— Спенсер, они ведь только пытаются…

— Я знаю, что они пытаются, — прервал его Спенсер. — Позвони Иннису, попроси его ускорить анализы крови. И Ландерсу тоже — насчет отпечатков.

— Иннис и Ландерс сказали, что все будет готово в понедельник.

— Господи! Разве это нормально — уезжать на уик-энд во время расследования убийства?

— Лаборатория в Конкорде загружена под завязку.

— Ах да, я и забыл, ведь это же общеизвестно: День благодарения стимулирует совершение тяжких уголовных преступлений, — произнес Спенсер и повесил трубку.

Телефон немедленно зазвонил снова.

— Я только хотел еще спросить, — сказал Уилл, — что не вижу содержимого ее банковского сейфа.

— Я эти вещи вчера пометил как вещественные доказательства, — сказал Спенсер.

— Я это только и хотел спросить, — сказал Уилл.

— Ладно, не беспокойся. С этим все в порядке. — И Спенсер повесил трубку во второй раз.

Он принял душ, затем оделся в брюки хаки и темно-голубой свитер. Приладил кобуру из коричневой кожи со своим короткоствольным «магнумом». Тщетно поискал растворимый кофе. У Энди О'Мэлли так и не нашлось времени приучить его пользоваться кофеваркой, поэтому он хранил ее в шкафу в качестве сувенира. Спенсер взял банку колы и сел за стол на кухне. Смахнул с него на пол старые газеты и высыпал содержимое банковского сейфа Кристины.

Он начал осторожно перебирать бумаги, чтобы найти что-нибудь о ее отце и об Альберте. Он просто искал, ощущая, как среди этих бумаг трепыхается ее душа, как птица в клетке.

Письма от бабушки были наполнены жалобами разного рода, и главной темой там была искренняя тоска по Кристине. Бабушка писала, что очень по ней скучает, скучает по детям, играющим у озера.

«Каким детям?»

Спенсер еще раз внимательно всмотрелся в фотографию Кристины-подростка, где она держала бумажного змея. На ней она выглядела исключительно аккуратной, ухоженной, волосы были коротко подстрижены и причесаны, она улыбалась, а позади нее был виден пролив Лонг-Айленд. Между девочкой и проливом виднелась низкая каменная стена и кусочек берега. По времени это выглядело как поздняя осень — листья все уже опали. Кристина на фотографии счастливо и широко улыбалась.

«Гринвич, — подумал Спенсер. — Гринвич, штат Коннектикут».

Снова зазвонил телефон. Уилл нашел кое-какие деньги для вознаграждения — они оказались заложенными в бюджет управления — и собирался попросить в колледже повесить объявления на административных корпусах, библиотеках и общежитиях.

— Сколько они дали?

— Пять сотен баксов, — со значением произнес Уилл, как будто пять сотен баксов были пятью тысячами.

— О, — сказал Спенсер, имитируя восторг, — отлично. Ну, если это не поможет нам найти убийцу, тогда уже ничто не поможет.

Он вернулся к бумагам Кристины. Об отце ничего. Наверное, она порвала то его письмо, где сообщалось, что он от нее отказывается.

За одним из писем бабушки Спенсер обнаружил записку, адресованную «Самому дорогому на свете Альберту».

Спенсер быстро ее развернул. Письмо, за которым лежала эта записка, не имело к ней никакого отношения, и записка к Альберту не имела ничего общего с письмом бабушки. В записке к «Самому дорогому на свете Альберту» говорилось:

«Прошу тебя, пожалуйста, не делай так, чтобы слова Бернарда Шоу могли иметь отношение к тебе…

Она заставляет тебя желать своего собственного крушения.

Любящая тебя Кристи».

Спенсер перечитал эти слова снова и снова, пока они не врезались в его память навсегда. Но эти слова не имели никакого смысла ни при чтении в первый раз, ни в сотый.

Записка была написана на обрывке старого листка бумаги и запрятана между конвертами, картинками и салфетками, как будто отыскать ее должен был только Альберт, а больше никто.

— Ладно, Альберт. Начнем, — громко произнес Спенсер, поднимаясь из-за стола с запиской. — Выходи, твой черед!

Спенсер поехал в общежитие Хинман в час тридцать. День был серый и облачный. В общем, декабрьский.

