Альберт наконец-то выдал себя: испугался. Правда, только на мгновение, но большего Спенсеру и не нужно было. Стало очевидно, что Альберт врет.

— Знаете, ведь это Вермонт, — проговорил Альберт, как бы легкомысленно рассмеявшись. — Здесь, слава Богу, не Нью-Йорк. Каждый знает, что может войти сюда, ни у кого нет ключей. Люди здесь пока еще доверяют друг другу.

— Это верно, — сказал Спенсер.

— Зачем вы привезли меня сюда, детектив? Определенно не для того, чтобы ознакомиться с регистрационной книгой?

— Будем беседовать здесь или вернемся в полицейское управление? Как вы предпочитаете?

Поскольку Альберт молчал, Спенсер спросил снова:

— Так как же?

— О чем вы хотите говорить? — спросил Альберт. Он стоял, обволакивая своей теплой улыбкой, засунув руку во внутренний карман кожаной куртки. Его черные глаза сияли. А на улице Аристотель, не обращая внимания на холод, пытался прорыть туннель под широким дубом.

— Расскажите мне о Кристине.

— Что о ней рассказать?

В домике было так мило, что Спенсеру хотелось затопить камин, расслабиться в этом глубоком кресле и забыть о погибшей.

— Скажите, — произнес Спенсер, — вы ее любили?

Альберт некоторое время смотрел на него, а затем произнес, причем без тени волнения:

— О чем вы говорите?

— Вот вы спрашивали, о чем мы будем говорить, — сказал Спенсер. — Отвечаю: о вас и о ней. Правда, вам следовало рассказать об этом раньше, еще, когда мы беседовали в прошлый раз.

— Мне нечего рассказывать, — сказал Альберт, глядя прямо в глаза Спенсеру. — Ни тогда, ни сейчас.

— Альберт, ну зачем вы так? Когда она была жива, вы всячески отрицали какую-либо связь с ней. Ну это еще как-то понять можно. Но зачем отрицать, когда ее уже нет? Будьте мужчиной. Она умерла. И она так вас любила! Почему вы лжете?

— Я не лгу, — ответил Альберт чуть тише и опустил голову.

— О, пожалуйста, не надо. — Спенсер недоверчиво покачал головой. — Понимаете, все вы, ее друзья, выглядите довольно неприглядно. И вы, и Джим, и Конни, ваш друг Френки — его настолько это все ужаснуло, что он исчез.

Альберт вдруг поднялся и начал следить за Аристотелем, который бегал по участку.

Наконец он повернулся и с видимым усилием проговорил:

— Я не стал рассказывать вам тогда, потому что…

— Да?

— Потому что, — закончил Альберт, — это была ужасная ситуация. Мой рассказ ничего бы вам не прибавил, а только вызвал бы ненужные осложнения.

— Позвольте не согласиться.

— Нет, именно так. Я имею в виду, что Кристина погибла, но Конни жива и Джим тоже.

— И вы… Вы тоже живы.

— О, вы так думаете? — произнес Альберт срывающимся голосом, поднимая со дна души Спенсера волну скорби. — И что же вы видите во мне живого?

Спенсер задумался: «Альберт дышит — значит, еще жив. Альберт не голый, он не лежит под снегом, близкие друзья не оставили его там лежать целых девять дней. А она была красивая девушка, популярная в Лиге плюща, а когда умерла, оказалась никому не нужной». У Спенсера защипало глаза. От несправедливости. А может быть, просто от недосыпа.

— И не надо мне напоминать о справедливости, — вдруг сказал Альберт, как будто прочитав его мысли. — Каждый прожитый день для меня — пытка.

— Неужели пытка? — зло осведомился Спенсер. Лицо Альберта стало серым.

— Именно пытка, — прошептал он. Дрожащими руками он попытался взять в рот сигарету. — Мы были обречены, — продолжил он, затягиваясь «Мальборо». — Наша любовь была обречена. — Он посмотрел на Спенсера. — Я был не в силах отказаться от нее, когда она была жива, и уж подавно не откажусь после ее смерти. Мне только не хочется делать больно Конни, мне не хочется ранить Джима.

Спенсер принял позу, как если бы собирался встать и встряхнуть Альберта за плечи, но потом расслабился.

— Альберт! Конни уже знает правду. И Джим знает. Даже я знаю. И, насколько мне известно о вас…

— А вот этого не надо, потому что меня вы совсем не знаете, — прервал его Альберт.

