хотя бы на короткое время о том, что сегодня пришлось увидеть и услышать.