Продолжая рассматривать Джанелль, он замер, как громом пораженный, неожиданно осознав: она погрузилась в себя не потому, что оплакивала необходимость сломать другую ведьму; она удалилась от всего и всех, чтобы справиться с собственной болью.

— Милая, — тихо произнес он. — Что еще произошло? Пожалуйста, скажи мне. Позволь мне помочь.

Когда Джанелль повернулась к нему, он не увидел в ее глазах взрослую женщину, Королеву или Ведьму. Он увидел мучающегося ребенка.

— Леланд… Леланд меня любила, я думаю, но я от нее никогда не ожидала слишком многого. Филип был ко мне привязан, но он не обладал никакой властью, он ничего не мог сделать. Александра была м-матерью этой семьи. Именно у нее всегда была сила и власть. Это ей мы все постоянно пытались угождать. А я никогда не могла сделать так, чтобы она была мной довольна, никогда, никогда! Я любила их всех — Леланд, и Александру, и Филипа, и Вильгельмину. — Джанелль резко вздохнула, с трудом сдерживая всхлип. — Я любила ее, а она с-сказала, что я ч-чудовище…

Деймон тупо уставился на Джанелль, а затем внезапно вспыхнувший гнев затопил его, лишив на несколько мгновений дара речи.

— Что тебе сказала эта сука?!

Пораженная ядом ненависти, сочившимся из низкого мужского голоса, Джанелль удивленно взглянула на Деймона глазами, из которых на миг исчезли слезы и боль, а затем вновь погрузилась в пучину переживаний.

— Она сказала, что я чудовище.

Деймон словно воочию видел, как вновь открываются застарелые шрамы и раны, нанесенные ее душе давным-давно, и начинают кровоточить. Это было окончательное отторжение от семьи, прощание, причинившее сильную боль. Ребенок когда-то отказывался смириться с этим отчуждением, пытался оправдать редкие проявления любви, дарившейся лишь при соблюдении определенных условий. Ребенок пытался оправдать даже то, что родные посылали его в Брайарвуд, оставляя на милость творившимся там ужасам. Однако ребенок больше не был ребенком, и мучительная необходимость взглянуть правде в глаза разрывала сердце Джанелль.

Он понял еще кое-что: столкнувшись с беспощадной истиной, она теперь цеплялась за единственную прочную стену, защищавшую ее детство, — любовь Сэйтана.

Что ж, в его силах дать ей еще одну надежную опору. Деймон раскрыл объятия, приглашая, но не требуя.

— Иди сюда, — тихо произнес он. — Иди ко мне.

Деймон ощутил боль в сердце, когда Джанелль осторожно, не поднимая глаз, подкралась к нему, напрягшись всем телом, словно ожидая, что он тоже отвергнет ее.

Однако крепкие мужские руки бережно заключили девушку в объятия, защищая и даря утешение.

— Но ведь она была хорошей Королевой, верно? — умоляюще спросила Джанелль через несколько секунд.

Деймону вновь стало больно. При других обстоятельствах он солгал бы, не задумываясь, но не сегодня. Зная, что его слова лишат Джанелль последней возможности оправдать действия Александры, он ответил со всей возможной мягкостью, не приукрашивая при этом правду:

— По сравнению с другими Королевами в Террилле она была хорошей Королевой. По сравнению с теми Королевами, которых я встретил здесь, в Кэйлеере… Нет, милая, она не была хорошей Королевой.

Боль хлынула вместе с потоком слез, когда Джанелль наконец пришлось отказаться от людей, которых она когда-то отчаянно пыталась любить.

Деймон обнимал ее, ничего не говоря. Лишь держал в объятиях, позволяя своей любви окружить и утешить рыдающую девушку.

Тихо открылась дверь. Сначала порог переступил Ладвариан, за ним последовал Каэлас.

Наблюдая за ними, Деймон невольно задумался, решились ли они в итоге самовольно нарушить уединение своей Леди или же приравняли его присутствие к разрешению войти.

Ладвариан взмахнул хвостом.

«Мы вернемся позже».

Они удалились так же тихо, как вошли.

Лорд Мегстром нервно мерил шагами комнату, где хранились документы с ярмарки услужения. Он вернулся домой всего два дня назад и еще не успел получить достаточно четкое представление об официальном положении дел в подведомственной ему деревне. Однако лорд Джорвал потребовал его скорейшего возвращения в столицу Малого Террилля, чтобы обсудить некое «дело чрезвычайной важности».

