— Нет! — Иной метнулся и схватил его за руку. — Не смей! Тебе предстоит убить Леавана! Тебе и только тебе суждено убить его и спасти мир!

— На хер мир! — заорал Филипп, в ярости отталкивая его, — И на хер вас всех! Я не должен был вас слушать! Должен был придумать что-то сам! А еще лучше — послать все к черту!

И он ударил кулаком по сталактиту, разбивая его на куски.

Иной прикрыл лицо ладонью, закрываясь от разлетевшихся во все стороны осколков.

— В тебе говорит скорбь, но пусть она уступит место решимости.

— Ты не понимаешь, глупый фэйри, — сказал принц тихо. Из него как будто вдруг выкачали всю силу и злость, — Мне плевать теперь на все, что будет с этим миром. На что он мне сдался? Пусть катится к дьяволу в ад…

— Ты должен.

— Я никому ничего не должен!

Во взгляде Иного, устремленного на Филиппа, Кассандра видела безнадежность и скорбь.

Кассандра хрипела, из широко открытых ее глаз катились кровавые слезы.

Ара в ужасе застыла над ней.

— Детка моя, что? Что ты увидела?

— Он не станет спасать мир. Потому что его любимый убит… Будет убит, — прошептала Кассандра.

И впала в сон. Глубокий, как смерть. Как дневной сон молодых и слабых вампиров.

Легенды гласят, будто у царя Приама было пятьдесят сыновей и пятьдесят дочерей. Кассандра утверждала, что это явное преувеличение. Что сыновей у него было двадцать восемь, а дочерей — семнадцать. Законными же были сын Эсак, рожденный от первой жены Арисбы, умершей в родах, и — семнадцать сыновей и три дочери, рожденные многочадной второй его женой, Гекубой.

Особенной дружбы между детьми Приама не было, да и не могло быть, слишком уж они были разновозрастны и в сути своей разны.

Кассандра любила своих сестер, но духовной близости с ними не чувствовала: все сестры были рождены для брака и материнства, а она — Кассандра знала это с детства — для жреческого служения богам. Из всех родственников она по-настоящему была привязана только к троим своим братьям: родным Гелену и Гектору, и сводному Эсаку.

Гелен был близнецом Кассандры, он родился на час позже, чем она и не был отягощен провидческим даром. Но, будучи еще малышом, Гелен иногда впадал в странное беспамятство, а приходя в себя рассказывал, будто ему являлись боги и беседовали с ним. Правдой это было или нет — Кассандра не знала. Жрецы Аполлона относились к Гелену с интересом. Они взяли его в храм даже раньше, чем Кассандру, и вскоре оказалось, что Гелен видит только Аполлона, говорит с ним и передает его приказания, удивительным образом всегда совпадавшие с пожеланиями верховного жреца… Кассандра прощала Гелену этот обман. Он был слабым и легко внушаемым. Он был таким нежным и уязвимым, словно и не мальчишка вовсе. В храме ему было лучше, чем в большом мире, жестоком даже к царевичам. Но главное — Кассандра ощущала Гелена, как вторую половину своего существа. Они с детства были неразлучны.

Эсак, ее сводный брат, годился Кассандре в отцы. Он был толкователем снов. Очень искусным. Настолько искусным, что Кассандра подозревала: быть может, он ясновидец, и только притворяется, что узнает о грядущем из рассказанного ему сна? Служить храму Эсак не захотел. Он был счастливо женат на красавице Астеропе. Детей у них не было, но их счастью это не мешало. Зато они всегда с радостью привечали у себя в доме Кассандру и Гелена. Но главное — Эсак понимал Кассандру, как никто другой в этом мире… Ведь у него тоже был дар. И он знал, какая это ответственность и какая тягота — быть не таким, как все.

Гектор, старший из ее родных братьев, был бесконечно благороден, отважен и добр. Он жалел Кассандру и, пожалуй, он единственный понимал, что, несмотря на провидческий дар и великое предназначение, она всего лишь девочка, нуждающаяся в ласке и внимании не меньше других детей. И он баловал Кассандру, всегда привозил ей подарки: сначала — игрушки и лакомства, а потом, заметив, что юная жрица особенное пристрастие питает к благовониям, привозил ей маленькие запечатанные кувшинчики с драгоценными маслами.

