Из комнаты отца послышался грохот и дикий звон бутылок. Сява присел, как таракан, метнулся в коридор и замер, нервно прислушиваясь. Вопль, невнятная матерщина – и вновь зазвучал раскатистый храп. Хорошо, это хорошо. Наверно, папаша просто с дивана во сне спланировал. Это ничего, это с ним бывает.

Резко пахнуло удушливым чадом плавящейся пластмассы – он еще успел удивиться, уж не сгоревший ли таракан так воняет? – и тут какой-то невидимый зверь вцепился ему в поясницу. Когти мгновенно разодрали мышцы спины, и Сява, не помня себя, заорал, задохнулся, корчась от невыносимой боли. Изворачиваясь и колотя себя по спине и бокам, он ввалился обратно в кухню. Вовсю полыхал газ, а кто-то, напавший сзади, вырывал из его спины куски мяса. Откуда-то повалил черный дым. Сява закашлялся, закружился по кухне, роняя табуретки, и рухнул под стол, продолжая дергаться и хрипеть. Откуда ему было знать, что длинный язычок пламени коварно лизнул сзади его китайскую, заношенную до блеска «адидаску», когда он подошел к чайнику! Синтетика сначала затлела, потом радостно полыхнула, мгновенно съежилась и потекла, вплавляясь в его кожу.

Куртка лопалась у него на спине, а ему казалось, что какой-то зверь выворачивает ему ребра и пытается вырвать его лопатки, упираясь в спину когтистыми лапами.

Сява завыл, забился на пределе сил, ударился головой о ножку стола. Стол перевернулся. Следом ему на голову рухнул почерневший потолок, и последнее, что он увидел, – разбегающиеся в разные стороны, пылающие огненные тараканы.

Встрепанный мальчишка сидел на скамейке перед домом, монотонно раскачиваясь и негромко повторяя вполголоса: «Отче наш, иже если на небесех… отче наш, иже если на небесех… отче наш, иже если на небесех… отче наш…»

Пацан выглядел таким напуганным, что хотелось погладить его по голове, утешить – и он уже протянул было руку… но вдруг понял, что это он, он сам сидит сейчас на скамейке! Медленно, очень медленно в его голове сложилось: пацан – это он, Сашка, и есть! Сидит, перебирает ключи на связке – и бормочет, бормочет себе под нос загадочное: «Иже еси на небесех…» – молитву, которую он так и не удосужился выучить до конца. И качается туда-сюда, как тонкая рябина на ветру.

Тут Сашка окончательно «совместился» с самим собой.

Он перестал раскачиваться, удивленно звякнул ключами. Светлая, легкая ночь стояла вокруг. Над его головой вкрадчиво шелестели березы. Сзади, сразу за скамейкой, начиналось болото, там урчали лягушки, свистели и щебетали бессонные птицы. Во дворе было пусто, машины перемигивались красными глазками сигнализаций. Он был совсем один. На животе его горело и жгло темное пятно, будто на кожу плеснули кипятком или он случайно прижал к пузу раскаленный утюг.

Сашка задрал футболку, отметив между делом, что на нем черные спортивные штаны и что он босиком. В районе солнечного сплетения на коже расплывалось красное пятно. От него исходил явственный, ощутимый жар.

Ожог.

Это самое… как же… обо что он так обжегся?!

Сашка потер переносицу, пытаясь вспомнить. Как мама на дежурство уходила – это он помнил. Бригаду отморозков – помнил, сандалию Биты у своего лица – помнил, доски на полу беседки – помнил, никогда их не забудет… Как он перекисью мазался, как на диван прилег, как мысленно шинковал на мелкие кусочки Черепа с бригадой – отлично помнил… А дальше? Почему он сейчас не дома, в теплой кровати, а здесь, на улице?

Никакого ответа. Пусто. Темно.

Черный квадратный провал словно образовался в его памяти, как вход в бабушкин погреб. Оттуда всегда еле заметно тянуло сыростью, холодом и влажной землей. Сашка вытер лоб, вздохнул, снова зазвенел ключами.

Кажется, он проснулся ночью… Он иногда просыпается по ночам, это нормально. А что дальше было? Отчего он проснулся? От холода, да, точно – от холода. Он попросту замерз. А потом? Кажется… кажется он что-то нашел… Да, нашел. Нашел что-то… что-то горячее. Он проснулся, а на нем лежало что-то горячее. Но не утюг, нет. Кто бы ему на брюхо утюг-то плюхнул, в пустой квартире?! Вряд ли он такой уж лунатик, что самому себе раскаленные утюги ставит на живот.

