Под халатом Калеб обнаружил теплую фланелевую ночнушку. Он стал торопливо отодвигать подол кверху, к талии Сиренити. Его рука нетерпеливо прошлась по гладкой, мягкой коже вниз, вплоть до соблазнительного гнездышка из волос. Она изогнулась навстречу ему.

— Да. Скорее.

— Скажи мне, — пробормотал Калеб. — Скажи мне, как сильно ты меня хочешь.

— Не могу. Нет таких слов.

— Тогда покажи. — Калеб жадно впился ей в губы и погрузил пальцы в ее влажное тепло. — О Боже, да. Так.

Он стал покрывать поцелуями ее шею, пока расстегивал «молнию» на джинсах и нащупывал в кармане маленький пакетик из фольги.

Казалось, его подготовка заняла целую вечность, но в действительности прошло лишь несколько напряженных мгновений. Когда он переменил положение, устраиваясь между ногами Сиренити, он своей ногой задел занавес из бусинок. Стекляшки закачались и зазвенели.

— Калеб?

— Я здесь. — Он почувствовал, как его обнимает теплая, мягкая плоть. Она была влажной, готовой принять его, ждущей его.

Он никогда еще за всю свою жизнь ничего не желал так сильно. Опустив руку вниз, он направил себя к жаркому и влажному входу в ее тело. Он застонал, когда стал медленно и постепенно входить в нее.

Внутри у нее было тепло, скользко и так уютно, что он едва дышал. Слишком тесно.

Он услышал, как у нее перехватило дыхание, и почувствовал, как она замерла, когда он вошел глубоко внутрь. Потрясенный, он остановился.

— Боже мой, Сиренити.

— Нет, не уходи, — прошептала она. — Время пришло. Ты тот, кого я ждала.

— С тобой все в порядке? — хрипло выдавил он из себя.

— Да. Да, все хорошо. — Она обвила его руками и приподняла бедра. — Просто я никогда не думала, что это будет так.

— Как так?

— Как будто я нашла вторую половинку себя.

Он напряг все силы, чтобы сохранить контроль над собой, но, когда Сиренити притянула его к себе и вобрала в себя, он не выдержал. Он сжал ее в объятиях так крепко, как никогда в жизни никого и ничего не держал.

Торжество, удовлетворение, чувство цельности и пульсирующая радость нахлынули на него, и он закружился в сказочном вихре эмоций, в которых ему некогда было разбираться. Да и не к чему. В тот восхитительный, потрясающий момент он определенно знал лишь одно, и этого было пока достаточно.

Он знал, что живет.

Свет передвигался по его лицу, словно дождь из драгоценных камней. Калеб ощущал их цвет — янтарный, рубиновый, изумрудный, сапфировый. Это было странное ощущение; оно не было неприятным — просто необычное. Он подождал с минуту, не пройдет ли это ощущение. Оно не проходило, и тогда он неохотно открыл глаза. Оказалось, что он лежит в озерце солнечного света, просочившегося сквозь завесу из стеклянных бусинок, окружавшую постель Сиренити.

Он повернул голову и увидел, что лежит в постели один. Звук льющейся воды подсказал ему, что Сиренити в ванной. Несколько секунд он лежал неподвижно, почти боясь, что воспоминания ночи могут рассеяться, словно пар от горячего источника.

Но вместе с утренним солнцем комнату наполняло ободряющее ощущение реальности. Он определенно находился в постели Сиренити. Теплые, смятые простыни и чувство удовлетворения, пропитавшее каждую клеточку его тела, говорили сами за себя, неопровержимо доказывая, что все это ему не привиделось во сне. Он представил себе Сиренити под душем и улыбнулся. Потом сел в постели и протянул руку, чтобы откинуть одеяло.

И замер при виде трех черно-белых глянцевых фотографий, небрежно брошенных поверх одеяла. Калеб долго смотрел на каждую фотографию по очереди. Эмброузу Эстерли удалось сделать невозможное. Он поймал и запечатлел на фотопленке существо, сотканное из света и волшебства. На одном из снимков Сиренити полулежала на крупном валуне, оглядываясь через плечо на камеру. Ее глаза светились простодушно-чувственным любопытством лесной нимфы. Изгиб ее торса и бедра повторял форму пятнистого от солнца камня, служившего ей ложем.

