— С наступающим праздником Благодарения! — крикнула Кристина мистеру Кармайклу. — И большое спасибо.

Он помахал ей и приветливо произнес:

— Заходите, Кристина. И счастливо провести праздники.

«Да, что-что, а уж эти праздники обещают быть по-настоящему потрясающими. Вот только бы пальто еще сюда и выпить бы самую малость, чтобы голову перестало дергать. Все равно это здорово, что в банке все удалось сделать сегодня. Зато как засну вечером, так до завтрашнего вечера и просплю…»

Снег валил вовсю. Это были уже не безобидные снежинки, а крупные хлопья, которые с неба падали Кристине на волосы, на лицо и на тротуар. Машины на Норт-Мейн-стрит двигались медленно, утопая в снегу почти на всю высоту колес. Тротуары были покрыты снеговой шубой, разноцветные навесы над окнами магазинов и кафе стали белыми, а деревья контрастно выделялись на их фоне, черные и голые.

Кристина пересекла Норт-Мейн-стрит и задумалась, не отправиться ли ей в «Таверну Питера Кристиана» купить морковный пирог и принести домой — она вспомнила лето, когда кормилась этими морковными пирогами, — но решила, что лучше это сделать завтра, когда все уедут. Тогда можно тихо и спокойно поесть и почитать газету.

Кристина не ела с прошлого вечера. Да и то, что это была за еда — кусочек торта. За двадцать четыре часа она съела только два куска торта-мороженого в «Красных листьях», два куска немецкого шоколадного торта, ну и запила «Южным комфортом» пополам с пивом. Ничего себе диета. И есть, главное, не хотелось. А вот голова болела.

Кристина вспомнила вчерашнее, и ей снова стало холодно. Неужели это было только вчера? «Только вчера я чуть не погибла. Мне почему-то кажется, что прошло уже много времени. — Она подняла руку и коснулась места на голове, которое дергало. — Нет, не так давно это было, не так давно. Вот оно, это место, вот здесь. А что, если у меня действительно что-то страшное? А вдруг у меня сотрясение мозга? — Кристина медленно побрела назад в общежитие. — А что, если у меня сотрясение и одновременно кровоизлияние и там внутри все время идет кровь? И будет идти до тех пор, пока я не умру. Кровь будет капать в мозг, а оттуда растекаться по телу и скапливаться в опухших ногах, будет там хлюпать, как вода в ведре. А потом однажды утром я просто-напросто не проснусь».

Кристине стало очень холодно. Она вошла в Дартмутскую часовню, присела в тепле на несколько минут и стала думать об Эвелин и о ее еще не родившихся младенцах. Об Альберте. Она хотела поставить свечку для младенцев Эвелин, но не было места. И она ушла.

Кристина вышла на улицу и увидела Альберта. Это ее совсем не обрадовало. Он стоял и разговаривал с приятелем метрах в двадцати пяти от нее. Кристина прибавила шагу. Альберт распрощался с приятелем и двинулся по направлению к общежитию Эпсилон. Кристина почти бежала, слегка приволакивая правую ногу. Наконец, не выдержав, она крикнула:

— Альберт! Подожди!

Он обернулся и пошел ей навстречу. Кристина так запыхалась, что в первые секунды не могла даже говорить. Они молча смотрели друг на друга.

— Джим вчера у тебя остался? — спросил, наконец, Альберт, и вопрос этот болью ударил по ноющим костям Кристины. Она ненавидела его, когда он был таким.

— Нет, он не остался, — сказала она, потирая ладони. — Мы порвали наши отношения.

— Ты все-таки это сделала? — произнес он после некоторого молчания. — Зачем? Не смогла дальше терпеть? Ничего не получалось?

— Вот именно, ничего у нас не получалось. Не то что у тебя с Конни.

— А кто сказал, что у меня с Конни что-то получается? — Он замолк на полминуты. — Я просто рад за вас, за тебя и за Джима. Вот и все.

— Представляю, как ты рад.

— Рад. Ну и что теперь? Я должен порвать с Конни?

— Порвать с Конни? — Кристину это предположение привело в ужас. — Зачем?

— Чтобы мы могли поехать в Канаду. Ну и все остальное.

— Послушай, перестань все время твердить об этой Канаде. Я же сказала тебе, что не поеду. Ну почему ты такой упорный?

— Я не упорный. Ну так что мы теперь будем делать?

