Лес мало-помалу наполнялся ночными звуками, а когда стало совсем темно, сверчки и лягушки устроили настоящую какафонию.

Наступил час костра! Его развели в каменной колоде неподалеку от палаток. Сухой валежник разгорелся вмиг на углях из жаровни. Порядок после ужина навели в считанные минуты: приятные дела всегда делаются быстро. Дети сидели на раскладных стульчиках вокруг весело потрескивающего костра и пугали друг друга рассказами про лесных чудовищ.

Сандра надела джинсы, толстой вязки зеленый свитер и появилась перед публикой с зачехленной гитарой.

— О-о-о… — протянул Фрэнк. — Вы и это умеете? А я всю дорогу ломал голову, чего ради мы тащим с собой эту штуковину.

Не обращая внимания на его подтрунивание, она расчехлила гитару и взяла несколько аккордов.

— Начинаем наш концерт! — сказала Сандра. — Заявки принимаю и выполняю.

Несколько песен спели хором. У Сандры был приятный голос. Довольно сильный сопрано. Пела она легко и задорно — наверно, еще и потому, что Фрэнк подпевал ей. А потом, когда Дэвид с Джонатаном грянули «Двенадцать негритят пошли купаться в море», он заткнул уши и взмолился:

— Хор отменяется, пусть солирует одна Сандра! Давайте попросим ее спеть свою любимую.

Она не заставила себя упрашивать и запела песенку, которая принесла ей титул «мисс Гейнсвилл».

Знакомые слова словно приобрели теперь особый для нее смысл: «Любовь… Когда ее теряем, испытываем боль, но говорим, мол, осталась свобода…»

— Теперь я вижу, что и «мисс Америка» вам по плечу. Уверен, что положили бы всех конкуренток на лопатки.

— Тогда я не сидела бы с вами у костра, — ответила она тихо. Помолчав, добавила: — На всем белом свете нет такого места — кроме этого! — где бы я хотела сейчас находиться.

Спели все вместе «Когда я был парнишкой» и «У старины Макдональда есть ферма». Взглянув на детей, Сандра сказала:

— Песенку про фермера Макдональда мы всегда поем, когда собираемся всей семьей. Она как будто про нас. Кстати говоря, мой папа — фермер, а старший брат даже вывеску прибил на доме: «Ферма старины Мейсона». Когда доходим до слов: «А на этой ферме у него есть…», — то кричим, как сумасшедшие: «Дети» — и перечисляем всех поименно от мала до велика.

— А сколько у вас братьев и сестер? — спросила Каролина.

— Последний раз, когда приезжала домой, нас было двенадцать, — улыбнулась Сандра.

Джонатан, шмыгнув носом, тоже не удержался:

— Вот это да! Одиннадцать братьев и сестер! — присвистнул он, закатив глаза.

— Вот такая у меня семья! — сказала Сандра, как бы соглашаясь с ним. — И близнецы есть. Джеймс и Ренди.

— А сколько им? — проявил интерес Дэвид.

— Они младше меня на восемь лет. Значит… значит — им по пятнадцать.

— А мы когда-нибудь познакомимся с ними?

Сандра бросила на Фрэнка умоляющий взгляд. Обещать она не могла: лето пройдет и… Пытаться что-либо объяснить им сейчас тоже было бы неразумно.

— А стоящая мысль, братцы-кролики! — заметил Фрэнк. — По крайней мере, будете знать, какими не мешало бы стать вам через пару-тройку лет.

Братья кинулись на дядюшку, колотя его что есть мочи. Бой завязался нешуточный, и прошло минут десять, прежде чем удалось уговорить их идти спать.

Уложив девочек, Сандра осторожно выскользнула наружу. Время еще было детское, и спать не хотелось. Ночь выдалась темная. Мерцали звезды. Казалось, они подмигивают: эй там, внизу, в кромешной тьме, есть кто-нибудь?! Весело потрескивал костер, будто посылая привет своим малюсеньким небесным собратьям. Фрэнка не было видно. Сандра присела на корточки у огня и обняла себя за плечи руками, чтобы согреться. В горах ночью совсем не жарко, подумала она, глядя на пляшущие язычки пламени.

— Холодно? — раздался из темноты его голос. Должно быть, Фрэнк хотел дать знать, что и ему не спится.

— Свежо, — ответила она. — Посидеть у костра — одно удовольствие.

Он подкатил бревно. Установил его так, чтобы было тепло и неопасно. А потом, сделав широкий жест рукой, сказал:

— Прошу, присаживайтесь!

