— Я?

— Че скалишься, спрашиваю? Я че, на клоуна похож?

— Нет. Просто я… Извини, если обидел.

«Орангутанг» уставился на Чернова мертвым, немигающим взглядом. Потом вдруг оттаял и, щербато улыбнувшись, сказал:

— Да ладно, брателла, не менжуйся. Это я типа пошутил. Че, не смешно разве получилось?

На этот раз Константин Сергеевич поостерегся улыбаться. Он лишь дернул уголком губ — чуть-чуть, едва заметно — и сказал:

— Нормально.

Затем поерзал упитанным задом на нарах и демонстративно зевнул.

— Спать хочешь? — осведомился арестант.

Чернов кивнул:

— Да. Ночь была тяжелой.

— Ну вздремни. У нас это не запрещено.

К облегчению Чернова, «орангутанг» поднялся с кровати. «Слава богу», — подумал Константин Сергеевич и прилец опустив большую голову на плоскую подушку.

От пережитых задень волнений на него навалилась усталость, и вскоре он крепко заснул.

Проснулся Чернов от хриплого шепота. Шепот этот звучал совсем рядом, почти в голове у Константина Сергеевича, обжигая ему правое ухо:

— Проснись, фраерок! Слышь! Просни-ись!

Чернов открыл глаза и чуть не вскрикнул от боли.

Руки ему держали двое заключенных. А третий, тот самый тощий «орангутанг», склонившийся над ним, зажал ему ладонью рот. «Орангутанг» усмехнулся, ощерив щербатые, желтые зубы:

— Малява на тебя пришла, фраерок.

Константин Сергеевич дернулся, но руки были крепко прижаты к постели.

— Хорошо ты нам про аспирин и крем пел, сука, — хрипло продолжил «орангутанг». — Асам, пока мы тут на нарах чалимся, детишек пялил. И другим извращенцам продавал. Педофил вонючий. Хорек, юля.

Сердце у Чернова испуганно забилось. Он вновь попытался высвободиться, но вновь безуспешно.

— Тихо, — прохрипел «орангутанг», обдав лицо Чернова гнилой вонью. — Тихо, сучонок. А то порежу — больно будет.

Чернов замер.

— Ты в Христа веришь?

Чернов кивнул.

— Тогда молись, — сказал «орангутанг».

«Это конец, — пронеслось в голове Чернова. — Нет! Они не посмеют!»

— Ну как? — спросил «орангутанг». — Помолился?

Чернов закрутил головой.

— Твои проблемы. Умри, сука. — «Орангутанг» набросил ему на лицо подушку.

Тело Чернова выгнулось дугой. Он задергался с бешеной силой как сумасшедший. Но уголовники крепко прижимали его к кровати. Вскоре Чернов затих.

«Орангутанг» для верности выждал еще полминуты, затем убрал подушку с лица Константина Сергеевича.

— Чалый, неси удавку, — приказал он одному из подручных. — Будем делать самоубийство.

Пока Чалый доставал удавку, «орангутанг» посмотрел в лицо Чернову и проговорил без всякого сожаления:

— Кончился, падла. Надо бы руки помыть после этой мрази.

— Жаль, что без боли кончился, — сказал один из подручных. — Надо был о заточку ему в живот засадить. Чтоб подергался подольше.

— Ага, — усмехнулся «орангутанг». — Чтобы на его свинячий визг менты сбежались?

— Да, ты прав. Но все равно жаль.

Саше Брискиной было двадцать два года. Пару лет назад она возвращалась с подружками из кинотеатра. Фильм, который они смотрели, назывался «Сердцеедки», и повествовалось в нем о радужной судьбе двух аферисток, мамы и дочки, которые потрошили бумажники миллионеров на солнечном побережье Майами. Л\ тут одна из подружек возьми да и скажи Саше:

— Шурка, какого рожна ты высиживаешь в Томске, я не понимаю. С твоей внешностью нужно миллионеров на Багамах цеплять!

— Вот-вот, — подтвердила вторая. — Это мы с нашими «метр шестьдесят в кепке» на фабрике должны работать. У тебя одни ноги длинней, чем мы обе, вместе взятые!

— И что мне с этих ног? — фыркнула Саша Брискина. — В аренду их, что ли, сдавать?

— При чем тут аренда? Ты посмотри, как мужики на твои ноги пялятся! Этими ногами, подруга, ты можешь заработать за один день больше, чем мы за всю нашу жизнь.

