Карина была теперь уверена, что видит их в последний раз. И не ошиблась. Месяца два или три спустя в какой-то газете — ей об этом сказала Нина — был опубликован материал о том, что в одном из австрийских городов, где проводилась выставка русской живописи начала двадцатого века, со стендов исчезло несколько десятков полотен, которые, впрочем, могли потеряться и при перевозке из города в город. Высказывались также робкие предположения, что распродажу произведений из частных коллекций учинили сами устроители выставки. Так это было или не так, никто, видимо, ни в министерстве, ни где-нибудь еще разбираться не стал. Тем более что вместе с картинами осталась за рубежом и одна из искусствоведш, работавшая на этой выставке. Раньше с устроителей головы бы полетели, а сейчас… махнули рукой: чего не бывает на свете!.. Ну осталась, и черт с ней…

Больше всех возмущалась Нина столь наивным и бессовестным обманом. Слава же, который во всех подробностях ознакомился с этим делом — по рассказу Карины, разумеется, — лишь покачал головой и обозвал Карину набитой дурой. А теперь все получается законно: залог оставлен, его никто от нее не требует, и деньги, надо сказать, весьма немалые — по нашим понятиям. И расписка! Она же добровольно передала полотна. Кто виноват? А все эти угрозы? — ну мало ли, что теперь может представиться потерпевшей! Да и не было, в сущности, никаких угроз — сплошная забота о детях, которые, кстати, действительно предоставлены сами себе. Вот о них и надо в первую очередь подумать Карине, благо средств у нее для этого больше, чем надо нормальному человеку. Хотел было Грязнов пощупать этого Бая, да все времени не было. И вот снова всплыла эта фамилия, но уже в связи с откровенно уголовным делом.

Никто, конечно, кроме самого Виталия Александровича и его верного оруженосца Андрея, не мог знать всех тонкостей Карининого дела. И она сама могла с помощью того же Славки строить лишь предположения. Понимал это и Турецкий. Но почерк… Вот что его теперь заботило.

Собственно говоря, если провести параллель, мог же тот Андрей, — на которого не мешало бы взглянуть, — попросту придушить Карину и снять картины со стен? Мог. И деньги — дома. Но не стал. Почему? А потому что Бай знал, что

Карина могла ляпнуть подруге, а та своему муровцу, о настойчивых, надоедливых приставаниях его к владелице картин. Перекрыт был бы и путь вывоза их за рубеж, хотя о чем тут говорить! Воруют и вывозят, а таможня нередко и сама помогает. Но если предположения на этот счет верны, то Бай никогда бы уже не смог вернуться в Россию. А он даже обосновался тут, судя по переделкинской даче, о которой рассказывал Грязнов.

Мастер неожиданных версий — так называл иногда Турецкого Костя Меркулов. И приятели подтрунивали над ним. А что, собственно, такое версия? Это ж, в конце концов, какой-никакой, а плод размышлений и сопоставлений. Сплав ума и опыта. Фактов и интуиции. А если быть точным, то следственная версия — это не что иное, как обоснованная доказательствами догадка следователя о формах связи и причинах отдельных явлений расследуемого события. Версия — реальное объяснение факторов и обстоятельств дела. Теорию следственных версий (как гипотез) начали разрабатывать у нас Громов и Голунский. Турецкий же считал себя достойным учеником этих достойных криминалистов.

А теперь вон гляди-ка, какая цепочка выстраивается: Вадим Богданов, как возможный организатор похищения заложницы и убийца; Гурам Ованесов, явный соучастник и того и, возможно, другого, «авторитет» в уголовном мире, владелец оружия для киллеров; Виталий Бай, коллекционер и торговец картинами, вероятно, скупщик краденого, и?.. Кто дальше? Чиновники в Министерстве культуры, на таможне, в милиции? Интересная получается компания…

Саша разглядывал лицо Карины, погрустневшее от плохих воспоминаний, и думал: «Господи, какая ты счастливая все-таки, какая везучая роскошная балда! Вовремя тебя Бог надоумил не сопротивляться, иначе где б ты была сейчас…»

Любопытные ребятки… Жаль, что сегодня нерабочий день. А может, это как раз и хорошо?.. Нет, стоп! Азарт — не помощник. И дважды везение приходит редко. Один раз пронесло. Не будем снова Костю расстраивать…

Костя Меркулов был расстроен новым фактом разительного пренебрежения Турецкого основами семейной жизни. Он, конечно, не требовал объяснений, где прошла предыдущая ночь, ибо знал наверняка: у этого рыжего заводилы и, разумеется, не в рассуждениях о долге и службе. Он бы и еще бурчал по поводу полного забвения его коллегами священных принципов… Но Саша довольно бесцеремонно перебил начальника:

— Я и сейчас тут.