До сих пор, открывая очередной флакон с ароматной жидкостью, Кассандра вспоминала Гектора.

Лучший человек в ее семье. Лучший человек в Трое. Лучший — во всей ее бесконечно долгой жизни. Во всяком случае, Кассандра была убеждена, что никого лучше Гектора она не встречала. Даже спустя четыре с половиной тысячелетия, она не могла без слез вспоминать о его гибели от рук свирепого Ахиллеса… И о падении Трои.

Четыре с половиной тысячелетия царевна Кассандра оплакивала свой разрушенный город и своих погибших близких.

Если бы они могли узнать об этом, возможно, даже их суровые души тронула бы столь долгая скорбь. И ее слезы. Кровавые слезы…

В буквальном смысле кровавые. Ведь вампиры плачут кровью. Иначе они не умеют. И эти слезы иссушают их немертвую плоть, существующую только за счет чужой живой крови.

Кассандра плакала по убитым отцу и братьям, и по тем, кому — как Гелену и как их царственной матери — пришлось вкусить горечь рабства.

Давно распались в прах их тела, давно сравняли с землей не только ту Трою, где жила Кассандра, но и город, построенный на том же месте.

И память о той войне сохранилась только благодаря поэтам.

И братья ее, и отец давно стали частью легенды, и люди спорили — а была ли и вправду Троя, и были ли и вправду Гектор и Ахиллес?

А Кассандра все плакала по родным — так, словно они погибли только вчера…

Ее провидческий талант проявился, когда Кассандре было только шесть лет. Впрочем, возможно, она была прорицательницей с самого рождения, только еще не знала об этом и не умела рассказать.

Но по-настоящему ее дар проявился только тогда, когда ее обратили в вампира. Когда этот дар несколько столетий пестовали, лелеяли, учили Кассандру вслушиваться в себя, складывать мозаику верного предвидения из разрозненных кусочков видений, посылаемых ей… Кем? Богами, в которых уже никто не верил?

Кассандра не раз слышала легенду о том, что якобы дар ясновидения попросила она в дар у Аполлона, обещав за этот отдаться прекрасному и могущественному богу. И якобы — обманула, отказала. Аполлон же, не имея возможности забрать назад свой дар, исказил его, и отныне ясновидящей Кассандре никто не верил.

Действительно, она предсказывала гибель Трои — а ей не верили…

Но ей не верили просто потому, что никто не мог поверить в то, что такой могущественный город может уступить захватчикам. Тем более, что ее предвидения не были четкими. И она еще не умела складывать из них хоть сколько-нибудь связную картину грядущего.

Однако никакой бог не являлся ей и не просил ее благосклонности в обмен на ясновидение. Люди придумали очень глупую легенду. Во-первых, Кассандра никогда не попросила бы дар ясновидения. Она бы попросила, наверное, дар исцеления… Или — дар утешать душевную боль… Но ясновидение? Зачем оно вообще нужно! Это не дар, это проклятье. А во-вторых, она никогда не отказала бы Аполлону. Нарушить подобный договор — нечестно. Нарушить договор с богом — глупо.

И если уж на то пошло, прекрасному Аполлону она отдалась бы и без всяких подарков!

Девочкой Кассандра была влюблена в золотую статую Аполлона, стоявшую на ступенях храма. Когда жрецы забрали ее и ее брата Гелена в храм, чтобы приглядывать за странными близнецами, ночью Кассандра прокрадывалась к статуе, обнимала золотое тело, целовала золотые губы, страстно мечтая, чтобы тело вдруг ожило, и губы стали теплыми, и руки обняли ее… Может же бог войти в свое изображение! Такое случалось не раз. Разумеется, утаить влюбленность в Аполлона ей не удалось: статуя стояла на видном месте, узнали и жрецы, да и со стены города стражники иной раз видели… Но дурного в этом не находили. Кассандра должна была стать жрицей, что плохого в том, что она влюблена в бога?

Быть может, кто-то из них, уцелевших во время войны, попавших в рабство, рассказывал о троянской царевне, которая предсказывала падение города и была влюблена в Аполлона. Так и родилась легенда. Глупая легенда.