Он живой человек. У него есть будущее.

У него есть Сиренити.

— Ты собираешься выйти за него замуж? — Зоун резко опустила крышку большой бочки с пшеничной мукой и порывисто обернулась. Ее оранжево-шафранные одежды взлетели и закружились, словно им передалось ее волнение. — О чем ты говоришь, Сиренити? Зачем тебе вздумалось выходить замуж за Калеба?

— Потому что я люблю его. — Сиренити смахнула пыль с ряда банок с тростниковой мелассой. — А он любит меня. Просто он этого еще не знает.

— Если он этого не знает, то не кажется ли тебе, что выходить за него замуж, может быть, чуточку преждевременно?

— Вероятно. — Сиренити пошла по проходу туда, где были сложены пакеты с лапшой. — Но мне кажется, что ждать я не смогу.

Зоун пристально посмотрела на нее.

— Ты беременна?

— Нет.

— Тогда почему ты не можешь подождать?

— Это трудновато объяснить, Зоун. — Даже себе самой. Она знала, что рискует, пытаясь угадать истинные чувства Калеба.

К сожалению, ей стало совершенно ясно, что сам Калеб не очень хорошо разбирается и справляется со своими эмоциями. Она подозревала, что он слишком долго учился не думать о своих потребностях, стараясь удовлетворить бесконечные требования семьи, слишком долго выполнял все то, к чему обязывала его фамилия Вентресс. Он не осознавал полностью своей ответственности перед самим собой.

Годы, потраченные на расплату за грехи родителей, вселили в него глубочайшее недоверие к собственному желанию любить и быть любимым. Ей казалось, что он даже не понимает истинного значения этого слова или, во всяком случае, понимает его не так, как она.

Однако неспособность Калеба дать правильное определение любви отнюдь не означает, что у него нет к ней скрытого таланта, оптимистически думала Сиренити. Она уловила в нем этот талант с самого начала. По сути, этот талант и был одной из черт, привлекших ее к нему на начальной стадии их отношений.

Этим утром она по-прежнему была уверена в своей правоте относительно его способности любить. В последние несколько дней она замечала тлеющий огонь у него в глазах, ощущала нежность в его прикосновениях, мельком заглядывала в самые потаенные уголки его души.

Человек такой глубины наверняка должен обладать способностью давать и принимать любовь.

Прошлым вечером она пришла к выводу, что Калеб слишком узко понимал любовь — в этом и заключалась настоящая проблема. Ведь человек, по существу, узнает о любви на примере.

Сиренити поняла, что до ее появления единственным известным Калебу видом любви была любовь на определенных условиях.

Неудивительно, что он не узнал своих истинных чувств к ней, думала Сиренити, взмахивая своей метелкой из перьев. Для Калеба слово «любовь» имело множество жестких определений. Большинство из них связано с холодными понятиями о долге и ответственности. Негативный, подспудный сигнал, который непрерывно шел к Калебу от семьи, состоял в том, что если он повторит ошибки отца, то будет недостоин любви.

Любовь для Калеба оставалась всегда увязанной с необходимостью вновь и вновь добиваться признания в семье, которая до конца так и не поверила ему. И не простила ему его прошлого.

Но к ней, Сиренити, он испытывал какое-то другое чувство, чувство, которого он еще не понимал, потому что оно не было холодным, застывшим и ничего не прощающим, не было похожим на понятие долга. Это было что-то такое, чего он пока не умел ни определить, ни назвать.

Во всяком случае, она надеялась, что дело обстоят именно так. Потому что если не так, если она обманывает себя, то ей придется расплачиваться ужасной ценой.

Этот факт оставлял ее один на один с непростым выбором. Она должна либо рискнуть в надежде, что окажется права относительно чувств Калеба к ней, либо не рисковать и упустить свой шанс на любовь.

— Сиренити, может, тебе стоит подольше подумать над этим решением, — мягко сказала Зоун. — Ариадна говорит, что Калеб совсем не такой, как другие мужчины, которых ты знала.

— Это правда. — Абсолютно не такой, как все те, кого она когда-либо знала, подумала Сиренити с легкой улыбкой.