— Ну вот, а я о чем? — безнадежно вздохнул заместитель генерального прокурора, а в миру самый что ни на есть добропорядочный семьянин, муж и приемный отец очаровательной девицы.

— Константин Дмитриевич, — сунулся к трубке Грязнов, — уверяю вас, ничего противозаконного или такого, что могло бы опорочить…

— А ты, Грязнов, вообще молчи! Еще не хватало, понимаешь… Тебе однажды сильно повезло, что не я твой начальник. Отдай ему трубку!

— Костя, а у меня есть версия, — скромно заметил Турецкий.

— Ну а как же! — восхитился Меркулов. — Конечно! Иначе ты не стал бы отвлекать своими дурацкими признаниями своего шефа от обеда и портить ему аппетит… Ты, кстати, не голоден? А то…

— Спасибо, все в порядке, сыт и… нос в табаке.

Женщины были выставлены из кухни в комнату, и за ними крепко затворена дверь.

Не упоминая имени Карины, Саша вкратце передал историю… одной, скажем так, дамы, некоторым образом пострадавшей от происков некоего «собирателя картин» Виталия Александровича Бая. Затем в темпе высказал предположения на сей счет и возможный свой ход в этом направлении. Не забыл упомянуть о вечернем посещении двора на Комсомольском проспекте, благотворительной поездке в Щелково и факте неудавшегося покушения на Ларису. И, подводя итоги, спросил, не поступало ли каких-либо новостей.

— О новостях ты мог узнать от дежурного по МУРу, которому Шурочка дала соответствующие указания, и не отрывать меня от принятия пищи. Я, как ты понял, сел за обеденный стол.

— Шеф, давайте я перезвоню? — любезно предложил Турецкий, вкладывая в свое предложение немалую долю сарказма.

— Еще чего! Мешать мне переваривать пищу? Дудки!.. Ты в форме?

— Надеюсь, вопрос стоит не о мундире? Я всегда в форме.

— Вот об этом и спрашиваю… Так. Дай подумать… Ты вообще-то когда собираешься быть дома?

— Сегодня.

— Растяжимо… Телефон Бая возьмешь в нашей справочной. Договаривайся и езжай один. Но будь максимально внимателен и осторожен. Считай эту поездку для себя первым знакомством, не больше. О деле этой женщины… Как ее зовут-то? Ты вроде сказал? Ах да, не знаешь… ну конечно. Об этом деле пока ни слова. Тебя интересует лишь цель посещения Богданова. Можешь высказать свои подозрения на его счет. Вероятно, Бай попытается утвердить тебя в них. Но возможен и иной вариант. Приглядись, если получится, к шоферу. Пока все. А вечером, ну, скажем, часам к восьми — ты успеешь, — тебе подвезут фотографии ваших вчерашних молодцов. Будет повод пешочком прогуляться в соседний дом и побеседовать со свидетелями. Прогулка хороша для крепкого и здорового сна. А приятелю своему скажи, что я к разрушителям домашнего очага отношусь резко отрицательно! — Костя вздохнул и закончил: — Впрочем, все это я сам уже говорил ему. И не однажды. И без пользы. Не возражайте, босяки!..

— Приятного аппетита, Костя! — успел крикнуть Турецкий, прежде чем раздались короткие гудки.

— Я всегда утверждал: мой шеф — великий человек! — сказал Саша, кладя трубку.

— На три аршина под нами видит, — кивнул Грязнов, слышавший весь разговор.

— Не только под нами, — усмехнулся Турецкий. — Однако добро дано.

Он снова снял трубку и позвонил в справочную прокуратуры и, представившись, попросил найти ему номера телефонов Бая: квартира в Москве и дача в Переделкине. В ожидании ответа взглянул на Грязнова: