– Да никакая она мне не подруга. Просто я иногда покупаю там вещи. И с ней интересно болтать. Но я хочу сказать, что она мне вовсе не подруга, вы меня понимаете? Мне кажется, что на предыдущей работе у нее уже были какие-то проблемы. Вроде как она не вернула деньги за проданную вещь…

– А в этом случае, – сказала слегка одуревшая Таппенс, – я бы не стала делать вообще ничего.

Она произнесла это таким твердым голосом, что Ганнибал решил, что ему пора вмешаться в беседу. Он громко залаял на Беатрис и обежал вокруг пылесоса, который считал своим самым главным врагом. «Я не доверяю этому пылесосу, – звучало в его лае. – И хочу его укусить».

– Успокойся Ганнибал. И прекрати этот лай. И не смей никого и ничего кусать, – сказала Таппенс. – Я уже здорово опаздываю.

С этими словами она выбежала из дома.

Проблемы, повторила про себя Таппенс, спускаясь с холма по Садовой улице. Идя по ней, она, как и всегда, размышляла, был ли когда-нибудь хотя бы у одного дома на этой улице фруктовый сад? Сейчас это казалось маловероятным.

Миссис Барбер была рада ее приходу. Она поставила перед Таппенс тарелку с эклерами очень заманчивого вида.

– Какая прелесть, – прощебетала Таппенс. – Вы покупаете их у Баттерби?

Баттерби был местным кондитером.

– Нет, их готовит моя тетушка. Она – просто прелесть. И готовит прелестные вещи.

– Готовить эклеры – это большое искусство, – заметила Таппенс. – Мне это никогда не удавалось.

– Все дело в том, что здесь необходима специальная мука. Мне кажется, что весь секрет именно в этом.

Дамы пили кофе и обсуждали некоторые особенности приготовления домашних сладостей.

– Вчера о вас говорила мисс Болланд, миссис Бересфорд.

– Неужели? – удивилась Таппенс. – Сама мисс Болланд?

– Она живет рядом с церковью. Ее семья обитает там с незапамятных времен. Она рассказывала, как ребенком приезжала сюда погостить. И как всегда ждала этого. Говорила, что в те времена в саду рос великолепный крыжовник. И слива-венгерка. Сейчас ее практически не сыщешь. Только не настоящую венгерку. Можно найти нечто называющееся венгерским черносливом, но вкус совершенно другой.

И дамы обсудили некоторые фрукты, вкус которых был нынче совсем не таким, как раньше, в детстве.

– У моего двоюродного дедушки когда-то росла слива-венгерка, – заметила Таппенс.

– Ах, да… Это не у того, который был каноником в Анчестере? Помню, что там жил, по-моему, каноник Хендерсон с сестрой. Грустная история, доложу я вам. В один прекрасный день сестра ела пирог с ягодами, и одна из косточек попала не туда, знаете ли. Что-то в этом роде. Она все пыталась откашляться, но так и умерла от удушья. Боже, как печально, правда? – сказала миссис Барбер. – Просто очень печально. Одна из моих кузин тоже умерла от удушья. Поперхнулась куском баранины. В этом нет ничего сложного; а есть еще люди, которые умирают от икоты, потому что не могут остановиться. Они просто не знают старого наговора: «Икота, икота, уйди на болото; три раза икнешь, из чашки отхлебнешь, откроешь ворота – прости-прощай, икота…» И когда говоришь это, то надо обязательно задержать дыхание.

– Вы не уделите мне минутку, мадам?

– О боже, – вздохнула Таппенс. – Еще какие-то проблемы?

Она спускалась по лестнице из библиотеки, стряхивая с себя пыль, потому что была одета в свою лучшую блузку и юбку, которые собиралась дополнить шляпкой с пером. В таком виде миссис Бересфорд направлялась на чай, на который ее пригласила новая подруга, представленная ей на благотворительном базаре «Белый слон», – и чувствовала, что не в состоянии больше выслушивать проблемы Беатрис.

– Нет, это не совсем проблема, но мне казалось, что вам это будет интересно…

– Ах, вот как, – сказала Таппенс, не в состоянии избавиться от ощущения, что речь идет еще об одной, но на этот раз замаскированной, проблеме. Она осторожно преодолела последние ступеньки. – Я сильно тороплюсь, потому что приглашена на чай.