На втором снимке она была запечатлена сидящей на скальной глыбе, с подтянутыми к подбородку коленями. Ее поза не рисовала никаких подробностей, хотя было совершенно ясно, что она обнажена. Было очевидно, что Эстерли больше интриговала игра света и тени на женской коже, чем возможность возбудить аппетит у зрителей.

На третьем снимке Сиренити лежала на животе у ручья, опустив пальцы в воду. И образ этой следящей за бегом воды Сиренити опять излучал чарующее, чуть наивное простодушие. Она здесь была не просто какой-то женщиной, лежащей на камне возле ручья, а Женщиной, доброй богиней, неуязвимой под щитом своей женственности.

Калеб смотрел на эти три фотографии и понимал, что ему только что преподнесли редчайший, драгоценнейший подарок.

С чувством благоговения он собрал фотографии. Бисерный занавес зазвенел и заискрился, когда он раздвинул его. Положив фотографии Сиренити на ночной столик, он направился в ванную.

Телефон в гостиной зазвонил в тот момент, когда он уже открывал дверь ванной комнаты. Калеб нерешительно помедлил, потом пожал плечами и снова закрыл дверь. Поднял с пола брюки, валявшиеся там, куда он зашвырнул их прошлой ночью, и пошел в гостиную ответить на звонок.

— Алло?

— Калеб, ради всего святого, это ты? — Голос Франклина на другом конце провода звучал резко, почти безумно. — Твоя секретарша дала мне этот номep сегодня утром. Я разыскиваю тебя со вчерашнего дня.

Калеб похолодел.

— Что случилось? С дедом что-нибудь?

— Нет, это совсем другое.

— Тогда в чем проблема? — Тиски, за секунду до этого сжавшие внутренности Калеба, разжались. С Роландом все в порядке. Рано или поздно, подумал Калеб, вздрогнув, как от удара, ему придется услышать весть о смерти деда. Но не сегодня, благодарение Богу. Не сегодня.

Сила собственных эмоций поразила его. Он никогда не позволял себе слишком задумываться над тем, какие чувства он испытывает к старику, помимо злости на него.

— Калеб, я считаю, тебе следует знать, что вчера я заплатил пять тысяч долларов за набор порнографических снимков.

— Что-то крутовато для порнушки, дядя Франклин. Похоже, тебя ободрали.

— Это не шутка, — прошептал Франклин хриплым, сдавленным голосом. — Я заплатил пять тысяч долларов шантажисту, слышишь? Пять тысяч долларов. Вчера мне позвонили, после того как ты уехал из Вентpecc-Вэлли. И сказали, что либо я выложу деньги, либо фотографии твоей новой приятельницы напечатают в газетах.

— Сиренити? — В первую секунду Калеб не понял, о чем речь. Потом его словно ударило. — Черт, дерьмо. Тебе прислали снимки?

— Тебе о них известно?

— Да, черт возьми!

— Она на них голая, Калеб. Она позировала нагишом для этих снимков. Они непристойны. История с Кристал Брук повторяется. Что ты наделал?

— Успокойся, Франклин.

— Этот человек пригрозил, что пошлет снимки в «Вентресс-Вэлли ньюс». Точно как в тот раз. И я заплатил. Я был вынужден так поступить ради семьи.

— Успокойся, Франклин.

— Какое унижение для семьи, если это выплывет наружу! Это все ты виноват, черт тебя побери! Bместо благодарности за все, что Роланд для тебя сделал, ты опозорил его так же, как в свое время твой отец. Ты пошел по стопам Гордона. Тебя соблазнила дешевая шлюха, и теперь мы все будем за это расплачиваться.

Сиренити закручивала волосы в узел на темени и внимательно разглядывала свое лицо в затуманившемся от пара зеркале. Оно ничуть не изменилось, и это показалось ей удивительным и забавным. Она закрепила копну своих кудрей большой заколкой. Несколько прядок выбилось, но она не обратила на это внимания. Наклонившись над раковиной, она еще пристальнее вгляделась в свое отражение.

Ничего. Nada7. Нуль. Все та же самая, прежняя Сиренити.

Но она знала, что она уже не та прежняя Сиренити. Чудесное ощущение удовлетворения согревало ее изнутри. Все-таки она не ошиблась в отношении Калеба. Ни один мужчина не мог бы так заниматься любовью, как это делал Калеб прошлой ночью, если бы не испытывал глубокого чувства.