Все это было так, но не совсем. На душе у Спенсера не было ни спокойствия, ни мира. Прошел год после того, как огласили приговор Конни, а Спенсер в свое свободное время не переставал обдумывать детали дела Кристины. Он обнюхивал и обсасывал каждую крупинку.

Пошел второй год, и детали в памяти Спенсера начали затуманиваться, тускнеть. Он забыл, например, сколько времени пролежала под снегом Кристина. Он забыл про отпечатки коленей на ее груди. Он забыл, как долго Конни отсутствовала в своей комнате. Он начал забывать, как звучит ее писклявый голос и как выглядит Джим Шоу.

Но Натана Синклера Спенсер забыть не мог.

Время от времени перед Спенсером вдруг возникала та сцена. Как будто вспыхивал экран: полдень, лестница в здании суда в Конкорде и голос (он ясно слышал этот голос): «Я не стою того, детектив. Разве я стою того, чтобы из-за меня лишаться работы?» И в нем опять вспыхивало пламя неукрощенного гнева, и опять вскрывалась незаживающая рана и начинала саднить.

И все же Спенсер чего-то не улавливал. Он снова и снова прокручивал в своем мозгу обстоятельства смерти Кристины, до тех пор, пока это не стало у него тиком и начало преследовало всюду, и днем и ночью. Он опять стал плохо спать.

Натан Синклер. Натан Синклер. Спенсеру хотелось сказать ему, как сильно его любила Кристина. Она его любила так, что пожертвовала ради него всем на свете, рискнула потерять все, чтобы только Натан был рядом.

При мысли о Кристине и Натане у Спенсера даже перехватывало дыхание.

Спенсер начал встречаться с девушкой, которая тоже работала в полиции. Она была очень симпатичная, добрая. «Слишком симпатичная для меня», — думал Спенсер. Она отвечала ему взаимностью, была его ровесницей, и он согласился с собой, что пришло, наверное, время начать жить по-людски. Ему жутко надоело жить одному.

Но ему не переставал сниться Хановер. Ему снились сосны, которые, наклонив верхушки, смотрели на Кристину. Они смотрели сейчас на ее могилу, а другие сосны, похожие, смотрели на нее в последние секунды ее жизни; они тоже смотрели на нее. Спенсер видел во сне, как она бежит по извилистой тропинке, что позади библиотеки Фелдберг, бежит, потому что ее кто-то зовет, зовет в лес.

Каждую ночь Спенсер просыпался весь в поту и снова задавал себе один и тот же вопрос: мог ли Натан Синклер убить Кристину?

Потом он вставал, включал свет, открывал ящик ночного столика и вытаскивал много раз сложенный потрепанный лист бумаги, чтобы снова перечитать непостижимые слова: «Она заставляет тебя желать своего собственного крушения».

Затем он бросал это назад в ящик и выключал свет.

Большинство предметов, найденных в банковском сейфе Кристины, вопило о ее любви к Натану, но странно, что она не оставила ему все свое состояние, даже не сказала, что наследует такую большую сумму. Такие деньги означали бы свободу от всего: от Говарда, от Конни и от Джима, свободу от работы ради хлеба насущного. Они могли бы на эти деньги улететь куда угодно. И их бы никто никогда больше не увидел. Почему она ему о них не сказала?

Кристина не только ему ничего не сказала, но на следующий день после автомобильной катастрофы, почти для нее фатальной, побежала в банк, больная, с целью специально сделать так, чтобы он в случае ее смерти не смог получить все деньги. Почему?

Если бы она умерла, не оставив завещания, то все ее имущество и состояние перешло бы к Натану как к ближайшему родственнику. В этом случае Натан мог запросто сбросить с себя шкуру Альберта Мейплтопа: за девять миллионов долларов он мог себе это позволить.

«Она заставляет тебя желать своего собственного крушения».

Кристина напечатала свое завещание, пошла в банк, заверила его и положила в свой сейф. Это было, наверное, уже после того, как она написала Натану эти слова, кажущиеся бессмысленными.

Он должен был получить три миллиона долларов. О чем же она его предупреждала?

Теперь второй вопрос: почему Натан отказался от этих денег? Они, казалось бы, так нужны ему, нищему сироте из Техаса. Так нет же, он отказался от своей доли, как будто это было не баснословное состояние, а пластмассовая погремушка. Он разозлился на нее за то, что она не оставила ему все? Но это же глупость. Его бессмысленный жест для Кристины уже ничего не значил, потому что она была мертва.