— Нет надо, потому что я знаю вас много лучше, чем вы думаете.

— Вряд ли, детектив.

— Вы ездили с Кристиной в Эдинбург?

— Совсем не в том смысле, — проговорил Альберт, выпуская сигаретный дым себе на руки. — Вернее, да, мы ездили в Эдинбург. Мы оба специализировались по философии и ездили по программе обмена.

— Понятно. Эдинбург много значил для Кристины.

— Да.

— Кристина сохранила пакетики с картонными спичками из мест, где вы останавливались, и салфетки из пабов, где вы бывали.

— Неужели?

Что присутствовало в его голосе? Сожаление? Нежность? Беспокойство? Альберт был непроницаем.

— Альберт, как вы могли жить здесь и делать вид, что Конни ничего не известно?

— Я не считал, что ей что-то известно.

— В самом деле? Тогда почему она ударилась в панику в час ночи и принялась отчаянно искать вас повсюду?

— Иногда она становится… приходит в сильное возбуждение. Конни очень страстная натура, — вздохнул Альберт.

— Страстная? Приходит, говорите, в сильное возбуждение? Да она чуть с ума тогда не сходила! Обычно, если все в отношениях между любящими людьми нормально, такой реакции быть не может. Вот если между ними есть ложь, то тогда да. Особенно если тут замешана еще одна женщина. Тогда да. В этом случае все это имеет вполне определенное название: обман, предательство. Вы просто-напросто предавали Конни.

— Я никого не предавал, я вам говорю. Никого.

— Ну а Конни тоже так считала?

— Да. Я так думаю. Но куда вы все клоните, я никак не пойму?

— Послушайте, — сказал Спенсер, — вы настолько привыкли лгать насчет себя и Кристины, что все еще не можете остановиться. Я прошу вас, остановитесь. Сейчас. Понимаете, ваше вранье не только меня сильно злит, оно вас подводит.

Они вышли на улицу и остановились рядом со старым гамаком, который был засыпан снегом. Альберт поежился и задернул молнию на куртке. Потом вздохнул и разоткровенничался:

— Послушайте, я не вру. Вы не можете себе представить, как отвратительно я себя чувствую из-за всего этого.

Спенсер молчал, он был разочарован. Тот разговор, на который он рассчитывал, не состоялся. Здесь так красиво: горы, снег, долина внизу, но любоваться всем этим желания не было. Потому что в его душе накапливался неприятный осадок, вызванный общением с этим субъектом, который стоял перед ним. И он с каждой минутой нравился Спенсеру все меньше и меньше.

— Альберт, что вы за человек? Что за люди были вы с Кристиной? Ведь Конни так вас любит! А Джим любит Конни…

Альберт фыркнул.

— Зачем вы подсовывали дерьмо и заставляли их его есть? — продолжил Спенсер. — Зачем? Почему непременно надо было общаться и каждодневно лгать, вместо того чтобы порвать с ними всяческие отношения, и пусть бы каждый шел своей дорогой?

— Потому что мы были друзья и хотели оставаться друзьями. А, кроме того, мы с Кристиной все равно не смогли бы ужиться друг с другом. Детектив О'Мэлли, послушайте: мне предстоит прожить со всем этим до конца жизни. Я пытаюсь приукрасить действительность только для Конни, чтобы для нее все это не было таким болезненным, я пытаюсь остаться хорошим другом Джиму, я пытаюсь оставить все это позади. Мы с Кристиной так и не смогли освободиться друг от друга, но ее уже нет, и, значит, все кончено. Мне осталось теперь заботиться о тех, кому еще предстоит жить.

— О тех, кому еще предстоит жить, говорите? — Спенсер вспомнил кровь под ногтями Кристины и царапину на щеке Конни. — Разрешите спросить вас кое о чем, Альберт, — резко проговорил Спенсер. — Это касается времени, когда все еще были живы. Возможна ли была такая ситуация, когда Конни, узнав о вашей связи с Кристиной, так помутилась рассудком, что оказалась способна ее убить?

Спенсеру показалось, что Альберт испугался. Причем сильно.

— Детектив, я… — произнес он заикаясь, — я не знаю… конечно, нет… Я имею в виду, о чем вы таком говорите? Конечно, нет.

— Конечно, нет? А вот под ногтями Кристины найдены следы крови. Я не собираюсь сейчас делать никаких поспешных заключений. Придется подождать до понедельника, вот тогда и сделаем.