— Может, и способ подскажешь? — усмехнулась в ответ Саша.,

— Запросто! Поезжай в Москву и поступи в какую-нибудь школу, где моделей готовят. Есть же в Москве такие школы?

— Не знаю. Должны быть.

— Ну вот и отправляйся! Года не пройдет, как найдешь себе какого-нибудь мужика с толстым бумажником. Будешь на собственном «мерседесе» кататься и нас с Валькой добрым словом поминать. А потом и нам, грешным, по миллионеру подыщешь.

Саша засмеялась:

— Я бы не прочь. Но куда я там сунусь одна? Да и жить мне там негде.

— С этим проблем не будет, — возразила подружка. — У меня тетка в Москве живет. Она одинокая и гостей обожает. Она с тебя и денег не возьмет — вот увидишь. Я ей сегодня же позвоню.

После того разговора не прошлой месяца, как Саша оказалась в Москве.

Первое время пришлось туго. Тетка у подружки оказалась хорошей, доброй женщиной. Денег она с Саши не брала, но жить «за просто так» Саше Брискиной было стыдно. Она устроилась официанткой в кафе и с каждой зарплаты покупала тете Алле целую сумку всякой провизии — мясо, рыбу, консервы, колбасу, конфеты.

Через три месяца Саша Брискина пришла на очередной кастинг — в агентство «Шарм». И на этот раз удача улыбнулась ей. Вечером того же дня руководитель агентства Константин Сергеевич Чернов пригласил Сашу на ужин в ресторан. А еще через три дня устроил ее за свой счет в модельную школу.

— Насчет денег не парься, — просто сказал он.

— Да, но…

— Потом отработаешь, — отшутился он. Посмотрел с улыбкой на ее высокую грудь, красивые плечи и добавил: — Когда станешь звездой.

С того памятного вечера много воды утекло. Звездой Саша Брискина так и не стала. Один раз ей повезло, она заняла второе место на конкурсе красоты «Мисс Славянка». Но ради серебряной короны ей пришлось пройти через такой стыд, что вновь повторить этот путь она бы ни за что не решилась.

Одно дело — быть любовницей Чернова (он был приятен ей как мужчина и хорошо к ней относился, — разумеется, до тех пор, пока она ему не надоела) и совсем другое — ложиться в постель с каким-нибудь жирным ублюдком, ради того чтобы пройти в полуфинал. Одним словом, это было ужасно.

Полгода Саша Брискина «корчила из себя неприступную фею» — так охарактеризовал поведение молодой модели один солидный мужчина, который обещал обеспечить Саше «безбедное существование», если она согласится на его условия. Мужчина был маленький, лысый, носатый и с безобразной бородавкой на шее. К тому же он беспрестанно потел. И Саша при всем желании (а желание такое у нее периодически появлялось) не смогла сказать ему «да».

После этого дел а Саши Брискиной покатились под гору. Ее перестали приглашать на модные показы, даже на просмотры в агентства больше не звали. И закончилась Сашина карьера так же, как заканчивается карьера большинства девушек из модельного бизнеса, — стриптиз-баром.

Образования у Саши никакого не было. Связей, как теперь выяснилось, тоже. Чтобы обеспечить себе хотя бы самое необходимое для жизни, Саше пришлось четыре раза в неделю танцевать нагишом у железного шеста под крики и улюлюканье пьяных мужиков. С души воротило от такой работы. Она уставала и физически, и морально и, чтобы хоть немного расслабиться, стала по вечерам употреблять горячительные напитки. Сначала это был мартини, потом — джин с тоником, наконец дело дошло и до виски.

Жизнь шла кувырком. А еще вернее — катилась под откос. И остановить падение было совершенно невозможно. Иногда Саша подумывала о том, чтобы вернуться домой. Но стоило ей представить лица подруг, их косые взгляды, их сочувственно-снисходительные замечания, и желание это тут же пропадало.

Однажды Саша Брискина сидела в баре у стойки и пила крепкий олд-коктейль. К ней подошла высокая девушка в темных очках. Заказав себе бокал мартини, девушка повернулась к Саше и сказала:

— А я тебя знаю. Ты Саша, да? Я видела тебя в конкурсе «Мисс Славянка». Ты здорово смотрелась в том голубом купальнике. Гораздо лучше, чем широкобедрая колхозница, которой отдали золотую корону.