Если он ее убил не из-за денег, то из-за чего? А если он ее убил, чтобы завладеть деньгами, то почему он от них отказался?

Однажды ночью Спенсера вдруг осенило: а ведь он вполне мог ее убить. И теоретически, и практически. Как это происходило? А очень просто. Он берет подушку, прячет ее под куртку и никем не замеченный выскальзывает на улицу, а затем ждет за кустами рядом с мостом. Может быть, он за этим ходил к Френки за день до гибели Кристины. Ему не повидаться надо было с приятелем, а пройти через лес. Он уже планировал это убийство, и ему было важно тщательно обдумать все свои действия: как он будет возвращаться назад, куда девать подушку и, может быть даже, как избавиться от куртки. Дождавшись появления Кристины, он убивает ее, быстро возвращается назад кружным путем, а не через мост, который хорошо виден из окон библиотеки Фелдберг, выбрасывает подушку, и перчатки в контейнер для мусора, а может быть, у него с собой был даже мешок для мусора, куда он положил свою куртку, перчатки и подушку, а затем швыряет в контейнер. Избавившись от них таким образом, он возвращается в комнату отдыха, где дремлет этот парень, и делает вид, что все время сидел здесь и смотрел телевизор.

Спенсер громко рассмеялся. Его больное сознание было перевозбуждено. Единственное, чего ему сейчас очень хотелось, так это облегчить боль. Даже крепкая выпивка перед сном не помогала, вернее, помогала, но на очень короткое время.

И он снова возвращался к Натану Синклеру.

Натан ждет ее в лесу, наблюдает, как она заканчивает свой проход по перилам, и затем зовет ее. И… она пошла. Потому что единственное, чего она не боялась, так это его. С ним она не боялась ни ночи, ни темного леса, ничего. И она пошла к нему. Поцеловала ли она его? Улыбнулась? А ее глаза, когда она смотрела на него, — они знали, что это последние минуты ее жизни? Испугалась ли она, почувствовав что-то неладное? Побежала?

Закричала ли она?

Этот ее крик преследовал Спенсера днем и ночью. Она кричала, конечно, но ее никто не услышал. Чтобы заставить замолчать, он швырнул ее беспомощное тело в снег, придавил коленями грудь и набросил на лицо подушку. Она пыталась вывернуться, вырваться из его рук, но разве это было возможно, когда сломаны ребра и сильно ушиблено плечо. Спенсер просыпался среди ночи, и перед ним неизменно возникала сцены борьбы Кристины со смертью, и ему хотелось плакать.

«Она заставляет тебя желать своего собственного крушения».

Это же сущая бессмыслица. Зачем Натану Синклеру нужно было ее убивать? Он был ей нужен, она его любила, пестовала, вытащила из трущоб, из грязи, из уличных банд, заплатила за то, чтобы ему изменили фамилию, сделала так, чтобы он оказался рядом с ней.

Деньги ему, видимо, были не нужны, поскольку он отказался от своей доли, как будто это была монета в четверть доллара и ему лень за ней нагибаться.

Почему он ее убил? Почему это могла сделать Конни, Спенсер понимал. У нее глаза сверкали от ненависти. Ей лгали, и так много и долго, что она не могла больше совладать с собой. В ней все всколыхнулось. В тот первый раз, тогда на мосту, она просто потеряла над собой контроль. Во второй раз она решила довести все до конца. Заранее все основательно продумала, как следует подготовилась. Это Спенсер понять мог.

Но почему Натан?

Потом он вдруг вспомнил свои собственные слова, которые сказал Кристине Ким в то воскресенье, когда они пили горячий шоколад. «Сила, власть и страх» — вот что сказал тогда Спенсер Кристине. Ее задушили, стало быть, восторжествовала грубая сила. Как ни крути, отношения у них были неравноправными: деньгами распоряжалась Кристина, а значит, у нее была вся полнота власти и сила тоже. Возможно, Альберт не хотел больше зависеть от нее. В конце концов, он мог ей надоесть, и в таком случае она могла порвать с ним отношения в любое время. И все. Кто знает, может, Кристина разлюбила Альберта, может быть, именно поэтому она и не завещала ему все свои деньги. В этом последнем поединке с ней Альберту захотелось показать, кто обладает настоящей властью.