— Просто мне не терпится узнать, как идут дела. Как наш маленький заговор, продвигается?

Говард бросил на него взгляд, от которого у любого мало-мальски чувствительного человека забегали бы по коже мурашки.

Но Огастес Гаскел не был чувствительным человеком.

— Неужели настолько плохо! — Он сочувственно пощелкал языком.

Руки Говарда сжались в кулаки.

— Во-первых, Огастес, никакого заговора не было вовсе.

— Должно быть, ты не совсем понял меня, сынок. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я дам тебе маленький совет…

— По правде, говоря, буду.

Прозвучавшая в голосе пасынка откровенная злость заставила Огастеса тут же пойти на попятный.

— Зачем же так нервничать. Просто я знаю Кристину, с ней нужно уметь обращаться.

— Неужели? — Говарду все труднее было держать себя в руках. — Напомните мне, когда вы виделись или разговаривали с ней в последний раз?

Склеротические щеки старика побагровели. Он открыл рот, собираясь возразить, но, видимо, не нашел что.

— Неужели вам не понятно, что Кристина не хочет, чтобы ею руководили, не хочет быть управляемой подобно иенам на акции? Ей хочется, чтобы се уважали, любили без всяких условий, неэгоистично.

— Что ты хочешь этим сказать? — Говард покачал головой.

— Вы что, действительно ничего не видите? Я начинаю понимать, что, покидая дом, Кристина прекрасно знала, зачем это делает. Основная ваша проблема в том, что вы до сих пор считаете ее ребенком…

Внезапно Огастеса осенила идея настолько сумасбродная, что он чуть было не отверг ее, не раздумывая… Но потом взглянул Говарду в глаза и спросил:

— Ты уверен, что речь сейчас идет обо мне? — Словно окаменев, Говард некоторое время ошеломленно смотрел на отчима, потом, выругавшись, открыл дверь своей спальни и громко захлопнул ее за собой.

— Где отец? — спросила Кристина, ставя на пол чемоданчик с вещами. Вполне достаточно на несколько дней, но слишком мало для того, чтобы создать впечатление приезда надолго.

Бертран Бакстер, презирающий условности, но весьма опытный дворецкий, воспринял ее появление без комментариев, хотя и присутствовал при демонстративном уходе Кристины из дому. Тогда она в крайне категоричных выражениях заявила, что в следующий раз преодолеет порог этого дома не иначе как в гробу! И все же я опять здесь, думала она, оглядывая впечатляющий, но несколько помпезный холл. Ничего не изменилось, и отец наверняка тоже.

— Думаю, он в кабинете. Может быть, мне проводить вас?

— Я знаю дорогу.

— Разумеется, знаете. Разрешите заметить? — В глазах Кристины появилась улыбка.

— Разве тебе когда-нибудь можно было помешать?

— Приятно снова видеть нас дома.

— Всего лишь на время.

— Как вам будет угодно, мисс.

— Бертран! Не смей называть меня мисс. А потом, с каких это пор мы перешли на "вы".

— Всего лишь дань почтения…

— Что это с тобой случилось? И кстати, откуда у тебя этот фингал?

Дворецкий осторожно потрогал разноцветную опухоль под левым глазом.

— Небольшая размолвка в пивной.

— Неужели тебя начала подводить реакция? — поддразнила она. — Так ты собираешься отнести чемодан в мою спальню?

— У тебя что, руки отсохли, девочка? — услышала она в ответ.

Улыбнувшись, Кристина почувствовала, как улучшается ее настроение.

— Если бы ты не был таким красавчиком, я бы тебя обняла. — Что она, впрочем, и сделала. Пригладив свои длинные волосы, Бертран широко улыбнулся.

— Веди себя прилично, девочка, у меня есть женщина. К чему эти сантименты! — сказал он, похлопывая по прижатой к его груди рыжеволосой голове.

Шмыгнув носом, Кристина отстранилась.

— Значит, в кабинете?

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Предпочитаю разговор без свидетелей, — со вздохом ответила она, гордо выпрямившись.

Собравшись было постучать в массивную дверь, Кристина вдруг передумала, твердой рукой взялась за ручку и, не желая терять боевого настроя, распахнула створку с такой силой, что та, ударившись о степу, заставила содрогнуться висящие на ней картины в золоченых рамах.

