Юля не должна была этого делать. Кирилл, конечно, посердится и простит, но сколько он будет сердиться? Она всегда побаивалась Кирилла. Самое первое воспоминание, когда он ее ругал, так и осталось для нее самым неприятным.

Ей было пять, Кириллу десять. На яблоне они сидели вчетвером. Кира, Толик, Пашка и она, щупленькая девочка с голубой атласной ленточкой в тонюсенькой косичке. Мальчишки все были разного возраста: Кире — десять, Пашке — одиннадцать, Толику — семь.

Когда Юля увязывалась за мальчишками, им ничего не оставалось, как всюду таскать ее за собой. Это было первое лето без родителей. Бабушка взяла отпуск и отправилась с внуками к дальним родственникам под Ростов. Родители Юли и Кирилла, заядлые альпинисты, прошлым летом погибли, покоряя очередную вершину. Кириллу пришлось быстро повзрослеть. Старший брат старался заботиться о сестре как мог и ни в чем не отказывал маленькой Юле. Когда она просила о чем-то и не получала этого, в ее больших сине-голубых глазах появлялось такое несчастное выражение, что сердце Кирилла не выдерживало. Да, в общем, и ничье не выдерживало. Больше всех боялся этого выражения Юлиных глаз рыжий маленький Толик. Только бабушка иногда предупреждала:

— Смотрите, не наделайте девке беды таким баловством.

Про какое такое баловство говорила бабушка, Кирилл не понимал. И с чего бы баловать? Лишней копейки в доме никогда не водилось. Радость была, когда Мария Петровна получала премию. Всегда покупала и подарки, и конфеты кульками. Так разве же это баловство — раз в год?

Бабушка объяснить не могла. Доказательств не было. Но если бы почитала самую слабенькую книгу по психологии, признала бы в Юле великого манипулятора.

Юля сидела на нижней ветке. Ее усадили, как на коня, лицом к шероховатому стволу, чтобы было удобно держаться одной рукой, а другой она грызла самое вкусное яблоко на свете, которое для нее достал Толик с самой верхней ветки. Самое спелое, с прозрачной янтарной серединкой. Он обожал Юльку и старался угодить ей всегда и во всем, на что только показывал капризный детский пальчик. Вот и сейчас Юлька показала на подсолнух, который красовался, как здоровый дурень, за соседкиным забором. Он налился за лето такими тугими семечками и был такой яркий, солнечный, что любовались все прохожие. Он был и правда огромный, и видно его было даже с дороги. Прямо чудо какое-то. Но рос он во дворе участкового Сатрыкина, который в маленьком поселке был царь и бог. И никогда не питал он никакого пристрастия к огородному делу, но чудо-подсолнухом гордился и подумывал даже, не повезет ли попасть в телевизор с таким редким экземпляром. Почтальонша растрезвонила, что лично видела заказное письмо, которое Сатрыкин отправил на передачу «Огород круглый год».

Когда пальчик с розовым ноготком показал направление, точно упирающееся в гигантский подсолнух, Кирилл строго сказал:

— Это нельзя. Понимаешь, это чужое.

Юля как будто поняла и загрустила. Толик сидел на яблоне выше всех, а потому с облегчением вздохнул, что не видит сейчас Юлькино горе.

Вечером Толик уговорил мальчишек сгонять на двух великах на колхозное поле, где как раз началась битва за урожай. Но Юля посмотрела на подсолнухи, упрямо поджала губки и сообщила:

— Эти не те. Эти не буду.

Кирилл еще раз терпеливо объяснил сестричке, что чужой подсолнух ей не достанется, и почему «нет».

Юля ничего не сказала, но на следующий день стала усиленно «дружить» с Толиком, а когда ей пора было отправиться спать, отозвала его в сторонку и важно сообщила, что если он принесет ей подсолнух, то Юля выйдет за него замуж. Правда, прозвучало это как «выду замух», но влюбленному Толику перевод не понадобился.

Последнюю неделю каникул Толика не выпускали со двора. И никакие уговоры друзей не помогали. Отец отстегал его ремнем. Мать жалела, но ничего сделать не могла. Сатрыкин, когда обнаружил крушение всех своих надежд на славу, даже напился с горя. А родителям Толика сообщил, что из таких, как их сын, и вырастают преступники.

