— Нет, конечно, — заметила Кейт. — Вы умная и страстная, и у вас есть душа.

Оливия вздохнула.

— И бывший муж, которого могут повесить как предателя. Что невероятно обрадует Джервейса.

Леди Кейт поднялась.

— В таком случае он никогда не узнает.

Оливия моргнула.

— Так просто?

Леди Кейт хищно улыбнулась.

— Конечно. Я собираюсь получить большое удовольствие от игры по разрушению его планов.

Оливия подскочила.

— Это не игра, Кейт. Джервейс опасен.

— Ну не надо, Оливия.

В этот миг у Оливии появился выбор. Она могла все честно выложить и повести себя так, как диктовала целесообразность.

— Вы не понимаете? Именно Джервейс убедил Джека, что ребенок не его. Хотя одного взгляда на Джейми было достаточно, чтобы увидеть истину, Джервейс не удосужился взглянуть.

— О, Оливия…

Леди Кейт подозрительно долго рассматривала кроваво-красные розы, увивающие стену сада. Оливия перестала дышать, опасаясь, что ее подруги не поверят сказанному.

Но леди Кейт, потирая переносицу, покачала головой.

— Хорошо, — сказала она, поднимаясь на ноги и принимая позу, которую Оливия мысленно определила как свойственную исключительно герцогиням. — Я могу дать указания Финни, чтобы он связался с Чемберсом втайне от Джервейса. Что еще?

Оливии стало легче. Пришла ее очередь выказать храбрость.

— Пришло время довериться еще кому-нибудь, — сказала она и встала, как если бы это придало ей смелости. — Нам следует поговорить с вашим кузеном Дикканом.

На следующий день они отправили по домам троих своих пациентов, и те уехали в громыхающих повозках с напутственными улыбками и корзинами еды в дорогу. За хлопотами по отправке наступил и прошел полдень, а Оливия все еще не видела Джека.

Когда церковные колокола пробили час, она собрала все свое мужество и пошла наверх. Ее тело радостно отозвалось, стоило ей шагнуть на первую ступеньку. Сердце учащенно забилось, руки стали влажными. Она испугалась. Ее раздирали противоречивые чувства, она не знала, сможет ли когда-нибудь обрести покой.

Он сидел у окна в кресле и играл в карты с Трэшером. Должно быть, Харпер дал ему чью-то одежду, потому что на нем были слишком просторные рубашка и брюки. А Трэшер одолжил ему свой парик, который торчал на голове Джека как меховой берет, а густые черные волосы беспорядочно выбивались из-под него. Оливия с трудом удержалась от улыбки.

— Это, сэр, — обвинял Джек своего маленького партнера, — называется «жульничать».

Трэшер поднял на него глаза, оторвавшись от сброшенных карт.

— Ну да, а как же, — охотно признал он. — Только так можно выиграть у господ.

— Ты плут, — заявил Джек, собирая карты и тасуя их. — И я тебе не господин.

Трэшер захохотал, словно его щекотали. Вскочив, он схватил свой парик и водрузил на собственную голову.

— Теперь я тоже господин.

— Что ж, — ответил Джек, — теперь я буду жульничать.

— Кажется, я пришла как раз вовремя, — сказала Оливия, входя в комнату. — Боюсь, негодники, скоро вы поднимете на ноги весь дом.

— Негодники. — Трэшер закивал. — Это мы, прекрасно.

— Мне пришло в голову, миледи, — сказал Джек, откидываясь на кресле и поднимая на нее умоляющие глаза, — что вы не поцеловали меня сегодня.

В то утро Харпер разбинтовал ему голову. Стало видно, что одна сторона лица у Джека все еще оставалась сильно опухшей и в кровоподтеках. Оливия поймала себя на желании прикоснуться к ней губами.

— А мне пришло в голову, — заявила она, подбоченившись, — что вы не съели ваш обед. Я принесу вам каши?

Он скорчил рожицу, которая когда-то заставляла ее заливаться смехом.

— Только если вы захотите окончательно прикончить меня. Умоляю, Ливви. Больше никаких каш.

— Тогда суп. Хлеб.

— Поцелуй.

— Ты очень болен, Джек.

Он надулся.

— Насколько я слышал, никто еще не умирал от поцелуя. На самом деле доказано, что поцелуй может пробудить от смерти.

— Только в сказках.

