— Что такое? — насторожились Турецкий с Грязновым. — Кто мог забрать ее отсюда? Куда увезли, ну? Отвечай немедленно!

Турецкий шагнул к Ашоту ухватил за шиворот будто котенка, и поставил на ноги.

— Послушай меня, Ашот. Ты уже сделал чистосердечное признание, что нами было зафиксировано в протоколе. За это, как мы тебе объяснили, полагается снисхождение, так? Так. И про дядю своего ты нам уже сказал. Не успел только адрес его сообщить, что ты сейчас и сделаешь, верно? Потому что, как я могу догадываться, исчезновение Ларисы — дело его рук. Или его мальчиков. Так, Ашот?

Но Ашот стоял истуканом, с совершенно растерянным видом, словно не слышал, что к нему обращаются, и тупо молчал, глядя в проем люка.

— Я тебе так скажу, — продолжил Турецкий, — признаний наполовину ни один суд не учтет. Или сам все с деталями выкладывай, или, если будешь тянуть время, а твой Гурам что-нибудь натворит с заложницей, будем вас судить всех вместе и без всякого снисхождения. Понял?.. Нет, ты, кажется, ничего не понял. Тогда придется тебе объяснить иначе. Так вот, чтоб ты скорее думал, я сейчас отвернусь, поскольку являюсь лицом облеченным властью, а вот Вячеслав Иванович, он частный сыщик, может в запальчивости переусердствовать, его Бог прощает, когда ему оказывают сопротивление. Понял, о чем я говорю? Снова, вижу, не понял. Ну что ж, Вячеслав Иванович, сделай мне одолжение, задай пару вопросов мальчику, чтобы он наконец сообразил, с кем дело имеет, а я отвернусь и не буду тебе мешать… Если желаешь, могу Акимова в помощь позцать. Или один справишься?

Слабоват оказался Ашот. Турецкий еще и речь свою не завершил, а Грязнов только рукава стал закатывать, как сообразил он, что этот рыжий здоровяк действительно может шкуру с него спустить и ведь скажет, что так и было, а этот второй подтвердит. И почувствовал Ашот, как душа его в самом прямом смысле сиганула в пятки…

— Я скажу! — испуганно завопил он.

— Все? — Грязнов будто для удара набычил голову.

— Все! — невольно защищаясь плечом, поспешно заверил Ашот.

— Давно бы так. — Грязнов стал спокойно раскатывать рукава и застегнул пуговицы на манжетах. — Только время у себя воруешь, дурак набитый… Ну так что будешь говорить? Про дядю Гурама, надо полагать?

Ашот кивнул.

— Кто таков?

— Большой человек, — сделав серьезное лицо, ответил Ашот — Он живет во Фрязине.

— Адрес? Быстро! — И обернулся к Турецкому — Это ж у черта на куличках! Час, если не больше.

— Около этого, — согласился Турецкий. — Но не так уж далеко, по-моему, это сразу за Щелковом. Но если по кольцу, далековато. Однако что ж это наш друг молчит, не отвечает? Адрес какой?

— Новый поселок, семь.

— Что у него там? Дом, квартира?

— Дом. Но…

— Что еще?

— К нему так… нельзя Он…

— Что такое? Это к кому нам нельзя? Да кто он такой, в конце-то концов? Страшный мафиози?

— Боюсь я его. Его все боятся И Миша тоже… Ребята у него эти… крутые.

— Так. Ты все понял, Слава? Значит, поехали в Москву, к Косте. От него выйдем на Шурочку и действуем соответствующим образом. Полагаю, придется на областной РУОП выходить. Она подскажет Знаешь там ребят?

— Знаю Никиту Емельяненко, зама по оперативной работе.

— Вот и ладушки, нам выше и не надо. Все, больше времени не теряем, Костя там, поди, уже шухер поднял. Поехали. Давай, парень, — кивнул Турецкий Ашоту, — двигай на улицу Мудрецы вы тут, мать вашу

Красный «мерседес» они оставили во дворе, ибо всякая нужда в нем теперь отпала, и уехали на «жигуленке» Акимова.

Турецкий сидел сзади, рядом с Ашотом Тот совсем понурил голову, поскольку, кажется, всерьез наконец понял, в какую переделку вляпался по вине брата.

— Что вы с ней сделали? — Турецкий в упор взглянул на Ашота, и тот понял, о ком речь

— Ничего плохого

— Ох, врешь ты, парень, вздох!гул Турецкий Она ж ведь нам сама все расскажет

— Это она меня любила! — с вызовом ответил Ашот.

