Коннор не сумел сдержать улыбки.

— Отличие все же есть, ты — высококвалифицированный юрист, а я… мне еще надо учиться и учиться.

— Ну, ты не прав, — иронично заметила Бронте, жуя кусочек хлеба. — Ты никогда не гнался за дипломом юриста, верно?

Коннор рассмеялся.

— Я серьезно. Ты всегда была лучше всех, если память меня не подводит.

Взглянув на Бронте, Коннор понял, что она внимательно его слушает.

— А я помню, как ты пропускал больше половины лекций, умудряясь при этом все, сдавать хорошо. Мне же приходилось сидеть на каждой лекции от начала и до конца почти с тем же результатом.

— Это еще не показатель, — заметил Коннор.

— Что именно? Высшие баллы или диплом юриста?

— И то и другое.

— Что-то я тебя не понимаю.

— Для моей семьи… понимаешь, высшее образование для Маккоев никогда не было самоцелью. У нас на него не хватало денег.

— С твоими-то способностями ты запросто мог получить стипендию, — удивилась Бронте.

— Как ты не понимаешь! Мне приходилось работать, чтобы поддерживать семью и моих ребят.

Бронте не переставала удивляться словам Коннора.

— Ребят? Ты говоришь о своих братьях так, словно они были твоими детьми.

— В какой-то степени так оно и было, — спокойно ответил Коннор.

— А как же твой отец? — спросила девушка. Коннор пожал плечами.

— Он не слишком заботился о нас.

— Прости, я не знала.

Коннор ждал вопросов о своей матери и очень надеялся, что Бронте не задаст их. Хотя вполне возможно, что все подробности она могла узнать от Келли.

— Отчего умерла твоя мама?

У Коннора перехватило дыхание. К такому вопросу он был не готов, он до сих пор не может спокойно говорить об этом.

— Прости… но я не могу…

— Извини меня, я не хотела причинить тебе боль.

Они замолчали, каждый думал о своем.

Коннор никогда никому не рассказывал о том, что случилось с его матерью, но сейчас решил, что с Бронте можно поделиться. Это его настораживало и пугало одновременно.

Бронте откашлялась.

— Моя мама парализована и передвигается в инвалидной коляске.

Коннор, не моргая, уставился на девушку.

Ее мама? Конечно, он же ничего о ней не знает.

— А у тебя есть братья или сестры? — Он попытался отвлечь ее от грустных мыслей.

— Две сестры. Старшие.

— Что же произошло с твоей матерью?

Бронте слегка улыбнулась.

— Для человека, не желающего говорить о своей семье, ты задаешь слишком много вопросов о моей. Мама повредила спину, когда мне было около девяти лет. Вовремя, как обычно, ничего не заметили, а потом у нее начали неметь ноги, и вскоре развился паралич. Пять операций не принесли улучшения, и мама стала инвалидом. К тому времени сестры уже уехали, и все заботы о хозяйстве и о маме перешли в мои руки.

— Да, тебе пришлось потяжелее, чем мне.

— Что ж, я как-то не задумывалась об этом. Это была моя жизнь, понимаешь? Моя реальность.

— А кто сейчас присматривает за домом?

— Мы наняли женщину, которая приходит три раза в неделю и выполняет большую часть домашней работы. Теперь помогают и сестры. Мама еще полна сил, она освоилась в инвалидном кресле, и много делает сама, а больше всего любит возиться в саду. Вот, пожалуй, все, или ты хочешь знать еще что-нибудь?

— Да нет, наверно, все… — неуверенно отозвался Коннор.

— Могу рассказать о моральных проблемах, с которыми столкнулась в старших классах. Я была намного выше своих сверстников, и никто не хотел со мной дружить. Это было очень тяжело.

— Ты преувеличиваешь.

— Ты так думаешь? — С этими словами Бронте встала и исчезла в другой комнате, а спустя пару минут вернулась, держа в руках старый фотоальбом. — Вот.

Коннор взял альбом в кожаном переплете.

— Смотри!

Первая фотография, которая попалась ему в глаза: Бронте в возрасте двух лет, с ярко рыжими волосами и двумя зубами.

— Это еще ничего, дальше будет хуже.

