Конечно, в городе знали об этом. Надо вам сказать, Гринвич — это провинциальный городок, очень провинциальный. И населяют его мелкие и недалекие люди. Начали, наверное, передавать друг другу этот слух шепотом на вечерниках с коктейлем, на ужинах и во время тенниса.

Спенсер погладил ее руку. Кэтрин не отодвинулась. Ее тело оставалось неподвижным.

— Этот ребенок, который стоял передо мной, — он был моим. Мое дитя. Она была моя, вы понимаете? Как это было возможно, чтобы мое дитя забеременело в пятнадцать? Как мы могли смириться с этим?

«Если бы это было самым худшим во всей этой истории!» — печально подумал Спенсер.

И Кэтрин, возможно, прочитала его мысли, потому что кивнула:

— Да. Забеременела в пятнадцать лет, и от брата.

И мне нужно было это как-то воспринять. Простить себе не могу того, что я сделала тогда. Я подошла к ней и ударила ее по лицу. Сильно. Она упала на пол. Я собиралась ударить снова, но муж удержал меня. Я не могла даже смотреть на Джона. В конечном счете — и очень скоро — я должна была встретиться с Натаном. Как встречаться, когда я даже не могла говорить?..

Она и сейчас, вспоминая об этом, едва шевелила губами.

— Это было страшно, детектив О'Мэлли. Слишком. Натан смотрел на меня бесстыжими глазами, он смотрел на меня так, как если бы не мог понять, из-за чего весь этот переполох, и тогда я поняла, что мой муж может его убить, если только увидит этот его взгляд. Он бы его убил, можете не сомневаться. Я знала, что он чувствует. Я понимала. Я сама тоже хотела убить Натана, видя, как он смотрит на меня своими бессовестными глазами.

Спенсер закрыл лицо. Он был рад, что Кэтрин не может его видеть.

— Я быстро собрала его вещи, очень быстро — может быть, за два часа. Я собрала вещи, посадила его на автобус и отправила в Нью-Хэмпшир к моей матери, пока мы решим, что делать с Кристиной. В то время я насквозь пропиталась лекарствами. Валерьянку приходилось принимать каждые два часа, я была как зомби, но это был единственный способ, чтобы все это выдержать. Лекарства притупляли все мои чувства. Мы думали, что Кристине следует сделать аборт. Вы, наверное, не поверите, но она решительно отказалась. Отказалась! И вы знаете почему? Она подняла на меня глаза и произнесла эти слова. Худшие пять слов, какие я когда-либо слышала в жизни. Кристина сказала: «Но мама, я люблю его».

Спенсер громко шмыгнул носом и встряхнул головой. Кэтрин слепо искала своей рукой его руку. Он дал ей свою ладонь, и она взяла ее и сжала. Слезы текли по ее щекам.

— «Но, мама, я люблю его», — прошептала Кэтрин. — Вы можете себе вообразить что-нибудь худшее?

— Нет, — честно признался Спенсер.

— Вы же понимаете, мы не могли потащить ее в клинику против воли. Я даже сказала Кристине, что могу сама сделать ей эту операцию. Я это умею. Но она не захотела. Она хотела — вы можете в это поверить? — сохранить ребенка. — Кэтрин тихо засмеялась. — Я гордилась своей дочерью как самым большим своим жизненным достижением, но Синклеры теперь должны гордиться другой традицией: их дочери становятся беременными от своих братьев еще до окончания школы.

— А как случилось, что Кристина вышла замуж за Говарда Кима?

— Ну, как вы понимаете, слухи расползлись по всему Гринвичу. Это был уже не город, а одна огромная брешущая собака: «Гав-гав-гав». Нужно было что-то решать, что-то делать. И как можно скорее. Все мои друзья, довольно быстро ставшие бывшими, — они, конечно, знали, что Кристина беременна, но не знали от кого. Они полагали, что этот кто-то учится с ней в школе. Если бы они докопались до правды… — Кэтрин тяжело сглотнула. — Вы знакомы с Говардом Кимом? Он очень приличный человек.

— Да, — согласился Спенсер. — Это верно.

— Он занимался гимнастикой тай-цзи-цюань [32]. Он был в хорошей форме, и умственно, и физически. Это был серьезный и ответственный человек. Вот почему мой муж доверился ему и поехал в Гонконг. Говард давно мечтал переехать в Америку. Наконец у него появился шанс. Так что видите, — Кэтрин попыталась снова улыбнуться, — все оказались в выигрыше.