— Ишь ты! — хмыкнул Турецкий. — Впрочем, чем черт не шутит… Не исключаю. Но спасет тебя лишь одно: если она сама подтвердит. Ну а Михаил этот твой недоделанный? Он-то как? Тоже по любви?

— У него ничего не было. Он только попугать ее немного хотел.

— Чем же? — насторожился Турецкий.

— Про публичный дом сказал…

— О-о! Это уже что-то новенькое! Ну-ка, ну-ка… Кажется, вы далеко зашли, ребятки.

— Миша сказал, что, если выкупа не будет, дядя Гурам ее в публичный дом отдаст.

— А где это ваше заведение находится?

— Да нет ничего такого, и не был я там никогда. Это просто Миша… чтоб она не думала* что нас обмануть можно… «кинуть».

— Ну ладно, есть или нет, это мы очень скоро узнаем. Но зачем же тогда Михаил из окна сиганул? Чего так испугался? Одного имени дяди Гурама?

— А он не в себе был. И неудача с выкупом. В Москву ездил: старика убили, Вадим исчез. С чем к дяде Гураму идти? Плохо будет. И меня он прикажет убить…

— Скажи, какой страшный! — отозвался с переднего сиденья Грязнов. — А вот мы его все равцр не боимся. Да и тебе не советуем.

— А откуда он взялся, этот Гурам? — спросил Турецкий.

— В Тбилиси жил. Он действительно дядя нам. Когда сюда приехал, в восемьдесят седьмом, здесь стал жить. Большой дом построил, из кирпича. Три этажа. Большой дом, охрана.

— Понятно, не без этого, представляем, с кем дело иметь придется. Ну а вы?

— В Тбилиси совсем плохо стало. Армяне уезжают, грузины сюда бегут. Мы с Мишей тоже приехали. Дядя нам дачу на Баковке на год снял. Сказал, сами заработаете, купите.

— А за это вы ему — что?

— Он Мише говорил. Мы делали. Дядя деньги давал. Пока не очень большие, дачу не купить, — вздохнул Ашот с сожалением.

— Зарабатывали мальчики как могли, — снова заметил

Грязнов. — Поди, рэкетом промышляли Заложниц брали выкуп и так далее? А потом, чтоб следов не оставлять, выстрел в затылок? Так? — Слава резко обернулся к АШОТУ И впился в него глазами

— Зачем? — испугался Ашот — Мы всегда мирно Никого пальцем не трогали. И дядя Гурам не велел.

— И это мы скоро узнаем, — почти дружелюбно неожиданно подмигнул Ашоту Грязнов. — Но пока молись своему Богу или кто там у тебя в запасе имеется чтобы с Ларисой Георгиевной ничего не случилось. Иначе загремишь ты у нас, парень, да так, что никто тебя не сыщет Вслед за дядей Молись…

Гурам Ильич Ованесов имел все основания считать себя человеком умным и, главное, предусмотрительным, а потому везучим. Когда-то в юности совершил он непростительный грех; попался на вооруженном ограблении, но, являясь в деле лицом второстепенным, лишь отсидел положенный срок. Выйдя на волю после всех лагерных передряг по-прежнему сильным и выносливым и ко всему прочему еще и умудренным первым серьезным опытом общения с уголовным миром, он решил для себя больше не быть игрушкой случайных обстоятельств, а взять руководство в собственные руки.

В шестидесятых годах и началась, по существу, нынешняя биография Гурама. Знаменитые цеховики — народ внешне скромный, добром своим не кичащийся, — нуждались в соответствующей охране. Гурам пришелся ко двору был он крупным, симпатичным и скромным на вид. И свое огромное на сегодняшний день состояние накопил отнюдь не из эфемерных доходов от благотворительных деяний. Жестокий и решительный, он также не делал никакого снисхождения ретивым соперникам. Его хорошо знали и ценили люди, занимавшие в те годы высокие должности в республиканском руководстве. А к концу восьмидесятых годов, когда уголовный мир уже прочно обосновался в госструктурах и когда резко обострилась клановая борьба во всех закавказских и азиатских республиках, Гурам принял для себя единственно правильное решение: поскольку ни рода, ни семейных привязанностей, кроме вдовой сестры, он отродясь не имел, ушел с поля предполагаемой битвы и обосновался там, где его никто не знал, но узнать должен был — в Подмосковье, постепенно обзаводясь новым, перспективным кругом знакомых.