— Благодарю покорно, — хрипло и недовольно отозвался Константиниди. — Ну что там у вас еще случилось?
— Все в порядке, — поспешил заверить старика Бай. — Холстинки приехали, как говорится, в целости и сохранности. Превеликая вам благодарность, кормилец вы мой. Ей-богу, гляжу и не могу наглядеться, такая красотища! А о Сезаннах и говорить не приходится. Согрели вы мне душу, спасибо… Но не о том речь хочу держать. Извините, можно минутку-другую у вас занять?
— Да говорите уж, раз дозвонились… — по-прежнему недовольно изрек старик, полагавший, что этот пройдоха Бай на что-то еще свой алчущий глад положил.
— Ну так вот, уважаемый Георгий Георгиевич, написал я вам для порядка расписку, что холстинки от вас получены. Деньги я сейчас готов передать Вадиму, как мы с вами и условились. Но вообще-то говоря, вы его нынче внимательно разглядели?
— Да, а что такое? — буркнул Константиниди.
— Как вам сказать… — сделав задумчивый вид, будто старик мог его видеть в данный момент, потянул паузу Бай. — Вроде бы под градусом он сейчас. Вид, знаете ли, такой взъерошенный, как у хмельного воробья, — Бай негромко хихикнул, — и напряженный, что ли, да. Похоже, где-то успел принять сегодня с утречка. Да еще тут у меня добавил. Пристал, понимаете, как с ножом к горлу: налей, говорит. Ну меня-то вы знаете, я с утра никогда себе не позволяю. Потом мне показалось, что нехорошо ему, может, похмельем мучается, велел подать бутылку, так он, пока я «Гребцами» упивался, чуть не полбутылки вылакал. Ну как вам это нравится, а? Вот я сейчас и подумал: может, не стоит рисковать? Давайте, если вы, конечно, не против, я прямо сию минуту к вам шофера своего подошлю, Андрюшу, вы его видели — смирный такой, степенный паренек. Он и передаст вам оговоренную сумму.
Константиниди молчал.
— Понимаете, не дай Бог, где-то что-то нарушит, а там ГАИ, то да се, что в кейсе, спросят, а там деньги, да немалые, и к тому же валюта… Как считаете?
Старик все раздумывал, и Бай начал уже раздражаться, закипать, но, искоса взглянув на шофера и заметив его прищуренный глаз, сдержал себя.
— Кстати, Георгий Георгиевич, на тот случай, если вы моего Андрея забыли, а в дом вы незнакомых не пускаете, и правильно делаете, мы можем условиться, скажем, так: он позвонит вам в дверь четыре раза — два коротко и два длинно, а в руке будет держать коричневый кейс. Вы в свой перископ-то, — Бай усмехнулся, — посмотрите, увидите его и только тогда дверь отворите. Впрочем, если пожелаете, пусть Вадим везет. Мне-то ведь все равно, воля ваша, как прикажете. Он, к слову, разговора нашего сейчас не слышит, я вам из спальни, звоню. Так что, как понимаете, у меня ни перед ним, ни перед вами никакого неудобства нет. Короче, решайте…
Отстранив от уха трубку, Бай надул щеки и шумно выдохнул, демонстрируя неизвестно кому, как безумно надоел ему своенравный старик, о деньгах которого неизвестно почему именно ему, Баю, приходится проявлять заботу.
Наконец Константиниди прорезался.
— Ладно, — проскрипел он, — пусть будет так. А этому мерзавцу передайте: когда он протрезвеет, пусть обязательно позвонит мне. Вот же скотина какая… Ну будет, желаю здравствовать.
Отключив телефон, Бай небрежно кинул трубку на кровать и сел напротив Андрея.
— Я думаю, ты понял, какие дальнейшие действия нам с тобой предстоят?
Телохранитель молча смотрел на своего хозяина, ожидая продолжения.
— Тот хвост тебе, Андрюша, — Бай кивнул в окно, — сам понимаешь, совсем не нужен. Приедешь в Староконюшенный, позвонишь, как я сказал. Дам тебе другой кейс, такой же. — Бай ткнул пальцем в тот, что стоял на полу возле его ног, протянул шоферу три пачки долларов. — Кинешь их пока туда и покажешь в глазок, если старик потребует. Но они твои, понял меня, Андрюша?
Тот кивнул все так же молча, но чуть свел темные свои бровки к несуществующей переносице: видимо, догадался наконец, за что ему этот гонорар.
