Дорога от станции шла через Игнатьево, поворачивала в сторону, следуя изгибу Вороны, в километре от хутора, где мы жили каждое лето, и через глухой дубовый лес уходила дальше, на Томшино. Между хутором и дорогой лежало клеверное поле. От нашей изгороди дороги не было видно, но она угадывалась по людям, которые шли со станции в сторону Томшина. Сейчас дорога была пуста.
Мать сидела на гибкой жердине забора, протянувшегося по краю поля. Отсюда даже по походке нельзя было определить, кто именно появился на дороге. Обычно мы узнавали приезжающих к нам только тогда, когда они появлялись из-за густого, широкого куста, возвышающегося посреди поля.
Мать сидела и ждала. Человек, медленно идущий по дороге, скрылся за кустом.
Если сейчас он появится слева от куста — то это ОН. Если справа, то не ОН, и это значит, что ОН не приедет никогда.
Прохожий вышел из-за куста справа.
Прохожий
(подходя).
Простите, девушка.
Я
на Томшино правильно иду?
М
ать
. Вам не надо было от куста сворачивать.
Прохожий (
оглядываясь
). А… А это что?
М
ать
. Ч
то?
Прохожий
. Ну… Что вы здесь сидите?..
М
aт
ь. Я здесь живу.
Прохожий
. Где? На заборе живете?
М
aт
ь. Я не понимаю. Что вас интересует? Дорога на Томшино или где я живу?
Прохожий (
заметив за деревьями хутор).
А-а… здесь дом.
(Громыхнув кожаным саквояжем.)
Представляете, взял с собой все инструменты, а ключ позабыл. У вас случайно не найдется гвоздика или отвертки?
М
ать
. Нет. Нет. Нет у меня гвоздика.
Прохожий
. А что вы так нервничаете? Дайте руку. Да дайте, я же врач. (
Берет ее руку в свою.)
М
ать
. Ну?
Прохожий. Вы
мне мешаете.
Я
так не могу сосчитать.
М
ать
. Ну что, мне мужа позвать что ли?
Прохожий
. Да нет у вас никакого мужа. Кольца-то нет! Где кольцо обручальное? Хотя сейчас редко кто носит. Старики разве…
Неловкая пауза.
А папиросу у вас можно попросить? (
Закурив, присаживается на забор рядом с матерью.)
А почему вы такая грустная? А?
Забор с треском обрушивается. Оба падают на землю. Мать вскакивает. Прохожий, лежа в траве, хохочет.
М
aт
ь. О господи! Я не понимаю, чему вы так радуетесь.
Прохожий. Вы
знаете, приятно упасть с интересной женщиной.
(Пауза, во время которой прохожий рассматривает траву и кусты, растущие вокруг.
) А знаете, вот я упал, и такие тут какие-то вещи… корни, кусты…
А вы никогда не думали… вам никогда не казалось, что растения чувствуют, сознают, может, даже постигают? Деревья, орешник вот этот.
М
а
ть (
недоуменно).
Это ольха…
Прохожий (
раздражаясь
). Да это неважно! Никуда не бегают. Это мы все бегаем, суетимся, все пошлости говорим. Это все оттого, что мы природе, что в нас, не верим. Все какая-то недоверчивость, торопливость, что ли… Отсутствие времени, чтобы подумать.
М
ать
. Послушайте, вы что-то…
Прохожий
(не давая ей договорить).
А! Ну-ну-ну. Я это уже слышал. Мне это не грозит. Я же врач.
М
aт
ь. А как же «Палата № 6»?
Прохожий.
Так это же он все выдумал! Сочинил!
(Поднимает с земли свой саквояж и уходит по тропинке, ведущей в поле. Останавливается.)
А знаете что, приходите к нам в Томшино! У нас там даже весело бывает!
М
ать
(кричит ему вслед).
У вас кровь!
Прохожий.
Где?
М
aт
ь. За ухом. Да нет, с другой стороны!
Прохожий махнул рукой и зашагал по тропинке к повороту на Томшино.
Мать долго смотрела ему вслед, потом повернулась и медленно пошла назад к хутору.
