От демаркационной линии, идущей на юг от прибрежного города Карония и обозначавшей границу прошлогоднего продвижения римлян, легионы отделяла неделя походного марша. Эта линия располагалась примерно посередине между зимним лагерем римлян и штаб-квартирой карфагенян в Панорме, поэтому, для того чтобы задержать римлян, Гиско должен первым достичь границы. Адмирал резко повернулся и позвал адъютанта. Тот явился незамедлительно.

— Собери командиров подразделений в зале для инструктажа и передай приказ коннице — выступаем сегодня.

— Слушаюсь, адмирал, — ответил адъютант и удалился.

Гиско вернулся за стол и принялся разглядывать подробную карту Сицилии. Первый отряд римлян высадился на острове четыре года назад. Поначалу карфагеняне относились к ним как к досадной помехе и даже не препятствовали их высадке в Мессине, уверенные в том, что смогут избавиться от них, когда пожелают. Они ошиблись, с горечью подумал Гиско. На суше римляне оказались сильнее карфагенян и теперь контролировали всю восточную половину острова. Гиско исправит ошибку и воспользуется слабостью римлян на море. Учитывая распределение сил на суше и на море, карфагеняне ни в чем не уступали врагу. Адмирал использует свое преимущество, чтобы изолировать и уничтожить римлян. Ни одна армия не выживет без снабжения, и Гиско позаботится, чтобы римляне хорошо усвоили этот урок.

Аттик молчал, слушая, как Септимий обсуждает с отцом угрозу, с которой столкнулись расквартированные на Сицилии легионы. Остатки полуденной трапезы уже убрали со стола. Слуги двигались беззвучно, но Аттик заметил, что многие прислушиваются к невероятным новостям, которые рассказывал молодой хозяин. Время от времени Септимий поднимал взгляд на Аттика, словно обращаясь к нему за подтверждением своих слов, однако Антоний ни разу не посмотрел на капитана. Ветеран лишь бессознательно трогал шрам, когда говорил с сыном о своем легионе.

Внезапно мысли Аттика прервал радостный возглас, заставивший всех повернуться к двери в комнату. Ошеломленный, он смотрел на молодую женщину, которая вбежала в комнату и бросилась на шею Септимию. Такой красавицы Аттику еще не приходилось видеть.

На Адрии была простая белая стола, перехваченная в талии плетеным кожаным ремешком. Невысокая — ее голова доходила только до плеча Септимия, — но с длинными загорелыми ногами, обутыми в сандалии на высокой подошве. Казалось, все ее тело излучало энергию и здоровье; лицо девушки сияло счастьем, когда она, приоткрыв чувственный рот, громко смеялась, радуясь встрече с братом. Адрия была совсем не похожа на смуглого Септимия. Светлая кожа, чистая и гладкая, как у ребенка. Пряди разметавшихся по плечам светло-каштановых волос выгорели на солнце, синевато-серые глаза сияли. Аттик никогда в жизни не видел, чтобы на лице человека с такой яркостью отражались его чувства — ни у кого не возникало сомнений относительно того, насколько сильно Адрия любит брата.

Септимий засмеялся, заразившись ее радостью, и они целую минуту не могли разомкнуть объятия. Затем центурион повернулся к Аттику.

— Позволь познакомить тебя с моей сестрой Адрией.

— Очень рад, — произнес Аттик, очарованный девушкой.

— Я тоже, — сдержанно ответила Адрия; ее пристальный взгляд смутил его.

Затем она отвернулась, обогнула стол и опустилась на ложе рядом с матерью. Все снова заняли свои места; после прихода девушки за столом воцарилось приподнятое настроение.

Около получаса разговор вращался вокруг обычных вещей — Септимий рассказывал сестре о жизни вдали от дома. Адрия внимательно слушала брата, не отрывая от него взгляда; ее вопросы были редкими, но точными — превосходная слушательница. Септимий тоже все время смотрел на сестру, и Аттик воспользовался этим, чтобы исподтишка наблюдать за Адрией. Он внимательно вглядывался в лицо молодой женщины, пораженный ее красотой. Постепенно Аттика тоже вовлекли в беседу, продолжавшуюся до самого вечера.

