В конце концов, — взвесив плюсы и минусы, Лоденок решил оставить все как есть: моложе и красивее Людмилы вряд ли нашел бы. Хотя, пожалуй, если бы очень захотел, может, и нашел бы, но у его Людмилы было еще одно неоценимое качество — насколько мог убедиться Юрий Лукич, она не изменяла ему.

Так стоит ли разводиться с красивой, молодой, стройной и верной? Из-за того, что вовремя не постирает майку?

Юрий Лукич решил эту проблему довольно просто. В дни Людмилиной бездеятельности сам стирал и наводил порядок в квартире, скоро привык к этому и убедился, что такой образ жизни требует меньших затрат энергии и нервных клеток, которые, как известно, почему-то не восстанавливаются.

Выстирав белье, Юрий Лукич прошелся по квартире с тряпочкой, вытер пыль на югославской стенке «Рамо- на» и на белой широченной кровати из румынского гарнитура «Людовик», где под розовым одеялом любила понежиться Людмила. В эту минуту подумал о ней с нежностью, но не позволил эмоциям взять верх над собой, поспешил в ванную, принял холодный душ, оделся и, не ожидая лифта, сбежал по лестнице.

Выяснилось, спешил напрасно: машины еще не было у подъезда. Юрий Лукич недовольно сощурился и нетерпеливо топтался на месте — что за порядки, уже три минуты, как вышел на улицу, а машины все нет…

Наконец черпая «Волга» показалась из-за угла, затормозила перед Юрием Лукичом, и шофер открыл

Дверцу.

— На перекрестке перекрыли движение, — стал оправдываться водитель, — пришлось объезжать…

Лоденок лишь скосил на него сердитый глаз. Не приехать вовремя за начальством — был в этом твердо убежден, — значит, проявить разгильдяйство, разгильдяйства же он не прощал. Однако с утра не хотел портить себе настроение. Плохо начнется рабочий день — не войдешь в нужный ритм, а он уважал и себя, и свой рабочий день, и свое умение по-настоящему организовать дело.

Каждый день — когда не был в командировке или не вызывало утром начальство — Юрий Лукич начинал с теннисной разминки. У него было два партнера — заместитель председателя райисполкома и начальник строительного треста, тоже энтузиасты тенниса. Иногда приходил играть довольно известный композитор, песни которого все чаще исполнялись по радио. Лоденок был уверен, что личное знакомство с представителями творческой интеллигенции никак не повредит ему. Наоборот, такие контакты теперь считались престижными.

Юрий Лукич переоделся в легкие летние брюки и рубашку с короткими рукавами. В глубине души он завидовал композитору. Тот мог позволить себе роскошь играть в шортах — они удобнее, но что бы подумали о Лоденке — директоре такого огромного комбината, — если бы он посмел предстать перед публикой в коротких штанишках, с оголенными ногами!

Правда, композитор показывал ему фотографию какой-то заграничной знаменитости — кажется, председателя правления крупнейшего концерна — в шортах, но это где-то там…

Вот и

сегодня Лоденок вышел

на корт с

чувством законной гордости. В нем всегда пробуждалось это чувство

при

созерцании величественного комбинатовского Дворца

спорта с

плавательным бассейном

и

теннисным кортом — его, Юрия Лукича Лоденка, рук дело, он добился утверждения проекта и ассигнований.

Сорок — пятьдесят минут на корте, потом после короткого отдыха две пятидесятиметровки в бассейне, тепловатый душ, уже второй в течение дня, — и как раз время завтракать, а затем браться за работу.

Завтракал Юрий Лукич в комбинатовской столовой, и сам шеф-повар мог наблюдать, нравятся ли его блюда начальству.

После тенниса и плавания пробуждался аппетит, и Юрий Лукич съел заливную осетрину, бифштекс с картофелем и запил черным кофе. Черный кофе пил и потом, в кабинете, — после бифштекса клонило в сон.