Альберт оказался на месте, один в своей комнате. Они вежливо кивнули друг другу.

— Вы располагаете временем? — спросил Спенсер. — Хотя бы небольшим. Мне бы хотелось, чтобы вы со мной проехали в одно место. Я хочу вам кое-что показать.

— Конечно, — сказал Альберт, надевая кожаную куртку. — Я рад помочь вам чем могу.

— А Аристотеля мы взять с собой можем? — спросил Спенсер.

— А вот это, наверное, не стоит. Он очень беспокойный.

— Он отличный пес. Мне бы хотелось взять его тоже.

Альберт пожал плечами:

— Ладно. Пошли.

Они поехали. Спенсер свернул направо и пересек реку, естественную границу между штатами Нью-Хэмпшир и Вермонт, и двинулся дальше, через изящный маленький вермонтский городок под названием Норвич по двухрядной дороге мимо голых деревьев, заснеженных холмов, ферм и белоснежных, как будто вымытых домиков в колониальном стиле.

— Куда мы направляемся? — беспечно поинтересовался Альберт.

— А вам никогда не приходилась ездить по этой дороге?

— И куда же она ведет? — спросил Альберт менее добродушно.

— Где-то там на вершине горы есть одно местечко. Очень милое. Вроде базы отдыха. Мне бы хотелось показать его вам.

Остаток пути они ехали молча. Аристотель на заднем сиденье часто и шумно дышал.

— Вот здесь мы повернем, — сказал Спенсер, делая левый поворот. — Узнаете это место, Альберт?

— Нет, — произнес Альберт угрюмо.

— Хм, а вот собака узнает.

Так оно и было. Пес оказался в знакомом месте, что демонстрировал его хвост, который находился в непрерывном движении.

— Аристотель принадлежал Кристине, — пожал плечами Альберт.

Они поднимались в гору по узкой дороге, а Спенсер наблюдал за псом. Первый домик на Аристотеля не произвел впечатления. Он смотрел прямо перед собой и часто дышал. На вершине горы обнаружилась ровная площадка с двумя деревянными домиками сельского типа, обращенными фасадами на вермонтские холмы.

Спенсер припарковал машину и вышел.

— Прекрасный вид, — сказал он. — Исключительно умиротворяющий.

Альберт на это замечание никак не отреагировал. Он тоже вышел из машины и молча стоял у дверцы. Зато Аристотель пришел в такое возбуждение, что с лаем начал бегать от одного домика к другому.

— Счастливый пес, — сказал Спенсер.

— Да, счастливый, — эхом отозвался Альберт.

Спенсер повернулся к нему и спросил:

— Вы узнаете это место?

— Нет, — сказал Альберт.

— Неужели? Пойдемте проверим регистрационную книгу.

Альберт молчал. Спенсер внимательно за ним наблюдал.

— А зачем это нужно? — спросил, наконец, Альберт, а затем, помедлив, добавил: — Ну что ж, пошли, — и направился к домику, который ближе к вершине. Он поднялся по ступенькам впереди Спенсера и открыл дверь. Спенсер медленно следовал за ним.

Книга регистрации лежала на перегородке рядом с дверью. В домике было натоплено. Внутри он выглядел очень уютным, был декорирован деревом, книгами и чеканкой. На полу лежал ковер, стояли комфортабельные кресла. И повсюду книги. Много книг. Когда Спенсер звонил, справляясь насчет Фаренбрея, ему удалось выяснить, что мать владельца отеля работала в городской библиотеке. Очевидно, ей хотелось привить свою любовь к книгам всем, кто останавливался в ее домиках.

— Смотрите, — сказал Альберт.

Спенсер стал листать записи в регистрационной книге начиная с прошлого лета. Там не было никакой Кристины Ким или Кристины Синклер и, конечно, там не было Альберта Мейплтопа. Тот факт, что не была зарегистрирована Кристина, Спенсера не удивил. Он снова внимательно пробежал глазами все фамилии — и опять ничего.

— Вы удовлетворены? — спросил Альберт.

Спенсеру это не понравилось, и он не стал этого скрывать.

— Да, очень, — ответил он, захлопнув регистрационную книгу. — Но все же скажите мне одну вещь: если вы никогда здесь не были и это все для вас ново, как вы узнали, что можно сразу войти и что не нужен ключ? Как вы узнали, что дом не заперт?