— Сиренити? — Зоун внимательно смотрела на нее. — Что-нибудь не так?

— Нет, ничего. Я просто думала, не заказать ли Лютеру еще партию домашнего соуса. А то у нас его маловато остается. Калеб говорит, кстати, что он будет пользоваться большим спросом и хорошо пойдет через каталог.

Зоун вздохнула.

— Пожалуйста, пойми меня правильно. Я знаю, что у Калеба потрясающие планы относительно этого твоего нового дела с почтовыми заказами. И вообще я ему лично очень и очень благодарна. Можно сказать, они с Блейдом спасли мне жизнь. Но я совсем не уверена, что Калеб подходящая для тебя пара в духовном плане. Хотя он мне и нравится, я все же чувствую исходящую от него опасность.

— Ты вроде бы решила, что спутала его флюиды с флюидами Ройса Кинкейда.

Зоун в задумчивости нахмурилась.

— Да, верно, но теперь я во всем этом как следует разобралась, и все равно с ним не все хорошо. Я улавливаю больше темноты в ауре Калеба.

— Буду иметь это в виду.

Зазвонил телефон, не дав Зоун продолжить. Обрадовавшись предлогу, позволявшему прекратить этот разговор, Сиренити положила метелку и заторопилась к аппарату.

Она нырнула за прилавок, свернула в дверь офиса и схватила трубку.

— Магазин «Уиттс-Энд гросери».

— Попросите мисс Сиренити Мейкпис.

Вечно недовольный голос Филлис не узнать было просто нельзя. Сиренити не хотелось с ней разговаривать. Честно говоря, сегодня она здорово злилась на весь клан Вентрессов.

Прошлым вечером она с удивлением поняла, что онa, возможно, является первым в истории человеком, который на самом деле сказал Калебу вслух: «Я люблю тебя». Если это так, то она еще спросит с Вентрeccoв по большому счету.

— Это Сиренити. Чем могу быть вам полезна, миссис Таррант?

— Мне совсем не нравится, что я вынуждена звонить вам, мисс Мейкпис.

— Ну, я тоже не в восторге от того, что вынуждена отвечать вам, так что давайте перейдем к делу.

— Очень хорошо, я буду говорить без обиняков. Я подозреваю, что это единственный подход, который понятен женщинам вашего сорта. Мы обсудили это с Франклином. Сколько вы хотите?

У Сиренити перехватило дыхание. Но уже в следующую секунду она заговорила, придав голосу легкость, которой вовсе не испытывала.

— Сколько? О, вы что-то продаете, миссис Таррант? Может быть, косметику? Вообще-то я не очень люблю пользоваться всеми этими вещами, но думаю, что могла бы купить крем для рук или еще что-нибудь.

— Ваш сарказм ни к чему, мы просто теряем время. Не лучше ли вам говорить со мной так же прямо, как я говорю с вами? Просто скажите мне, сколько вам заплатить за то, чтобы вы оставили всех нас в покое.

— Меня интересуете не вы все, а только Калеб. — Наверно, не следует так провоцировать Филлис, упрекнула себя Сиренити. Но при таких обстоятельствах трудно быть вежливой.

— Ваш корыстный интерес к Калебу, мисс Мейкпис, мне прекрасно известен. — Голос Филлис стал тонким от напряжения и гнева. — Но этот ваш так называемый «интерес» раскалывает нашу семью.

— Похоже, что клей, которым склеена ваша семья, вообще неважно держит. Воспитывать мальчишку, внушая ему, что он должен расплачиваться за ошибки родителей, — это не самый лучший способ убедить его в том, что он любим и желанен. И это не самый умный способ добиваться, чтобы у него возникало чувство настоящей привязанности к семье.

— Идите к дьяволу, — огрызнулась Филлис. — Частные дела семьи Вентрессов не ваша забота. Мы сделали все, что могли, для этого неблагодарного мальчишки, невзирая на проступок его отца.

— И ни на минуту не переставали напоминать об этом Калебу, верно?

— Калеб был упрям даже в самом юном возрасте. Было необходимо почаще напоминать ему, что он не должен повторять ужасной ошибки своего отца.