Не спрашивая позволения, Калловей налил себе еще полбокала бренди.

— Тут, возможно, вы правы, — пробурчал он.

— Все, о чем я вас прошу, Калловей, это чтобы в случае, если я когда-нибудь позову вас, вы пришли и, если со мной что-нибудь случится, постарались узнать правду. Просто пообещайте мне это.

— А Элкуан не упомянул о каком-нибудь способе обойти опасность или избежать… такой участи?

— Я думал об этом, — признался сэр Исаак. — Элкуан ответил, что это предначертано, а то, что предначертано, то всегда сбывается.

— Ладно, — пробурчал «большой человек». — Если это когда и случится, я согласен искать правду. Вряд ли полиция будет рада моему вмешательству, но я сделаю все, что смогу. — Калловей немного воспрял духом. — Возможно, ваш местный бобби окажется толстяком, склонным пофилософствовать, и тогда я смогу остаться дома…

Это было приблизительно лет двадцать назад, а теперь я с Калловеем был в нескольких десятках миль от особняка сэра Исаака Прайса. Калловей уже давно получил звание университетского профессора, и место его не достойного уважения старого «форда» занял не достойный уважения старый «роллс». Это была единственная материальная награда, которую преподнесла Калловею жизнь. Он по-прежнему был вынужден курить турецкие сигареты, а не гаванские сигары и до сих пор не мог позволить себе арманьяк «Маркиз де Монтескью».

Во время нашего путешествия он и рассказал мне о том первом вечере в доме сэра Исаака.

— И потом больше ни слова об этом деле, — сказал Калловей. — Это был просто уик-энд в доме друга. Мы немного гуляли, немного поохотились, много выпивали, мы беседовали, смеялись, рассуждали о миропорядке. И ни разу не упомянули имени Элкуана и не вспомнили о его странном пророчестве. И после того уик-энда ни одной весточки от сэра Исаака Прайса. Вплоть до вчерашнего вечера, когда я получил его телеграмму.

Калловей показал мне эту телеграмму. Ее вполне можно было выставить на конкурс «Самая короткая телеграмма года»: «Сейчас. Прайс».

— Вы уверены, что он не мистификатор или банальный эксцентрик?

— Дорогая бы вышла мистификация. Помимо того, что Прайс подарил самый роскошный уик-энд в моей жизни, он оплатил мне бензин.

Калловей начал вертеть в одной руке пачку сигарет, и «роллс» запетлял по, благодарение Богу, пустому шоссе. Я выхватил у профессора пачку и прикурил для него сигарету. Она была отвратительной. Я часто думаю о том, что, если бы шоколад был таким же мерзким на вкус, как табак, никто в жизни больше не съел бы ни кусочка. Так почему же люди настолько упорствуют в своем пристрастии к табаку?

Калловей в благодарность что-то буркнул.

— Что касается эксцентричности… ну, какие-то аспекты его жизни обычные люди могут посчитать проявлением эксцентричности, а какие-то, наоборот, разумными. У него не было телевизора, но телевидение в пятидесятые еще не распространилось так широко, как в наше время. И даже сейчас в некоторых отдаленных районах нашей страны существуют проблемы с приемом телепрограмм. И телефона в его доме тоже не было. Он сказал, что сыт по горло теми, что имелись у него, когда он занимался бизнесом. Не могу сказать, что нахожу это странным. Я сам терпеть не могу эти чертовы полезные устройства.

Устройства, которые можно использовать, чтобы вовлечь меня в авантюру, добавил бы я. Но не стал себя утруждать, так как знал, что это ничуть не заденет Калловея. Выехали мы рано, сначала проехали по холмам Гэмпшира и Уилтшира, потом через Глочестер и Уорикшир, объехали Бирмингем с его пригородами и добрались до южных окраин Йоркшира. Обогнув крупные города Шеффилд, Брэдфорд и Лидс, мы в итоге оказались среди йоркширских долин и вересковых пустошей, на пути к границам с Кумбрией и Даремом.

Когда мы отправились в дорогу ранним утром, небо заволокли низкие темно-серые тучи, и большую часть пути дождь перемежался со снегом, к чему прибавлялись фонтаны грязи из-под колес встречных машин, что невероятно снижало видимость. Манера Калловея вести машину не улучшала ситуацию, и я не раз вздрагивал от страха.