Соседи не считали Юлю виноватой. Ведь Толик старше и должен понимать — мало ли что может попросить ребенок. А догадался о том, чьих рук это дело, конечно, Кирилл. Он очень ругался. И на Юлю, и на Толика, но виноватым считал, конечно, друга.

Только Толик ни о чем не жалел. Ни тогда, и никогда после.

Теперь у него было Юлино обещание, и оно грело внутри и томило, как самая заветная тайна, и это было настоящее счастье.

Петр Долецкий, высокий статный красавец, познакомился с будущей матушкой Петровны в эмиграции, в Шанхае. Он не собирался надолго задерживаться там. Его мечтой был Париж. Петр не был обременен родственными связями. Его взяли в Пажеский корпус по протекции его благодетеля, генерала Долецкого, который усыновил двухлетнего сироту-найденыша во время несения службы на Кавказе. Русский мальчик, грязный, голодный, но очень смышленый, в одно прекрасное утро оказался подброшенным под парадное крыльцо генерала в Тифлисе. Его приемные родители, мать следом за отцом, тихо скончались в весьма преклонном возрасте, не увидев всего, что вскоре разрушило такой, казалось бы, незыблемый уклад жизни.

Познакомившись с Наденькой, очаровательной девушкой, в которую просто немыслимо было не влюбиться в силу ее природной красоты, а также редкого для такой юной девицы ума, Петр задержался в Шанхае, узнав в Наденькином лице свою вторую половинку. Однако когда дошло до свадьбы, вторая из сестер, Лиза, которая в силу натуры, по-другому не объяснишь, не могла простить сестре ее счастье, подпоила Петра и соблазнила его.

А когда молодой человек проснулся в объятиях Лизы, она разыграла сцену раскаяния перед сестрой. Будто бы накануне Петр пылко признался Лизе в том, что думает только о ней. И затащил сопротивляющуюся девушку в постель. Горничная, получившая от Лизы пару серег с изумрудами, подтвердила версию Лизы. Отец пришел в негодование, состоялся мужской разговор при закрытых дверях, в результате которого Лизу и Петра срочно обвенчали. А родители забрали безутешную Надю и вернулись в Россию. К тридцать четвертому году семья уже настрадалась на чужбине, и Надин отец, как и многие эмигранты, вынужденные в тяжких обстоятельствах тех лет выбирать «или-или» — или остаться в Китае и потом скитаться по миру в поисках лучшей доли, и никогда, больше никогда не увидеть родную землю, или вернуться на эту самую землю, которую, кстати сказать, отобрали всю, равно как и прочее имущество. Надин отец, возможно, еще долго сомневался, но Лизина подлость, а также удачное знакомство на короткой ноге с торгпредом СССР Соболевым, решили участь семьи. Хотя, не случись у Льва Гавриловича этого удачного знакомства… Петр узнал бы через месяц, что Надя беременна, а Лизина горничная, пойманная на продаже ворованных серег с изумрудами, вынуждена была сознаться, откуда у нее драгоценности, и вся история вышла наружу. В России в тридцать седьмом Льва Гавриловича расстреляли, его супруге дали восемь лет лагерей, где она и скончалась от туберкулеза. Чудом не попала под репрессии только Наденька. Она, будучи в положении, отправилась к некогда бедным дальним родственникам под Псков, чтобы иметь возможность сносно питаться. Так как некогда бедные родственники по сравнению с теперешним положением семьи были очень хорошо обеспечены. Они работали докторами в местной больнице. А врачи в сельской местности никогда не голодали. Даже после коллективизации.

Дедушка чувствовал себя ужасно виноватым перед Надей, страдал. С Лизой они расстались через месяц после свадьбы. По иронии судьбы, Лиза так же, как и сестра, обнаружила, что беременна, уже после расставания с Петром. Впрочем, этот факт не помог ей вернуть мужа. Петр страдал и вынашивал планы, как вернуть Надежду, но даже узнать адрес для переписки не представлялось возможным. Перед смертью Лиза рассказала всю эту историю своей дочери, как на исповеди. Ближе к концу люди часто признаются в преступлениях. Чувствуют видно, что душе, чтобы воспарить, легкость нужна. Так и говорится — облегчить душу.