А это было что-то… что-то маленькое.

Нет, точно не утюг.

Но дальше в памяти клубилась тьма, как в прошлогодней жестянке из-под печенья. И – ни крошки в углу, ни намека.

Сашка подумал, что надо бы подняться с этой лавочки и идти домой… Покосился на железную дверь подъезда – и остался сидеть. Железная – это хорошо, такую и ногами не вышибить, разве что бревном. Нет, домой он не пойдет… Домой идти нельзя. Черт его знает, почему, но никак нельзя! От мысли, что ему придется хотя бы просто подойти к подъезду, в душе его поднялась волна дикой паники. Ну и ладно. Он и тут спокойно посидит – до утра. А что? Скоро уже совсем рассветет… наверное. Сашка хлопнул себя по карману, хотел взглянуть, который час, но вспомнил, что мобильник остался у Черепа, и поморщился.

О Черепе он подумал как-то мельком, без ненависти. Боевые раны, похоже, поджили за ночь, только бок побаливал да подбородок саднило. Зато пятно – след – на животе разгоралось все жарче, как маленький костер, разведенный прямо на коже. Горячо, очень горячо…

– Скоро мама придет, – вслух подбодрил себя Сашка и принялся перебирать ключи, приговаривая. – Скоро мама придет, молочка принесет… скоро мама придет, молочка принесет… скоро мама придет, мо…

Эта глупая фраза вдруг оборвалась на полуслове.

По болоту, в кустах, кто-то ходил!

Болото, надо сказать, было самым настоящим, диким. Начиналось оно почти рядом с домом, в ближнем лесу, и одним своим краем утекало в лесные дебри, в путаницу замшелых пней и коряг. Сашка туда пару раз слазил – и ему там категорически не понравилось. Насупленные хмурые елки, сплошь оплетенные бледным лишайником, непролазный бурелом, совершенно озверевшие комары. Сашке тогда почудилось, что комары вот-вот обхватят его своими бледными вампирскими лапками и унесут куда-нибудь «на зимовку», в черную густую тень. Чтоб сожрать его в своей комариной берлоге без всяких помех. Поэтому Сашка из болотного царства быстренько сбежал, оставив комарам пару стаканов собственной крови.

Говорят, в лесу звери водились – лоси, лисицы, зайцы. И волки, говорят, сюда забредали. Сашка, правда, волков ни разу не видел, да и лосей тоже – не довелось как-то. Никого он там не видел, если честно, кроме комаров. Но что места кругом дремучие, знал наверняка.

Лес кончался аккурат на углу, у самого дома. Тут болото выпускало длинный водяной язык, по границе которого шелестели густые красные кусты и начинался, собственно, обычный двор, где росли привычные березы.

Сейчас кто-то копошился там, на границе двора с болотом.

Саша прислушался, махнул рукой, разгоняя нудно звеневшее облачко комаров. Он для комаров, наверно, как супермаркет – налетай, пей, веселись…

В кустах что-то отчетливо чавкнуло, чмокнуло.

Сашка сполз со скамейки.

От другого угла дома начинался пустырь, а сразу за ним – центральная площадь, а там – круглосуточные ларьки, дорога, остановка, мэрия. А в мэрии – охрана… Охранял мэрию почтенный уже пенсионер, но, главное, он был живой и не спящий! Сашка покосился на окна своего дома – все они были черны, как сама ночь. Только окна в подъезде, внизу, горели ровным желтым светом, и сквозь них виднелась серая, почему-то жутковатая лестница.

А вот если заорать изо всех сил – кто-нибудь проснется?

В кустах снова чавкнуло. Уже поближе к скамейке.

Сашка перехватил тяжелую связку ключей поудобнее, примериваясь – можно ли ими кого-то ударить? Ключи не помещались в кулаке, выскальзывали и бестолково позвякивали. Если и врежешь кому такой связкой – только руку себе отобьешь. Надо было вместо брелка свинцовую биту к кольцу подвесить, да только уж теперь поздно рассуждать… Он нагнулся и заглянул под скамейку. К счастью, в траве валялись вполне приличные булыжники. Сашка быстро сложил их перед собой вместе с ключами, а один камень сжал в кулаке. Полезная штука, пригодится.