Мегстром провел несколько дней со своей старшей внучкой и ее мужем, и все это время оказалось заполнено непрекращающимся волнением и суетой вместо долгожданного отдыха, в котором пожилой лорд отчаянно нуждался. Молодая женщина ждала своего первого ребенка и, несмотря на неподдельный восторг и радость, чувствовала себя весьма неважно. Поэтому по большей части Мегстром общался с ее мужем, убеждая его снова и снова, что она ни в коем случае не разведется с горячо любимым человеком только потому, что на несколько недель окажется неспособной удержать собственный завтрак в желудке.

Пожалуй, про несколько недель упоминать все же не следовало. Молодой человек побледнел и, казалось, был готов лишиться чувств, услышав об этом.

Мегстром написал Повелителю сумбурное письмо о подозрительных расхождениях, обнаруженных в перечнях с ярмарки услужения, но отправить его так и не решился, подумав, что, возможно, сказалась собственная усталость, вот ему и примерещился преступный умысел в обычной ошибке нерадивого переписчика.

Это не имеет значения. Как только он вновь вернется домой, то первым делом составит более продуманное, осторожное письмо, которое будет выражать скорее беспокойство, нежели тревогу.

Лорд Мегстром едва успел прийти к этому решению, как дверь распахнулась, и в комнату торопливо вошел лорд Джорвал.

— Я очень рад, что вы приехали, Мегстром, — произнес он, стараясь отдышаться. — Я не знал, кому можно довериться. Однако любой, кому посчастливилось работать с вами, ни на миг бы не усомнился в вашей непричастности к этому.

— О чем именно вы говорите? — настороженно уточнил лорд Мегстром.

Джорвал направился к полкам, на которых лежали документы с ярмарки, и вытащил толстую папку.

Мегстром внутренне напрягся. Это была папка со списками хейллианцев — та самая, с содержимым которой он ознакомился в вечер своего поспешного отъезда из Гота.

Джорвал дрожащими руками пролистал бумаги, выхватил несколько листов и положил их на большой стол.

— Взгляните. В этих списках есть существенные несоответствия. — Вернувшись к полкам, он вытащил еще несколько папок и свалил их на стол. — И не только в списках хейллианцев. Сначала я подумал, что речь идет об обычной писчей ошибке, совершенной по невнимательности, однако… — Вынув лист бумаги из одной из папок, он протянул его лорду Мегстрому. — Вы помните этого человека? Он был в высшей степени непригоден к иммиграции в Кэйлеер. В высшей степени!

— Я помню его, — слабо отозвался Мегстром. Настоящий мерзавец, чей ментальный запах вызывал тошноту. От него по спине бежали мурашки. — Его приняли на службу при дворе?

— Да, — мрачно произнес лорд Джорвал. — При этом вот.

Мегстром, прищурившись, попытался разобрать корявые буквы. Имя Королевы и название территории, которой она правила, было нечитаемым. Единственное, что ему удалось разобрать, — ее земли находились в Кэйлеере, в Малом Террилле.

— А кто такая эта… Хектек?

— Не имею ни малейшего представления. Нет ни одной Королевы по имени Хектек, которая правит хотя бы жалкой деревушкой в Малом Террилле. Однако тридцать терриллианцев были приняты на службу при ее якобы существующем дворе. Тридцать!

— Куда же отправились все эти люди на самом деле?

Джорвал ответил не сразу.

— Думаю, — наконец медленно произнес он, — что кто-то тайно создает армию прямо у нас под носом, используя ярмарку услужения, чтобы замести следы.

Мегстром с трудом сглотнул.

— Вы знаете, кто это? — спросил он, ожидая, что Джорвал обвинит Повелителя — что было бы попросту нелепо.

— Думаю, да, — произнес Первый Трибун. В его глазах появился странный блеск. — Если мои подозрения верны, то Королев Краев Кэйлеера следует предупредить об опасности немедленно. У меня на сегодняшний вечер назначена встреча кое с кем, желающим поделиться сведениями о людях, чьих имен не оказалось в списках. Я хотел, чтобы еще один член Темного Совета присутствовал при обмене информацией, дабы получить свидетеля, способного подтвердить в дальнейшем мои заявления. Я решил связаться с вами, потому что, если мы действительно в опасности, Повелитель непременно прислушается к вам.