Юрий Лукич гордился своим кабинетом: не в старом стиле — с огромным столом, бронзовыми чернильницами, массивными креслами и шкафами. Такие кабинеты, по его мнению, свидетельствовали о консервативных вкусах руководителя, о его нежелании идти в ногу с современностью и вообще непонимании технического прогресса.

В кабинете Лоденка было много света, натертый до блеска пол отражал легкую современную мебель, на стенах висели эстампы, а подле стола возвышался пульт селекторной связи, с помощью которого директор мог быстро и без секретарши вызвать любой участок производства.

Юрий Лукич был наблюдателен — за несколько секунд, пока шел по приемной, успел определить, кого следует принять раньше, а кто может и подождать. Комбинат сдавал очередной жилой многоквартирный дом, и это предопределяло характер сегодняшнего директорского приема.

Лоденок шел по ковровой дорожке к своим обитым черным дерматином дверям, улыбаясь и любезно здороваясь с присутствующими.

Что производит наилучшее впечатление? Приветливость, умение запомнить рабочего, подойти к нему в цехе, пожать руку, спросить о чем-то — эти детали формируют общественное мнение.

Или остановить на территории комбината какую-то женщину — лучше не очень красивую, — улыбнуться многозначительно и сказать: «Какая вы сегодня привлекательная!»

И все — пошел дальше, забыл…

Для тебя это так, что-то наподобие шутки. А для женщины — счастье и память. Вечером она мужу все уши прожужжит, какой у них славный директор, — ты, мол, ничего не замечаешь и не ценишь, но вот же не перевелись еще настоящие джентльмены…

В кабинете Юрий Лукич придирчиво осмотрел себя в зеркало и остался доволен. Темно-серый, хорошо сшитый костюм, свежая рубашка и чисто выбритые щеки. Что ни говори, уже за сорок, а он хорошо сохранился. Лет тридцать или немного больше еще впереди, боже мой, как мало, и неужели ему придется когда-то умереть?

Несправедливо как-то, и, безусловно, для руководящего состава необходимы исключения.

Недавно Юрий Лукич читал (дай бог память, где же это? Ага, в «Комсомолке»!), что человек сможет жить несколько сот лет, и проблема эта практически будет решаться уже в конце нынешнего столетия или в начале следующего.

Дожить бы!

Конечно, сначала не смогут продлить жизнь всем, но Юрий Лукич почему-то не сомневался, что попадет в число избранных.

И все же стало жаль себя, сел за полированный стол, на котором лежали лишь блокнот и японская ручка. Нажал кнопку, приглашая первого посетителя.

Женщину, вошедшую в кабинет, Юрий Лукич знал: да и как не знать, если портрет ее висит на Доске почета напротив управления комбината, выгляни в окно — и увидишь…

—

Рад приветствовать вас, Мария Петровна! — Директор обошел стол и помог женщине сесть в кресло. — Давно не виделись, почему-то забываете нас, уважаемая…

Женщина села на краешек кресла, деловитая, неприветливая, даже подчеркнутая вежливость директора не изменила выражения ее лица.

—

Я вот о чем… — начала, волнуясь. — Неудобно как- то, не привыкла я просить за себя, но приходится, и вы, Юрий Лукич, уж извините…

—

Ну что вы, уважаемая, — улыбнулся Лоденок совсем по-дружески, мы тут для того и сидим, чтобы заботиться о вас!

Женщина облегченно вздохнула.

—

Дело у меня не такое уж значительное, вроде бы и беспокоить директора не годится, да начальник квартирного сектора уперся. Тот дом, что готов, девятиэтажный, возле парка, в этом районе города… От него до работы два шага… А живу я далеко. Есть люди из железобетонного, да и те, что на ТЭЦ работают… Им там удобнее… Говорю: обменяй, а он — не имею права. Я, мол, не обменное бюро, а вы, гражданочка, сами варианты ищите.

Юрий Лукич развел руками. Действительно, бюрократ этот Стеренчак, но, пожалуй, вышло к лучшему — он ведь сможет вмешаться и помочь женщине без особых хлопот.

Нажал на кнопку селектора. Такие разговоры любил вести при людях, чтобы посетители воочию убеждались в степени его директорского влияния.