Бревно было довольно длинное, но только на первый взгляд. Как Сандра ни старалась, она все же невольно коснулась Фрэнка, когда садилась.

— Двигайтесь ко мне. Я вас согрею, — сказал он.

Сандра раздумывала не больше секунды. Она — как если бы приняла самое важное в своей жизни решение — придвинулась ближе, склонив голову ему на плечо. Господи, какое блаженство, подумала она. Когда он рядом — ей всегда тепло!

Показалось, что у него участилось дыхание. А потом он сказал хриплым голосом:

— А молодец я, что бревно подкатил! Похоже, я тоже замерз.

Говорят, счастливые часов не наблюдают. Сандра, во всяком случае, не имела ни малейшего понятия, как долго они сидели вот так. Ее чувства были обострены до предела. Он — рядом, его рука — на ее спине, а ладонь — в сантиметре, может, в двух от груди. Он — сильный, теплый, такой удивительно хороший…

Сандра старалась сдерживать дыхание. Они молчали. Она не хотела дать ему понять, что эта близость — ну, если не близость, то интим — волнует ее.

Подумалось, что прошла целая вечность, когда он, нарушив очарование молчаливого общения, произнес:

— А вы, ей-Богу, будто котенок, пушистый, теплый такой, свернувшийся клубочком у меня под боком… Знаете, о чем я подумал? Почему до сих пор не появился некто и не утащил вас… скажем, в уютный домик, увитый виноградной лозой?

Он встал, наклонился, подбросил несколько поленьев в умирающий огонь.

Вопрос застал ее врасплох, ибо ответ был очевиден. Он что, хочет услышать, что она всю жизнь ждала того, кто будет похож на него, Фрэнка Хэзлтона? Не дождется… Душевный стриптиз — вещь опасная вообще, а в самом начале отношений — в особенности. Как часто случается в жизни — раскроешься, разоткровенничаешься, а потом неловко обоим. Поле своей уязвимости следует сужать, а не расширять, решила она.

— Наверно, не хочу, чтобы меня утаскивали, — ответила она нараспев. Акцент на этот раз появился сильнее, чем обычно.

— Забавно! — Фрэнк стоял к ней спиной и ворошил костер, от чего в небо взметались мириады искорок. — Я, конечно же, за равноправие мужчин и женщин, но не могу связать воедино вас и какую-то там карьеру. На мой взгляд, вы просто созданы для того, чтобы давать удовольствие и получать его от мужчины, от детей, которых народите ему.

— Странно вы рассуждаете! Все-таки двадцатый век…

— Кажется, вы меня не так поняли, — сказал он, оборачиваясь к ней. Его лицо в отблесках огня было необыкновенно красиво, а глаза ярко сверкали. — Когда смотрю на вас — вижу перголу, увитую розами, ощущаю запах только что испеченного сдобного пирога с персиками, слышу веселые голоса детей во дворе. Разве это плохо? Нет, конечно! Поэтому я задаюсь вопросом — почему вы пошли по жизни другой дорогой?

Господи! Как нелегко ответить! Не любила она никого — вот и все. А настоящий дом, когда в семье мир, радость, а дети счастливы — самое ценное, что может быть у женщины. Но без большой взаимной любви ничего этого не бывает. Сандра задержала дыхание. Она полюбила Фрэнка, возможно, и он ответит на ее чувство, а в итоге… Ей судьбой предназначена эта самая «другая дорога».

— Если я никогда не выйду замуж и у меня не будет своих детей, я, по крайней мере, смогу посвятить себя другим детям, принести им пользу. Поэтому я и решила стать учительницей.

— Это мне понятно! Вы будете прекрасным педагогом, но лучше, если Станете хорошей матерью. Вы человек щедрой души, готовы броситься на помощь по первому зову сердца, однако боюсь, в конце учебного года окажетесь на грани нервного срыва.

Он оказался не первым, кто обратил ее внимание на оборотную сторону медали.

Сандра проходила практику в маленьком городишке на севере Флориды. В ее классе учился мальчуган — один из тех, про которых говорят, что лишь одни глаза и остались. Нестриженный, весь какой-то взъерошенный, он ходил в школу все время в одной и той же рубашке, несвежей и поношенной. Она незаметно привязалась к нему. Если было за что — обязательно его хвалила, в то же время стараясь не акцентировать внимание на том, за что следовало бы наказать. Каждый вечер, когда возвращалась домой — она жила в крошечной комнатенке допотопного общежития, — только о нем и думала. Не голодает ли, не обижают ли родители?