Спенсер не произнес ни слова.

— Как он сейчас? — спросила она.

— В полном порядке. Вполне преуспевает.

— Хорошо-хорошо, — проговорила она без эмоций. — Я за него рада. Она умерла, еще будучи замужем за ним?

Спенсер покачал головой.

— Нет, — быстро произнес он, вспомнив, что она не видит. — Они развелись в ноябре.

— В этом ноябре? То есть после этого она сразу…

— Да.

— А какого числа она умерла?

' — Двадцать четвертого ноября, — сказал Спенсер и увидел, что мать передернулась.

— Через два дня после дня рождения, — сказала она, и ее голос сорвался.

— Да.

— Она… — Ее голос сорвался снова. Она прошептала: — Она умерла хорошей смертью, детектив?

«Нет, она умерла насильственной смертью, — хотелось ему сказать. — Она боролась за каждый последний вздох, чтобы с трудом, с болью, но вдохнуть этот холодный, ледяной воздух, но, понимаете, плечо у нее было поранено и рука не действовала, а ребра не могли выдержать давления — ведь какая-то сволочь поставила ей на грудь свои колени, а ее горло, оно было такое слабое, вот жизнь в конце концов и вылетела оттуда. Вот так это случилось, вот так погибла ваша дочь. Она сопротивлялась, отчаянно сопротивлялась, но…»

— Да, — произнес он громко, но больше ничего не смог добавить.

Кэтрин смотрела в пространство.

— Я все время почему-то боялась, что она умрет молодой, — прошептала она. — И не знаю почему. Она была так полна жизнью, даже слишком. Я боялась, что ничего не останется на потом.

— А что, этот брак с Говардом прекратил сплетни? — спросил Спенсер после непродолжительного молчания.

— О, знаете… — отмахнулась Кэтрин. — Скоро это уже не имело значения. В последующие месяцы у сына одной из моих приятельниц началась ломка, когда он перестал принимать наркотики, другой попал в больницу с передозировкой, еще пару ребят арестовали на скоростном шоссе за управление машиной в пьяном виде. Жизнь продолжалась. Но это была жизнь других людей.

Мы же как будто застыли, потеряли чувство времени, существовали, но в подвешенном состоянии, как в невесомости, — в нашем доме, без Кристины, без Натана и, по существу, друг без друга тоже. Муж обвинял во всем меня. Я тоже винила себя. Я приняла слишком большую дозу снотворного и несколько месяцев провела в больнице. Думаю, для Джона это был удар сильнее, чем для меня, если это, конечно, возможно. Он ведь считал Натана своим сыном, возлагал на него большие надежды. Понимаете?

Спенсер ничего не ответил, весь потерявшись в своих мыслях.

— То, что ее выдали замуж за Говарда, — продолжила Кэтрин, — это было очень правильно. Даже если бы она согласилась сделать аборт, детектив. Подумаешь, большое дело! Это ведь как убить детеныша дьявола. Но этим бы вопрос не решался. Дьявол все равно оставался. Он что, должен был продолжать жить в нашем доме?

— Конечно, нет. Конечно.

— А если бы мы его куда-нибудь отослали, то как бы это можно было объяснить?

— Но, миссис Синклер, вы же все-таки его отослали. Как вы это объяснили?

— Его сестра вышла замуж, и он хочет жить рядом с ней. Мы послали его в Нью-Йорк, чтобы он там заканчивал школу. Вот как мы это объяснили.

— А-а-а.

— Это был действительно самый верный ход из всех возможных.

— Конечно.

После этого Кэтрин надолго замолкла, только теребила свой старый хлопчатобумажный плед.

— Где он теперь? — спросил наконец Спенсер. — Натан. Что с ним стало?

— Не знаю. После того как моя мать узнала, почему Натан был отправлен к ней…

— А как она это узнала? — прервал ее Спенсер.

— Верите или нет, но Натан сказал ей сам. — Слабая улыбка коснулась губ Кэтрин. — Он был абсолютно бесстрашный. Он сказал ей это потому, как рассказывала мать, что хотел показать, как ужасно мы обошлись с Кристиной. Он хотел ее этим шокировать. Наглец. — Кэтрин фыркнула, но ее невидящие глаза выдали совсем другое, непонятное чувство, которое ею сейчас владело. Позор? Вину?