— Пожалуйста, не трогайте их, — тихо, но властно сказал Калловей. — Они могут понадобиться полиции для судебной экспертизы.

— Полиции? — В голосе Лэмборна звучала насмешка. — Да вы посмотрите в окно, Калловей. Столько снега, что нам повезет, если полиция доберется сюда через четыре-пять дней. А то и через неделю, учитывая, что в этом доме нет телефона. Поймите, если мы останемся в изоляции, то с телом придется что-то делать. — Вдруг показалось, что его вот-вот стошнит.

Калловей внимательно осмотрел Тибалда. Без всяких там «с вашего позволения» он протянул руку и сдернул что-то с рукава свитера молодого человека.

— Нитка прицепилась, — объяснил он, продемонстрировав белый хлопковый обрывок. — Не выношу беспорядка в одежде.

Все взгляды устремились в его сторону. Если говорить об элегантности, то Калловей принадлежал к тому типу мужчин, которые всегда выглядят так, как будто забыли раздеться, ложась в постель накануне вечером.

А потом Калловей взял командование на себя.

— Я думаю, позже мы можем переместить тело в конюшни или в какую-нибудь из надворных построек. Там будет достаточно холодно еще по крайней мере в течение нескольких дней. Мы все сделаем с максимальным при данных обстоятельствах уважением.

А пока, может, вы отведете Элмора вниз и приглядите, чтобы с ним все было в порядке. Мы с Родериком останемся здесь и сделаем все, что необходимо.

— Почему вы? Почему не мы? — раздраженно спросил Лэмборн. Так раздражается человек, который сознает, что он мелкий и никчемный, но при этом пытается выглядеть уверенно.

— Но ведь так будет лучше, не правда ли? — мягко спросил Калловей. — Вы оба так близки к покойному, мы более беспристрастны. И потом, Родерик — святой отец, а я — профессор.

Разумеется, он сказал правду, но это была на удивление гибкая правда. Калловей был профессором, но не медицины и не патологии. Но это не имело значения. Наши верительные грамоты были приняты без дальнейших расспросов и, я уверен, с некоторым облегчением. Они увели Элмора.

Калловей плотно закрыл за ними дверь.

— Итак, Родерик, давайте посмотрим, что тут у нас.

Я огляделся. Это была просторная комната с высоким потолком, на полу лежал роскошный ковер, стены обшиты панелями темного дерева. Слева при входе был установлен больших размеров старомодный камин. Подобные камины находились и в комнатах для гостей, а один, побольше, внизу. В этом все еще делились остатками тепла припорошенные золой красные тлеющие угли. Рядом с камином стоял антикварный «капитанский» стул — с подлокотниками и низкой спинкой темного дерева, с потрепанным сиденьем из красной кожи. Прямо напротив камина — окно с осколками стекла под подоконником, через него Тибалд пробрался в комнату. Малиновые бархатные шторы, гораздо тяжелее, чем в моей комнате, были грубо раздвинуты в стороны. Второе окно было по-прежнему зашторено.

Полог над огромной кроватью сэра Исаака был того же цвета, что и шторы. Матрасы соответствовали размерам кровати: сэр Исаак лежал на толще гагачьего пуха, какой больше уже не встретишь. Справа от кровати стояло бюро с электрической лампой и бутылками, на которые указывал Тибалд.

Сам старик лежал на спине, он был одет, как уже отмечалось ранее, в длинный халат яркого синего цвета, под халатом на нем все еще были рубашка и брюки. На ногах красовались темно-синие шлепанцы, и я с легким изумлением заметил, что он в желтых носках. Покойный выглядел достаточно умиротворенным. Я предположил, что, когда его проводили в комнату, он просто прилег отдохнуть, может быть, во сне у него случилась рвота и он умер.

— Похоже, мы напрасно предприняли это путешествие, — сказал я своему другу.

— Вовсе нет.

Калловей внимательно осматривал прикроватный столик, почесывая щеку и напевая что-то себе под нос. Мотивчик напоминал старый номер Бадди Холли. Вдруг он переключился на «Битлз», взял со стола бутылки, быстро их осмотрел и аккуратно поставил на место.

— Подойдите сюда, Родерик. Скажите мне, что вы видите?

Я подчинился.