Наконец Салония объявила, что уже поздно, и протянула руку дочери, намекая, чтобы та вместе с ней покинула комнату. Адрия притворно заворчала и одним проворным и ловким движением соскочила с ложа. Поцеловав отца и брата в щеку, она пожелала Аттику спокойной ночи, сопроводив вежливые слова широкой улыбкой.

Аттик улыбнулся в ответ и проводил девушку взглядом. Когда он повернулся к столу, Септимий и Антоний снова принялись обсуждать положение, в котором оказались легионы Сицилии. Ветеран стал подробно излагать свои мысли, высказанные утром.

На следующий день Аттик проснулся довольно рано и, пройдя через атриум, направился в столовую, чтобы позавтракать. Все четверо членов семьи Капито уже собрались за столом и оживленно беседовали. Они не сразу заметили Аттика, и ему представилась возможность незаметно понаблюдать за ними. Очень дружная семья, даже несмотря на то что им пришлось столько времени провести в разлуке. Судя по улыбкам и смеху, беседа легко перескакивала с предмета на предмет — обычный семейный разговор, касавшийся повседневных дел.

Аттик перевел взгляд на Адрию. Сегодня девушка надела бледно-голубую столу, под цвет глаз, подчеркивающую нежность кожи. Она внимательно слушала отца, смеялась его шуткам, и ее веселье передавалось родителям, которые тоже не могли удержаться от смеха.

— Аттик! — воскликнула она, вдруг увидев, что за ней наблюдают. — Мы тебя ждали.

С волнением в сердце Аттик заметил огонек интереса, мелькнувший в глазах широко улыбающейся девушки, и этот взгляд, говорившей о чем-то большем, чем просто симпатия, заставил его еще внимательнее присмотреться к женщине, красивее которой он еще не встречал.

— Итак, уважаемые коллеги сенаторы, теперь я призываю проголосовать за мое переработанное предложение. Призываю определиться и разрешить проблему.

Сципион сел и окинул взглядом переполненный зал, испытывая глубокое отвращение. Не обращая внимания на призыв приступить к голосованию, сенаторы тихо переговаривались с соседями. Сципион полагал, что для выработки плана по снятию карфагенской блокады сенату потребуется неделя. Он ошибся. Дебаты продолжались уже десятый день, и кажущиеся бесконечными обсуждения и голосования по мелочам почти истощили его терпение. На пятый день сенат наконец признал необходимость постройки флота. Следующие два дня ушли на обсуждение размеров флота, а еще два дня сенаторы спорили по поводу источников финансирования. И только теперь они приступили к вопросу о назначении командующего.

Принцепс постучал молотком по кафедре, призывая сенаторов к порядку.

— Учитывая предложение старшего консула и точку зрения младшего консула, высказанную ранее, приступаем к голосованию. Те, кто за, переходят к восточной стене, те, кто против, — к западной.

Сципион остался сидеть на своем месте в первом ряду перед восточной стеной, и его сторонники должны были собраться вокруг него. Старший консул презирал слово «сторонники». Последние десять лет он только и делал, что умасливал и подкупал половину из них, стремясь заручиться поддержкой. И лишь немногие голосовали, руководствуясь убеждением, что действуют в интересах Рима. Лишь немногие имели мужество так поступать. Остальных приходилось вести за собой, словно стадо баранов.

В центре зала внезапно поднялся Гай Дуилий. Из трехсот голосов всего сената в этом споре вес имели только два — Сципиона и Дуилия. То, куда повернет младший консул, решит дело. Сципион смотрел на невозмутимое лицо соперника, и ненависть вспыхнула в нем с новой силой.

Дуилий выдвигал возражения против любого его плана, но не сам, а через посредников, причем всегда очень умно и тонко, чтобы не ставить под сомнение все предложения старшего консула. Так, например, сенат принял важное решение о постройке флота, но Дуилий сумел обкорнать план Сципиона, ограничивая власть соперника, и каждый раз старший консул был вынужден уступать. Это касалось и его последнего предложения относительно командующего флотом. Теперь он ждал, как поведет себя Дуилий, и ярость подкатывала к горлу. Сципион сомневался, сможет ли он сдержаться, если и в этот раз Дуилий проголосует против.