– Понимаете, это касается того, о чем вы меня сами спрашивали. Вы же спрашивали о Мэри Джордан, правильно? Хотя, может быть, все думали, что речь идет о Мэри Джонсон… Знаете, довольно давно на почте работала Белинда Джонсон.

– Знаю, – ответила Таппенс. – А еще был полицейский по имени Джонсон, как мне кто-то рассказывал.

– Правильно, хотя сейчас не об этом. Эта моя подруга – ее зовут Гвенда – да вы знаете магазин в котором она работает: с одной стороны почта, с другой – магазин со всякими конвертами и неприличными картинками и кое-каким фарфором перед Рождеством; так вот, понимаете…

– Я знаю, – ответила Таппенс. – Кажется, его называют магазином миссис Гаррисон или что-то в этом роде.

– Правильно, но сейчас он уже не принадлежит Гаррисонам. У владельца совсем другое имя. В любом случае, эта моя подруга – Гвенда – она решила, что вам может быть интересно, потому что она слышала о Мэри Джордан, которая жила здесь давным-давно. Очень давно. Жила здесь, именно в этом доме, я хочу сказать.

– Жила в «Лаврах»?

– Нет. В те времена у дома было другое название. Так вот, она говорит, что кое-что о ней слышала. И поэтому подумала, что вам это может быть интересно. Там, знаете, была какая-то грустная история. То ли несчастный случай, то ли что… В общем, она умерла.

– Ты хочешь сказать, что она умерла, когда жила в этом доме? Она что, была членом семьи?

– Нет. Кажется, семья именовалась Паркеры или что-то в этом роде. Здесь тогда жила масса Паркеров… Или Паркинсонов – не помню точно. Мне кажется, что она просто здесь жила. Думаю, что миссис Гриффин знает об этом побольше моего. А вы знаете миссис Гриффин?

– Совсем немного, – ответила Таппенс. – По правде говоря, именно к ней я и иду сегодня на чай. Я разговорилась с ней позавчера на благотворительном базаре. До этого я с ней не встречалась.

– Она очень старая. А выглядит моложе, чем на самом деле. И у нее очень хорошая память. Мне кажется, что один из мальчиков Паркинсонов был ее крестным.

– А как его звали?

– Кажется, Алек… Что-то в этом роде. То ли Алек, то ли Алекс.

– И что с ним случилось? Он что, вырос и уехал отсюда? Стал солдатом, или моряком, или кем-то в этом роде?

– Совсем нет. Он умер. Ну да, его даже здесь похоронили. Это была такая штука, о которой людям мало известно. Название напоминает человеческое имя.

– Ты имеешь в виду какая-то болезнь?

– То ли Ходжкина, то ли еще что-то… Хотя нет, это точно было какое-то христианское имя. Точно не знаю, но говорили, что при ней кровь меняет свой цвет на неправильный – что-то вроде этого. Нынче-то они берут эту плохую кровь и вливают тебе новую, хорошую. Хотя все равно от этого рано или поздно умирают. У миссис Баттерби – кондитерши, вы ее знаете – от этого умерла маленькая девочка. Ей было всего семь. Говорят, она забирает совсем молодых.

– Лейкемия?

– Вот это да, и вы уже слышали! Точно, именно так ее и называли. Сейчас, правда, говорят, знаете ли, что скоро откроют лекарство. Так же, как нынче вам делают прививки и всякое такое, чтобы не было тифа, или как там это называется.

– Очень интересно, – сказала Таппенс. – Бедный мальчик…

– Ну, он-то как раз не был таким уж маленьким. – Служанка помолчала, затем продолжила: – Ему было лет тринадцать-четырнадцать.

– Все это очень грустно… – задумчиво отреагировала миссис Бересфорд. – Боже, я опять опаздываю! Мне надо поторапливаться.

– Уверена, что миссис Гриффин сможет вам кое-что рассказать. То есть не те вещи, которые про нее саму, но она выросла здесь и, еще будучи ребенком, очень много слыхала. Так что рассказывает о тех семьях, которые жили здесь раньше. Некоторые из них – это просто ходячие скандалы. Знаете, все эти распутства и все такое прочее… И все это они называют эпохой то ли Эдварда, то ли Виктории… Не помню точно. Мне так кажется, что Виктории, потому что старая королева была еще жива. А значит, точно Виктории. Хотя они все-таки называют ее эпохой Эдварда, а еще говорят про хозяйство Мальборо[20]. Это они что, про «высшее общество», так?