Удивленный взгляд Адрии заставил Аттика продолжить.

— Он считает меня недостойным. Я грек, и значит, я тебе не пара.

— Нет, Аттик, это неправда. — В голосе Адрии слышалась мольба. — Слова Септимия — всего лишь предлог. Он хочет нас разлучить из-за Валерия.

— Валерия?

— Да. Валерия Циспа Клара, моего первого мужа.

— Но почему?..

— Валерий был лучшим другом Септимия. Они выросли вместе и вместе записались в Девятый легион. Брат очень тяжело переживал гибель Валерия при Агригенте. Мне кажется, это одна из причин, почему Септимий перевелся в морскую пехоту.

Аттик снова обогнул скамью и оказался рядом с Адрией. Кажется, он понял, в чем дело.

— Значит, Септимий опасается…

— …что история может повториться, — закончила за него Адрия.

— Но почему он не сказал мне это сам?

— Септимий — гордый человек, Аттик, и я думаю, он считает эти опасения слабостью.

Аттик вновь протянул руки, и Адрия прильнула к нему, мгновенно позабыв о своих сомнениях.

— Я люблю тебя, Аттик. Теперь я это точно знаю. Но мне придется дорого заплатить, если Септимий узнает, что мы были вместе — до того, пока мне не удастся как-то развеять его страхи.

Аттик улыбнулся, подумав о верности Септимия своей семье.

— Чему ты улыбаешься?

— Наверное, он тебя очень любит.

— Да… очень. — Адрия была растрогана тем, что он все понял.

Она приподнялась на цыпочки и крепко поцеловала его в губы, долго не размыкая объятия. Звук шагов заставил ее отстраниться. Возвращался начальник стражи.

— Пожалуйста, береги себя, Аттик… Береги себя для нашей следующей встречи, — едва слышно выдохнула Адрия; голос девушки дрожал от страха за любимого.

Аттик еще раз обнял ее, надеясь, что его сила и их взаимная любовь вселят мужество в сердце. Затем девушка отстранилась и торопливо пошла к двери. На мгновение ее силуэт четко обозначился в дверном проеме, подсвеченный неярким светом из коридора. Адрия обернулась, последний раз прошептала его имя и исчезла.

Когда за час до полудня следующего дня Аттик въехал в лагерь через главные ворота, работа здесь кипела точно так же, как вчера. Охрана проверила его пропуск и забрала пергамент, чтобы его не использовали повторно. Аттик без сожаления расстался с документом — нужды в нем больше не было. Капитан знал, что ему уже не представится возможность надолго отлучиться из лагеря.

Аттик поднял голову, отметив положение солнца на безоблачном небе. Перед встречей с консулом у него оставалось достаточно времени, чтобы искупаться и перекусить на борту «Аквилы». Ускорив шаг, капитан поднялся на дюну, отделявшую военный лагерь от пляжа. Открывшаяся перед взором Аттика картина заставила его остановиться. Из пятидесяти галер, стоявших на рейде у пляжа, осталось не больше десятка, причем и они готовились к отплытию, развернувшись в сторону Остии. Но внимание капитана привлекли не эти суда, а двадцать громадных грузовых судов, которые заняли место галер. Они были разделены на четыре группы, по числу деревянных пирсов, уходящих далеко в море, так что даже во время отлива транспорты могли без помех освобождаться от своего груза, состоящего из людей. Аттик остановил солдата, пробегавшего мимо.

— Из какого они легиона, солдат?

— Из Пятого Лигурийского, — ответил молодой легионер и снова перешел на бег.

Весь пляж выше линии прибоя заполнили стройные ряды вновь прибывшего легиона. Каждые несколько секунд очередная манипула маршировала в глубь берега между корабельными лесами. Как и Четвертый легион, уже разместившийся в Фьюмичино, Пятый нес гарнизонную службу и состоял из пяти тысяч человек, объединенных в сорок манипул. У этих легионов не было вспомогательных соединений и кавалерии, увеличивавших численность до десяти тысяч, как у легионов, участвовавших в сицилийской кампании. Безупречный строй, а также тот факт, что Пятый легион оборонял северные границы Республики, говорили о том, что это опытные воины.