— А что, собственно, случилось, чтобы нужно было начинать все сначала? — угрюмо спросила Кристина.

— Но ведь ты порвала с Джимом. Что теперь?

— Ничего. Может быть, начну искать кого-нибудь другого. — Увидев в его глазах страдание, она тихо добавила: — Альберт, пожалуйста, не надо. — В груди стало тяжело, сердце защемило. Кристина глубоко задышала. — Это ты утром забрал Аристотеля?

— Да, — сказал Альберт. — Он любит свежий снег.

— Любит. Это верно.

«Значит, это Альберт накрыл меня одеялом, когда я лежала на полу».

— Помнишь прошлую зиму? — Спросил Альберт, наклонившись к Кристине. — Когда мы взяли Аристотеля и поехали в Фаренбрей? Помнишь, какой тогда пошел снег? Он шел три дня. Вот уж мы набегались тогда, так набегались. А в снегу как навалялись! А какой кофе ты варила для меня по утрам! — А помнишь, как однажды поздно ночью мы сняли одежду, стали взбираться на холм и все время кричали? Ты тогда победила — я замерз первым. А когда вернулись обратно в домик, ты согревала мои замерзшие ноги и заворачивала их в одеяло. Ты помнишь это, Рок?

— Конечно, помню, Альберт, — отозвалась разбитая вконец Кристина. — Я от своих чувств не отрекаюсь. Они никогда не изменятся. — Она поежилась. На холоде рука чувствовала себя лучше. — Пошли назад, холодно.

Альберт наклонился еще ближе и понизил голос:

— Вот сейчас я выиграю соревнование по морозоустойчивости. Выиграю в первый раз.

Она не сделала попытки отвернуться, но и тона его не поддержала.

— Пошли, — повторила она. — Я замерзаю.

— Я обещал повидаться с Френки.

— С Френки? — сказала Кристина. — Хочешь, чтобы я пошла с тобой?

— Нет, — быстро ответил Альберт. — Я ненадолго. У нас с ним мужской разговор.

— Вот как? — сказала Кристина. — В таком случае тебе нужно бежать, и что есть мочи, если Френки потребовался мужчина.

Альберт пристально посмотрел на Кристину.

— И что это должно означать? — спросил он, сбрасывая снег с ее волос.

— Ничего, Альберт, — сказала Кристина. — Ничего.

— Возвращайся в общежитие, — сказал он сдавленным голосом. — Ты вся замерзла. — Кристина увидела его глаза, они были до краев наполнены сочувствием к ней. — Бедняжка, — добавил он нежно. — Мы должны поехать и забрать твое пальто.

— Не надо меня жалеть. У меня все чудесно.

— Чудесно так чудесно, — закончил он несколько холоднее. — В таком случае до вечера?

— Нет! Я хочу сказать… я считаю… Я хочу, чтобы между нами все кончилось, Альберт, — выпалила Кристина.

— Я все понял, все! — мрачно проговорил он. — И кого ты собираешься этим убедить?

— Себя, — произнесла она, ни секунды не колеблясь. — Но на этот раз у меня действительно серьезные намерения. Я хочу, чтобы ты шел своей дорогой, а я своей.

— Но ведь мы так и планировали это, Кристи, — сказал Альберт, сверкнув глазами. Он раскраснелся, ему действительно стало жарко.

— Перестань! — резко бросила Кристина. — Я хочу, наконец, начать жить, неужели ты не понимаешь?

— С кем, спрашивается? С Джимом у тебя все кончено, ты сама это только сейчас сказала. Так с кем же, Кристина?

— Ни с кем, одна. И самое главное, без тебя. Мне хочется знать: могу я позволить себе такую роскошь?

— Нет, не можешь, — огрызнулся Альберт. — Это невозможно. Лично я это понял давно. Неясно только, почему ты этого до сих пор не понимаешь?

— Потому что не хочу. И не буду.

Альберт подступал к ней все ближе и ближе, пока не оказался всего в нескольких сантиметрах от ее лица, и зашептал:

— Ты хоть знаешь, какие у тебя дивные губы? Господи, мне так хочется их поцеловать! Прямо сейчас.

— Остановись, Альберт. Что ты делаешь? — проговорила она ослабевшим голосом. — Хватит.

— Слушай, Крисс, если ты не хочешь ехать в Канаду, тогда поехали с нами на Лонг-Айленд. Я не хочу, чтобы ты проводила Благодарение здесь одна. Поехали. Там будет весело.