— Бутылка «Реми Мартин», полная примерно на треть, и пустая аптечная бутылочка. — Я повнимательнее пригляделся к последней. — Пенобарбитон, кажется. Было много шумихи по поводу этого лекарства в сороковых, когда я был мальчишкой.

— Да, «Реми Мартин» и пенобарбитон. Что-нибудь еще?

Я мог только предполагать, что Калловей имеет в виду тонкий слой пыли, потревоженный, когда сдвигали бутылки, и сказал ему об этом.

— Верно.

Фальшиво напевая, Рубен Калловей закружил по комнате. На это раз пришел черед Пресли. Калловей остановился возле «капитанского» стула, наклонился и что-то от него отщипнул. Когда он выпрямился, на губах его играла слабая улыбка.

— Еще одна нитка, — сказал он мне. — Зацепилась за подлокотник.

— Я знаю, аккуратность — ваш пунктик.

Чтобы сравнять счет, я огляделся и приметил крохотный белый обрывок на манжете халата покойного.

— Еще одна!

— Ага, спасибо, Родерик, отличная работа. Как раз халат я собирался осмотреть после стула. — Самодовольная улыбка озарила лицо Калловея. — Но вы упустили еще одну. — Он указал на дверцу бюро возле кровати, из-под которой также торчал кончик белой нитки. Калловей потянул за него, дверца открылась, и на пол вывалился комок мятых, несвежих бинтов. Калловей поднял их. Это были грубо оторванные от рулона полосы бинта.

— Ну вот, — произнес Калловей с таким видом, будто совершил великое открытие.

Выпрямившись, он сказал:

— А теперь я хочу, чтобы вы помогли мне в одном деле, которое можно счесть кощунственным. Мы снимем с сэра Исаака кое-какую одежду.

Я выразил некоторое неудовольствие, но только потому, что Калловей наверняка ожидал этого. Я хорошо знал своего друга и понимал, что он не пошел бы на такое, не будь у него веских причин.

Я снял с сэра Исаака шлепанцы и — по настоянию Калловея — носки. Калловей тем временем бегло ощупал тело покойного.

— Окоченение еще не наступило, — бормотал он, — но в комнате было жарко, как в пекле, — камин да еще центральное отопление. Я не очень-то в этом разбираюсь, Родерик, но, по моему разумению, окоченение может замедлиться или ускориться в зависимости от температуры окружающей среды. Ладно, продолжим.

Мы приступили к самому сложному. Раздевание трупа — утомительное занятие, но мы справились настолько, насколько это было необходимо Калловею. Мы задрали халат и рубашку покойного до плеч, а брюки и трусы спустили до коленей. Ягодицы, бедра, щиколотки с задней стороны и ступни покойного были тусклого печеночного цвета.

Калловей указал на изменение цвета.

— Гипостазы, — констатировал он.

— Трупные пятна, — согласился я.

Одна голова — хорошо, а две — лучше.

Калловей продолжил «экзаменовку»:

— Тогда скажите, что здесь не так?

— К несчастью, Калловей, я — священник, а не владелец похоронного бюро! — Мой друг только нахмурился в ответ, и я решил внимательнее осмотреть тело покойного. А потом я понял, к чему он клонил. — На спине нет никаких пятен, — сказал я.

— Неплохо, Родерик. А теперь скажите, не странно ли это для человека, умершего во сне в таком положении? И обратите внимание, на предплечьях и на груди также имеются слабые следы.

Я посмотрел туда, куда указывал Калловей. Возможно, там имелись какие-то следы. Я не был уверен, но зрение у Калловея было острее моего.

Калловей пощипал себя за нижнюю губу.

— Я думаю, сэр Исаак был прав тогда, много лет назад, — задумчиво сказал он. — Его убили, пророчество сбылось.

Внутренне я чувствовал, что Калловей может быть прав, но я должен был играть роль адвоката дьявола.

— Не принимаете ли вы желаемое за действительное? — спросил я. — Может, вы излишне усложняете то, что здесь произошло? — Тут мне на ум пришел другой довод: — Дверь была заперта изнутри. Это явно исключает возможность нечестной игры.

— Ах да, запертая дверь. Благодарю, что напомнили мне об этом, Родерик. Постараюсь не забыть об этом обстоятельстве.