Коннор рассматривал снимки. Вот три девочки-подростка, причем это не подруги, две из них стояли в стороне и приходились Бронте по плечо. На других фотографиях было то же самое. Наконец он дошел до фото, сделанного, когда Бронте училась в университете. Там она уже была такой, какой ее знал Коннор.

Бронте закончила убирать со стола и спросила:

— Ну, что скажешь?

Коннор закрыл альбом и улыбнулся.

— Да… ты не преувеличивала.

Они одновременно громко засмеялись.

— Бывают неудачные фотографии, — попытался утешить ее Коннор.

Бронте покачала головой.

— Ну конечно, виноват фотограф — ты это хочешь сказать? — И она снова открыла альбом. — Если бы я тогда умела пользоваться косметикой и укрощать свои непослушные кудри, результат был бы другой, и я чувствовала бы себя увереннее, несмотря на рост. Но мне больше нравилось проводить время с книжкой, лежа на полу в комнате, которую отец превратил в библиотеку. Родители очень любили читать и назвали нас в честь литературных персонажей. Старшую сестру — Эмили, среднюю — Кэтрин, а меня — Бронте, — улыбнулась девушка.

Коннор тоже улыбнулся. Как она мила и непосредственна! Как ему хорошо рядом с Бронте! В ее присутствии жизнь казалась не такой мрачной. Она удивительным образом заставляла забыть о том, что ждет его завтра.

Бронте, охваченная грустными воспоминаниями, молча смотрела на альбом.

— А у меня тоже есть… пара фотографий, — Коннор потянулся к кожаному пиджаку, висевшему на спинке стула, и взял пакет, который ему передал Оливер. — Это кассета с записями камер наблюдения в день смерти Роббинс.

— Как ты ее достал? — Бронте удивленно посмотрела на Коннора, но через мгновение добавила: — Впрочем, неважно. Я думаю, мне это знать ни к чему.

Маккой одобрительно кивнул.

— Я, наверное, лучше пойду, — сказал он, вставая из-за стола.

— Подожди! — Бронте вскочила и покраснела. — Я хотела кое-что спросить. Вернее, уточнить.

Коннор отметил ее серьезный взгляд и понял: сейчас Бронте спросит, какое отношение он имеет к убийству.

Бронте почувствовала, что ей тяжело дышать. Она стояла и смотрела на Коннора, будто от его ответа зависели все судьбы мира. Почему она так думала, объяснить было невозможно. Если даже он и состоял в интимной связи с Мелиссой, это еще не доказывало, что он убил ее.

Но если он подтвердит эту информацию, то… Она не могла даже в мыслях закончить фразу.

Глаза Коннора потемнели и утратили блеск, превратившись из темно-голубых в почти черные.

— А что ты сама думаешь? — начал он первым.

Бронте нервно вздохнула.

— Ну, честно говоря, я не знаю, что и думать. — Она перевела дыхание. — Наверняка мне известно одно: Мелисса написала жалобу на тебя за день до смерти.

Коннор подошел к Бронте так близко, что она видела каждую точку на радужной оболочке его глаз.

— Бронте, — прошептал он. — Что ты думаешь не умом, а…

— Сердцем? — продолжила она.

— Да, в душе.

Его взгляд обжигал ее губы.

— Не так давно я поняла, что душа ненадежный оракул.

— Я не спрашиваю, веришь ты ей или нет. Я хочу знать, что тебе говорит твоя душа.

— Моя душа подсказывает мне, что если я не поцелую тебя прямо сейчас, то умру на месте, — ответила Бронте.

Коннор заглянул ей в глаза, провел рукой по волосам и начал нежно и страстно ее целовать. Бронте обвила его шею руками и крепко прижалась к нему. Ей никогда не было так хорошо.

— Ну же, Бронте, скажи. — Коннор с трудом оторвался от нее.

Она посмотрела сначала на его губы, потом ему в глаза.

— Коннор Маккой, я думаю, ты смог бы очаровать даже монахиню.

Он был крайне удивлен. Она могла ожидать всего: смеха, ухмылки — но никак не удивления. Бронте внимательнее присмотрелась к нему. Он действительно не осознавал своей притягательности.

— Ты, правда, так считаешь? — тихо спросил Коннор.

Бронте кивнула. Она слышала биение его сердца. Их тянуло друг к другу словно магнитом. Еще мгновение и… Она не могла больше ждать и приближалась к нему. Их взгляды встретились.