— Не понимаю, почему вы волнуетесь, — смеялся он. — Я чувствую себя в полной безопасности. Ехать в одной машине со священником спокойнее, чем с целой компанией святых Кристоферов. [80]

Когда мы достигли центральных графств, снег с дождем прекратился, но тучи потемнели и приобрели гнетущий темно-багровый оттенок. Ветер стих, словно ожидая, когда вся эта масса придавит собой нашу машину. Когда мы свернули с шоссе на пустынную сельскую дорогу и до нашего пункта назначения оставалось несколько миль, опять пошел снег. Снегопад усиливался, фары высвечивали только белую поверхность дороги, а «дворники» с великим трудом очищали лобовое стекло.

— Не волнуйтесь, — сказал Калловей. — Я думаю, мы уже почти приехали.

Мы продолжали подъем и несколькими минутами позже выехали на перевал. Внизу, в долине, где-то на расстоянии мили, я увидел огни огромного дома с башенками. Несмотря на то что было темно, ощущалась атмосфера старых времен и основательности. Я от всей души поблагодарил Господа. Калловей только самодовольно ухмыльнулся, словно хотел сказать: «Доверьтесь мне, Родерик».

Через несколько минут мы стояли на крыльце, размером с небольшую часовню. Калловей колотил железным дверным молотком по деревянной двери с металлическими шишками, совсем не такой, как в моей церкви. Каждый тяжелый удар отзывался эхом нескольких ударов, но Калловей перестал стучать, только когда услышал, как загремели отодвигаемые засовы. Заскрипели несмазанные петли, и дверь с трудом отворилась. На нас уставился тощий, как скелет, человек в болтающемся костюме.

— Элмор! — пробасил Калловей, — Клянусь, ты ничуть не изменился.

Мы прошли по холлу, который, будь он чуть поменьше, мог бы послужить декорациями для «Узника Зенды» [81], правда, для авангардной ню-версии, потому что в этом доме было жарко, как под пуховым одеялом.

— Профессор Калловей… сколько лет, сколько зим! Большая радость видеть вас, сэр, — Переполненный крупными зубами рот дворецкого растянулся в улыбке. — Сэр Исаак говорил, что вы приедете.

Калловей махнул рукой в мою сторону.

— Я взял на себя смелость привезти с собой моего друга отца Ши, — пояснил он. — Уверен, у вас найдется для него местечко. В этом доме сотни две комнат, не меньше. Мы можем видеть сэра Исаака?

Дворецкий покачал лысой головой:

— Вряд ли. Хозяин вроде как устал. Только-только ушел прилечь. Вы увидитесь с ним утром. Хотя здесь молодой мистер Ричард вместе с мистером Питером Лэмборном. Я недавно слышал, как они спускались поиграть на бильярде.

— А кто они такие?

— Как, сэр! Мистер Ричард — племянник сэра Исаака, мистер Ричард Тибалд, вот так. А мистер Лэмборн — адвокат сэра Исаака, он здесь по делам. Не мое дело, но они с мистером Исааком помалкивают об этом. Это все равно, вы следуйте за мной, джентльмены, я покажу вам ваши комнаты. Когда приведете себя в порядок после дороги, вас будет ждать горячий ужин и питье.

Мы встретились с гостями этого дома, когда поглощали весьма щедрый ужин за столом, который накрыл для нас Элмор. Дверь распахнулась, и в столовую, опережая хозяина, ворвался энергичный мужской голос:

— Бросьте, Лэмборн, всего один бокал перед сном… Вечер добрый, кто вы?

Тот, кто спрашивал, был коренастым молодым человеком лет двадцати пяти. Одет он был небрежно — расклешенные вельветовые брюки и цветастая рубашка. Его темные волосы спадали на плечи, и у него были густые усы а-ля Сапата. [82]Следом за ним шел мужчина постарше, его черные блестящие волосы облепляли череп. На нем был теплый, дорогой по виду костюм в тонкую полоску. Я не мог понять, как он выдерживает тропический климат этого дома. Возможно, он был просто невосприимчив к температуре воздуха.