Лампу еще не зажигали. Мы с сестрой сидели за столом в полутемной горнице и ели гречневую кашу с молоком. Мать, стоя у окна, вынула из чемодана какую-то тетрадь и, присев на подоконник, стала ее перелистывать.
«Последних листьев жар сплошным самосожжением
Восходит на небо, и на пути твоем
Весь этот лес живет таким же раздражением,
Каким последний год и мы с тобой живем.
В заплаканных глазах отражена дорога,
Как в пойме на пути, кусты отражены.
Не привередничай, не угрожай, не трогай,
Не задевай лесной наволгшей тишины.
Ты можешь услыхать дыханье старой жизни:
Осклизлые грибы в сырой траве растут,
До самых сердцевин их проточили слизни,
А кожу все-таки щекочет влажный зуд.
Все наше прошлое похоже на угрозу,
Смотри, сейчас вернусь, гляди, убью сейчас,
А небо ежится и держит клен, как розу,
Пусть жжет еще сильней! — Почти у самых глаз» [91].
Вдруг кто-то громко закричал. Я узнал голос нашего хозяина дяди Паши:
— Дуня! Ах ты, господи… Дуня!!!
Мать выглянула в окно и бросилась в сени. Через несколько секунд она вернулась и сказала:
— Пожар. Только не орите!
Замирая от восторга, мы помчались во двор. У крыльца в полутьме стояло все семейство Горчаковых: дядя Паша, Дуня, их шестилетняя дочь Кланька — и смотрело в сторону выгона.
— Ах ты, сукин кот! — сквозь зубы бормотал дядя Паша. — Ну, попадись ты мне…
— Может, это и не наш Витька… Может, он тама… может, он сгорел? — вытирая слезы концами платка, тихо сказала Дуня.
Огромный сеновал, стоящий посреди выгона, пылал как свеча. Горело горчаковское сено. Ветра не было, и оранжевое пламя цельно и спокойно подымалось кверху, освещая березовые стволы на опушке дальнего леса.
Вам было 5 лет, когда произошла революция? Что Вы помните об этом времени?
Кого Вы считаете сильнее — мужчину или женщину? Почему?
Извините за легкомысленный вопрос. Что Вы любите из еды?
Как Вы начали курить? Не жалеете ли Вы об этом?
Дружили ли Вы с людьми не Вашего круга? Как, при каких обстоятельствах? Расскажите о ком-нибудь из них, кого Вы больше всего полюбили и за что.
Как бы Вы могли сформулировать такое понятие, как «история»?
Почему мы выиграли Отечественную войну, как Вы думаете?
Ваш внук еще ребенок. С какими книгами, живописными произведениями, музыкальными сочинениями Вы познакомили его в первую очередь?
Если бы Вы имели возможность обратиться с советом или просьбой ко всем людям на Земле, что бы Вы сказали им?
Случалось ли Вам бывать несправедливой? Если да, то когда и при каких обстоятельствах?
За всю свою жизнь Вы бывали ведь не только в Москве? Где Вы чувствовали себя лучше? Почему?'
Не было ли случая, когда Вы, поступив в высшей степени принципиально, страдали бы от результатов своего поступка?
Всегда ли приходится расплачиваться за свои принципы?
Хотелось бы Вам исправить свою ошибку? Или для Вас принцип важнее расплаты за него?
Основываясь на своем опыте, что бы Вы посоветовали тем, кто только начинает свою жизнь?
Вы никогда не представляли своего сына солдатом? Не было ли у Вас во время войны такого ощущения, что и по нему когда — нибудь может прийти похоронная?
Симоновская церковь в Юрьевце стояла посреди выжженного на солнце пологого холма, окруженная древними липами и березами. Я помню, как давно, еще до войны, ломали ее купола. Мы с сестрой стояли в редкой толпе женщин, которые с затаенным страхом глядели вверх. Нас сопровождала наша бонна мадам Эжени, толстая,
неуклюжая лионка со злыми глазами навыкате и короткой шеей. В руках она держала фунтик, свернутый из бумаги, в котором шевелились коричневые блестящие муравьи. Нам было обещано, что в случае непослушания содержимое бумажного фунтика будет вытряхнуто нам за шиворот.
