— Но вы уверены, что эти господа не оставили мне какой-нибудь пакет или хотя бы записку?

— Минуточку. — Девушка и правда вернулась через минуту.

Таша пыталась, глядя на нее, угадать, да или нет, но в руках у девушки ничего не было.

— К сожалению, ни на ваш номер, ни на ваше имя ничего не оставляли.

— Что же мне делать? У меня билет на пятнадцатое апреля, а денег почти не осталось. Я понимаю, это не входит в ваши обязанности, но я плохо соображаю, как-то неожиданно все. Может быть, вы знаете, могу я поменять билет?

— Конечно! Давайте билет, я позвоню в аэропорт.

Слушая, как холеная Симона, Таша заметила бейджик на белоснежной блузке блондинки, быстро что-то говорит по-французски, девушка осознала всю свою неприспособленность к жизни. Ни денег, ни ума, ни сносного знания хоть одного иностранного языка. Уже двадцать четыре. А дура дурой.

— Да. Они обменяют билет без доплаты, — прижала Симона трубку к груди. — Ваш рейс в пятнадцать тридцать. До Ниццы на машине часа полтора. Если сию секунду сядете в такси, улетите сегодня. — Сказать, чтоб перебили билет?

Думать было некогда, и остаться тоже никакой возможности. Айгуль и Бакир уже уехали. Они бы обязательно помогли.

— Да.

Симона договорила, положила трубку.

— Сейчас вызову такси, не волнуйтесь так, вы успеваете. В аэропорту обратитесь в любую кассу. Ваш билет забронирован.

— Спасибо, Симона, я не знаю, как бы я сама решила все это, — смущенно улыбнулась Таша.

— Сима. Я из Вильнюса.

— А, значит, русская, — не подумав, воскликнула Таша.

Но Симона кивнула:

— Почти. У меня только папа литовец, а мама русская. Твое такси ждет. Удачи тебе.

Таша попросила ручку. «Я вынуждена срочно уехать. Прости». Нет. Не надо. Объясню все при встрече. Таша скомкала листок и на другом быстро черкнула телефон.

— Передай это мужчине в 529-й. Только обязательно передай.

Таша приехала в аэропорт, как раз когда началась регистрация на московский рейс. Найдя нужную стойку, она ощутила самый настоящий приступ голода. Она всегда завидовала подругам, которые при малейших переживаниях теряли аппетит. На Ташин организм такие нежности не распространялись. Он даже просыпаться отказывался, пока не получал достойный завтрак.

— Ты поешь хорошенько, еда — это здоровье, — так всегда говорил папа, и с этим трудно было не согласиться. Может, это и не вполне соответствовало теперешним тенденциям, но ведь помогало.

Таша посмотрела на часы. Завтрак в отеле она пропустила. Уже прошло и время обеда, и девушка вспомнила вчерашний десерт, от которого отказалась, и еще улиток с чесночным маслицем, и куропатку в как там его, все-таки забыла название этого соуса. Это было всего лишь вчера, а кажется, что все это — и ресторан, и фестиваль, и казино, и музыка и все-все — было так давно и вовсе не с ней. Только вот поцелуй, от него губы все еще казались припухшими. Никто никогда не целовал ее с таким жаром, как Кирилл.

В животе заурчало так громко, что, когда стоявший неподалеку парнишка оглянулся, Таша подумала: он оглянулся именно потому, что услышал. Может, быстренько перекусить, в кармане лежали тридцать евро, оставшиеся от поездки на такси. Девушка завертела головой по сторонам, соображая, куда двинуться. Первым попался пивной бар, и Таша решила, не отходя далеко, перекусить здесь. Устроившись за маленьким столиком, она получила от арабского паренька меню и стала выбирать исходя из финансовых возможностей.

Вдруг в символически огороженное пространство бара ввалился дяденька в расхристанной белой рубахе и сползшем на сторону галстуке. Прикрикивая на своих сопровождающих, которые почти что висли на его руках, он отмахивался от них, как от надоевших насекомых.

— Не мешай, Валера, зашибу ведь! Эй! — обратился он к бармену, — 300 водки и холодец!

— Григорий Степаныч, какой холодец? У вас юбилей завтра. Может, не стоит больше пить? Нас же в самолет не пустят. Анжела Ивановна нас со свету сживет, если сегодня не вернетесь.