Не успела она перешагнуть порог, как сидящий в большом кожаном вращающемся кресле человек поднял голову от сверкающего полировкой стола красного дерева. Поднеся руку к лицу, он поспешно стер с него слезы.

— Будут в этом доме когда-нибудь стучать? — раздраженно бросил он. — Кристина, ты?!

Ее отец никогда не плакал. Просто не умел! Однако факт был налицо. И это не укладывалось в ее голове. Вся тщательно взлелеянная антипатия к нему куда-то исчезала, утекала, как песок между пальцами. О нет, только не сейчас!..

Нарочито откашлявшись, Огастес сделал героическую попытку взять себя в руки и, схватив первую попавшуюся из лежащих на столе папок, открыл ее.

Кристина проглотила вставший поперек горла комок и поставила чемодан на пол. Грозный тиран-отец больше походил сейчас на испуганного ребенка, и это потрясло ее.

— Значит, ты все-таки решила вернуться, — буркнул он.

До этого Кристина и представить себе не могла, что властный тон и деспотичные манеры отца могут вызвать у нее ностальгию. Но теперь, слыша его слабый, дрожащий голос, она много отдала бы, чтобы не быть свидетельницей столь разительной перемены.

— С тобой все в порядке, папа? А как… — Страшно было высказывать свои опасения вслух. — Элизабет… как там она?

Огастес вытер с морщинистого лица оставшуюся влагу.

— Нет-нет… ничего не изменилось к худшему. Она все в том же состоянии. Просто я… — Голос его прервался.

Несмотря на кажущуюся готовность ко всему, необыкновенная худоба Элизабет неприятно поразила Кристину.

Находящаяся рядом с ней сиделка, кивнув, вышла из комнаты.

— Приятная женщина, но слишком уж деловая, — заметила Элизабет. — Твой отец только что ушел… Он очень рад, что ты вернулась, — радостно сообщила она. — Ты довольна прогулкой?

Изобразив улыбку на непослушных губах, Кристина вошла и залитую солнцем комнату, надеясь, что мачеха не заметила ее первоначальной реакции.

— Сегодня прекрасный день, я уже забыла, как тут замечательно красиво и тихо. — Прогулка по окружающему дом парку была задумана с целью собраться с духом и с мыслями. К несчастью, ни одна, ни другая цели достигнуты не были.

Торопливо подойдя к креслу, Кристина нежно обняла Элизабет, стараясь не обращать внимания на то, что даже через одежду можно прощупать каждое ребро.

— Будь так добра, подвези меня к окну, Кристина. — Элизабет кивнула на столик, на котором был сервирован чай. — Не волнуйся, пока еще я в состоянии передвигаться сама, просто иногда чувствую себя усталой.

Согласно кивнув, Кристина подкатила кресло с Элизабет к окну и уселась сама.

— Это самое мое любимое место в доме, — сообщила мачеха.

Кристина окинула невидящим взглядом великолепный вид.

— Мое тоже. — Элизабет действительно умирает, подумала она. Сейчас это особенно заметно.

— Тебе вовсе ни к чему притворяться, моя дорогая, — мягко посоветовала ей Элизабет, беря за руку. — Я знаю, что выгляжу полной развалиной.

Глаза Кристины наполнились слезами.

— Мне так жаль… Я должна была быть здесь. Извините… — Где же мое хваленое самообладание, недоумевала она, с трудом сдерживая рвущиеся наружу рыдания. — Я бы приехала, если бы только мне сообщили…

— Говард хотел сообщить тебе. Я знаю, он был против того, чтобы тебя держали в неведении. Если бы не Огастес…

— Говард хотел мне сообщить? Но мне казалось, что он…

— Что, дорогая? — Кристина покачала головой.

— Да нет, ничего, просто нервы.

— Твой отец по своему обыкновению считает, что поступает тебе во благо. Но, по-моему, Говард прав, говоря, что он стремится чересчур опекать тебя.

— Говард действительно так говорит? — Элизабет молча кивнула, не подозревая, сколько поводов для размышления дала сейчас падчерице.