— Возьмешь с собой мою сумку, знаешь? — И после нового утвердительного кивка продолжил, будто речь шла о совершенно обычном деле: — У него их там много, холстинок-то. Но сдирать их с подрамников не надо, хлопотно, да и времени у тебя на все про все минут тридцать. От силы сорок. А я этого засранца попридержу сколько смогу. Но главное — чтоб все было натурально, понимаешь, Андрюша? Не исключаю, что наш Вадик все же послушается моего совета и заглянет к старику.
Ответ Баю не требовался.
— Вот, значит, какие дела… Великовата, конечно, будет сумка-то, но… Подрамники ломать — долго слишком, да и аккуратно не получится. Лишняя работа. Начни с его спальни. Потом кабинетик и та комната, что слева. Большую оставь напоследок: там менее ценное. Впрочем, сам увидишь, как дело пойдет и что выйдет со бременем. Лады?
Андрей снова кивнул. Значит, все понял и неудовольствия не проявил.
— И последнее. Это личная моя просьба к тебе. Оружия с собой не бери. Никакого шума не надо. Следов тоже постарайся не оставлять, своих, разумеется. А под этого, — Бай ткнул указательным пальцем в пол, имея в виду Вадима, пребывающего в настоящий момент в кабинете в ожидании своего гонорара, — я полагаю, ты сам что-нибудь придумаешь. Давай, Андрюша, с Богом!
Виталий Александрович легонько хлопнул своего шофе-ра-телохранителя по плечу и невольно поморщился: хоть и неверующий человек, однако зря это он так запросто и совсем не к месту Самого помянул. Не надо бы, конечно, всуе…
…Вадим сидел на любимом диване Виталия Александровича, упершись устало-равнодушным взглядом в темный угол кабинета. Бай вошел, неся в руках запечатанную бутылку виски «Балантейн», два высоких бокала, искрящихся хрустальной гранью, и открытую банку греческих маслин — крупных и жирных. Локтем он прижимал к пышному своему бедру коричневый кейс.
— Помоги, — сказал Вадиму.
Тот неохотно поднялся, опираясь по-стариковски руками о колени, и вынул из-под локтя кейс.
— Твой, — кивнул Бай, ставя на край большого письменного стола банку, бутылку и бокалы. — Можешь не считать: там полсотни штук.
Но Вадим все же открыл кейс и наметанным глазом прикинул: похоже, не обманул. Запер его и отставил в сторону. Между тем Бай с хрустом скрутил бутылке голову, щедро плеснул в один бокал, в другой — себе — на самое донышко, затем взял с подоконника пластмассовую бутылку с содовой и спросил:
— Тебе как?
— Оставь, не надо, — махнул ладонью Вадим.
Бай кивнул и налил немного только себе. Поднял бокал, подмигнул Вадиму:
— Будь! — и не глядя подвинул к нему банку с маслинами.
Выпив, проглотил черную маслину вместе с косточкой и сказал:
— Я тут на всякий случай, знаешь, мало ли что, деду позвонил, объяснил, что завтра прямо с утра подвезу гроши, как мы с тобой и договорились… А он, — Бай пренебрежительно усмехнулся, — заартачился, потому что минут пять только сопел в трубку, слушая мою болтовню и оправдания. Наконец изрек: ладно. Словом, как ты понял, у нас тут с тобой полнейший ажур. Да, чуть не запамятовал: он сказал, точнее велел, — у него ж все в приказной форме — словом, велел тебе прямо от меня заехать к нему. Причем в категоричной форме. Видимо, в связи с этими вашими делами. Но тон — я тебе скажу! Что с ним творится в последнее время, в самом-то деле? Вроде интеллигентный всегда был человек, относительно, конечно… — Бай многозначительно взглянул на Вадима. — А заговорил вдруг как площадной извозчик, черт знает что!.. Ты, конечно, сам как знаешь, но я бы на твоем месте все-таки заглянул, зачем обострять, верно?
— Подумаю, — мрачно пообещал Вадим и потянулся за бутылкой. — А где это твое средство против полиции?
— А, так вот же, — спохватился Бай. Залез в письменный стол и добыл оттуда целлофановый пакетик с каким-то коричневым корешком. Понюхал его и протянул Вадиму.
— Забирай весь. Перед постом ГАИ сунь в рот и пососи. А для понтяры можешь сунуть в зубы незажженную сигарету. Никакая трубка ничего не покажет. Если ты, естественно, — засмеялся Бай, — не станешь мента за грудки лапать!