— Не трусь, салага! Водки мне, быстро! У меня повод есть!

По лицу второго из сопровождающих буйного Григория Степаныча было видно, что всякую надежду достучаться до его здравого смысла он потерял еще минут десять назад.

Григорий Степаныч вспомнил и о нем.

— Серега! Все путем, подгони их, а то и правда на самолет опоздаем. Первым делом, первым делом самолеты, ну, ну… И где? Щас на абордаж пойду, ты меня знаешь!

Григорий Степаныч повернулся, потерял равновесие и чуть не плюхнулся прямо на Ташу. Сергей вовремя подхватил огромное тело, ловко сделал подсечку, и Григорий Степаныч упал в кресло, подставленное под его внушительный зад взмокшим от переживаний Валерой.

Таше очень хотелось есть, но она никак не могла пропустить случай помочь в том, в чем чувствовала себя специалистом экстра-класса. Лялькина система отрезвления была дважды опробована на Андрюшке и один раз на самой Ляльке. Как-то Лялька рассорилась со своим Кочубой и заглушила переживания таким количеством коктейлей, что таксисту пришлось останавливаться четыре раза. Проехав двести метров в таком режиме, он попросил девушек освободить салон. Тут-то Таша вспомнила и впервые на практике применила услышанный от Ляли фокус-покус по отрезвлению.

Правда, размеры Григория Степаныча внушали большое беспокойство по поводу целесообразности намерения встрять, когда не просят, но остановиться Таша уже не могла.

— В Москву летите?

— Ага! Уже прилетели, — кивнул Валера на своего шефа, который, положив голову на свой огромный кулак, уже сладко причмокивал во сне губами.

«Таша, не стоит, сядь и жди свои колбаски. Горячие с пушистым хлебушком», — завопил кто-то испуганный в Ташиной голове.

— Я могу помочь, разбудите его.

— Девушка! Вы куда-то шли? Так идите дальше, — показал Таше направление тот из двух, которого звали Серегой.

Более миролюбивый Валера объяснил:

— Нам, если вы заметили, и без вас хлопот хватает.

— Такого все равно в самолет не пустят. А я могу сделать так, что через пятнадцать минут он протрезвеет.

— Волшебница, — злобно хмыкнул Серега.

— Ну как хотите, я вообще-то помочь хотела.

И Таша равнодушно отвернулась, хотя внутри все кипело от негодования. Хамы! Так вам и надо! Вот и сидите тут до дня всех трудящихся.

Валера и Серега негромко переругивались. Они никак не могли решить, звонить Анжеле Ивановне сейчас или сначала идти сдать билеты.

Вот идиоты, подумала Таша, вас же двое. Один идет сдавать билеты, другой звонит и охраняет тело. Таше стало смешно, и она тихонько хихикнула.

Мужчины оглянулись, и вдруг Сергей, успевший немного остыть, примирительно спросил:

— А вы что, нарколог? Молодая вроде…

— Подождите, пока состарюсь, — заботливо посоветовала Таша.

— Не знаю. Ну может, того…

— Что того? Поточнее, пожалуйста.

— Попробуйте, чем черт не шутит, — развел руками мужчина.

— Ну то-то! Сколько до конца регистрации?

Валера посмотрел на часы.

— Сорок минут осталось.

Ташин нос почувствовал приближение еды гораздо раньше, чем вся остальная Таша. Через секунду на стол водрузился поднос с небольшой сковородкой, на которой лежали зарумяненные, шкварчащие колбаски, рядом плетеная корзиночка с разнообразными видами хлебобулочных изделий и маленький бокал нефильтрованного светлого пива.

Таша подняла глаза и увидела, как вспыхнувшая было надежда, на нее, на Ташу надежда, быстро погасает в глазах двух мужчин. Это были секунды небывалой внутренней борьбы. Отказаться от такой дразнящей еды оголодавшей Таше было так же невозможно, как президенту от охраны, как Татьяне Михалковой от бантика, как Карлсону от варенья.

— Сами виноваты, — сообщила Таша, поудобнее усаживаясь на стуле. — Я давно предложила свою помощь. Раньше надо было думать.

— Девушка, спасите, — Валера даже чуть осип от волнения. — У Григория Степаныча завтра юбилей — серебряная свадьба. Если мы его не доставим, столько людей пострадает!