— Кто сказал, что это сказки? Возможно, некоторое преувеличение, ну как разговоры в обществе.

— Так ты утверждаешь, что, если бы я поцеловала тебя раньше, ты бы не лежал так долго без сознания?

— Не совсем так. Я бы очнулся скорее. — Он уже снова ухмылялся, его сине-зеленые глаза казались неестественно яркими на бледном, в синих кровоподтеках, лице. — Ты в самом деле считаешь, что я могу покинуть тебя, Лив?

Оливия осталась довольна собой. Она справилась с внезапно нахлынувшим гневом. Покинуть ее? Разумеется, она так считала, потому что он уже сделал это.

Должно быть, что-то отразилось на ее лице, потому что Джек нахмурился.

— Я бы не хотел оказаться вдали от тебя. Если есть что-то, что я знаю наверняка, так именно это.

Она долго сжимала и разжимала пальцы, чтобы не сорваться. Ей хотелось обрушить на него правду. Пусть узнает, что он сделал с ней.

Но сейчас она не могла себе этого позволить. Если она выпустит из ящика хоть одно воспоминание, остальные выскользнут следом, а этого она не вынесет.

— Хорошо, — сказала она, старательно следя, чтобы не задрожал голос. — Как нога?

Он посмотрел вниз, как бы удивляясь, что она на месте.

— Гораздо лучше. Кажется, милая, мед хорош не только для пышек.

Она кивнула, не забывая держать руки подальше от него.

— Трэшер, будь так добр, принеси этому грубияну ростбиф.

Трэшер вскочил с кресла.

— Если желаете, я раздобуду для него немного шоколада. Эти бельгийцы умеют его делать. Стянуть проще простого.

— Держи свои лапки при себе, ты, плутишка, — пригрозил ему Джек.

Трэшер исчез за дверью прежде, чем Джек снова повернулся к Ливви.

— Я что-то не то сказал, — произнес он, протягивая ей руку.

Она взялась за нее, чтобы не вызвать у него недоумения.

— Нет, ничего. — От его прикосновения она начала оттаивать. — Просто… ну… ты был очень плох. Ты почти покинул нас.

— Да? Я знаю, что прошло больше двух недель с тех пор, как я видел тебя последний раз. Хотя я не могу представить себе это, клянусь тебе. Но… факты не лгут. Что между нами случилось, Лив?

Она на миг перестала дышать. Она испугалась, что выложит правду. «Ты выбросил меня как ненужную вещь. Ты поверил лжецу и проклял свое собственное дитя, а потом начал новую жизнь с какой-то Мими».

— О, я думаю, мы были слишком молоды и безрассудны, когда обвенчались. Мы не дали себе времени достаточно хорошо узнать друг друга, чтобы преодолеть трудности. А потом…

— Я поступил на военную службу.

Она заморгала. Сглотнула.

— Да.

— А что Джервейс? Он тоже поступил на военную службу? Она засмеялась:

— Ты в своем уме? Ты можешь себе представить Джервейса, бредущего по грязной дороге?

Он снова заулыбался.

— Ты права. Надеюсь, я не слишком задолжал ему после того, как ты немножко увлеклась игрой в карты. Или ты в конце концов позволила мне покрыть твой проигрыш?

Эти слова были как удар. Он все еще не верил ей.

— Если ты хочешь, чтобы я осталась, — сказала она, отнимая у него свою руку, — ты никогда не заговоришь больше об игре в карты.

— О, я знаю, ты выбросила это из головы, Лив, — сказал он, снова потянувшись к ней. — Это легко можно понять. Раньше ты никогда не была такой резкой.

Избежав его прикосновения, она шагнула назад.

— Я говорю то, что хочу сказать. Я повторю это еще раз, и никогда больше. Я. Никогда. Не играла. В карты. Если ты не можешь поверить мне, нам не о чем больше говорить, и я оставлю тебя в надежных руках сержанта Харпера.

— Но Джервейс…

— Лгал.

— Не говори ерунды, Ливви. Зачем Джервейсу лгать?

Она снова боролась сама с собой. Одно слово правды — и остальное польется рекой. Заговорив, она почувствовала гордость оттого, что ее голос звучал спокойно.

— Это и есть, Джек, одна из трудностей, о которых я говорила. Тебе было проще поверить кому-то еще, но не мне. Твое недоверие начало разрушать наш брак.