Аттик пошел вдоль пляжа на юг, где позавчера вечером бросила якорь «Аквила». Позади двух транспортов, стоявших у причала, он заметил свою галеру — она передвинулась на сто ярдов от берега, чтобы не мешать разгрузке громоздких и неуклюжих судов. Аттик отошел подальше от причала и махнул рукой. Луций, стоявший на корме галеры, сразу узнал капитана и махнул ответ. Аттик увидел, как от «Аквилы» отчаливает лодка. Капитан указал на самый край причала, откуда его должны были забрать, и стал возвращаться к судам.

Причал шириной восемь футов начинался у границы прилива и уходил в море на сто футов. Аттик шел по правой стороне настила, а мимо него, построившись в колонну по три, маршировали солдаты с суровыми лицами. Поравнявшись с судном, Аттик замедлил шаг, разглядывая его палубу. Путь ему преградил деревянный ящик, сгружавшийся с помощью подъемного устройства.

Поручни у борта на низкой палубе сняли, чтобы освободить место для сходней шириной шесть и длиной двенадцать футов, перекинутых на причал. Такие массивные сходни имелись у всех грузовых судов, что позволяло быстро перемещать на берег любой груз: от скота до рабов. Обычно сходни лежали на палубе и у причала просто перекидывались через борт — в последний момент их движение замедлялось с помощью веревок, прикрепленных к краю палубы. Простой прием, требовавший сноровки — точного расчета и крепких рук. Малейший промах — и сходни свалятся за борт. Такую картину Аттик не раз наблюдал в крупных портах Республики.

Легионеры терпеливо ждали на палубе, пока подъемное устройство, основание которого было прикреплено к мачте, повернется и освободит проход к трапу. Прозвучала команда, и матросы медленно развернули его, одновременно опуская стрелу, так что ящик повис над причалом у края сходней. Вторая группа матросов начала стравливать веревку, пропущенную через блок в верхней части подъемного устройства, и груз аккуратно опустился на причал. Ящик отвязали, и стрела подъемника повернулась, готовая принять новый груз. Аттик обошел бригаду грузчиков и направился к краю причала.

Взмахом руки он поприветствовал направлявшуюся к нему маленькую лодку, но вдруг замер на месте и резко обернулся. Легионеры возобновили высадку, выстроившись в колонну по три у края сходней. Сойдя на причал, отряд повернул и промаршировал к берегу. В течение минуты с судна высадилась полуманипула, двадцать рядов по три человека.

Аттик был поражен простотой идеи, пришедшей ему в голову. Природный скепсис призывал отбросить эту безумную мысль, но логика помогла преодолеть сомнения и еще раз убедиться в верности найденного решения. Аттик бегом бросился к берегу, вызвав удивление матросов в лодке. Обогнав колонну легионеров, он выскочил на пляж, остановился на секунду, чтобы перевести дух. Потом обвел взглядом строительную площадку, но Лентула нигде не увидел. Тогда Аттик вновь побежал, на этот раз к лагерю. Он снова и снова обдумывал пришедшую в голову идею, и его лицо приняло решительное выражение.

Сципиона опять вырвало от невыносимой вони, которая окружала его в кромешной тьме нижней палубы карфагенской галеры. Тесное пространство его тюрьмы резко отличалось от комнаты в крепости Липары, где консул провел первые две недели плена. Там из окна своей камеры он мог видеть гавань и гибель Классис Романус — не уничтожение, а превращение в карфагенский флот. Шестнадцать из двадцати римских галер вышли целыми из ловушки, пополнив вражеские ряды, и это обстоятельство вызывало жгучий стыд в душе гордого консула. Через две недели карфагеняне были готовы отплыть из Липары. Именно тогда Сципиона вывели из камеры и без объяснений бросили в трюм галеры, обрекая на страдания.

Желудок вновь сжали спазмы; он уже давно был пуст. Сципион с трудом отдышался. Замкнутое пространство, теснота и кромешная тьма грозили свести с ума. Консул собрал всю волю, чтобы противостоять панике, но чувствовал, что мужество покидает его. Ноги болели — потолок высотой пять футов не давал выпрямиться, и ему приходилось либо сидеть на корточках, либо стоять согнувшись, чтобы не опускаться на грязную палубу, кишевшую тараканами и заваленную нечистотами. От помещения для рабов его отделяла тонкая переборка, и консул явственно слышал их стоны и натужный кашель. От этих звуков кровь стыла в жилах.