– Я и не знал, что ты так по-великосветски поздно ужинаешь, – заметил Девлин, подтягивая поближе один из свободных стульев.

– В пивоварне рядом с больницей произошел несчастный случай, – пояснил ирландец, подцепляя вилкой изрядный кусок мяса. Ни смерть, ни то, что после нее оставалось, похоже, не могло умалить докторского аппетита. Гибсон кивнул на блюдо, где лежал початый окорок. – Будешь?

– Нет, спасибо, – подавил содрогание Себастьян. – Так, говоришь, с Эрншоу ты закончил?

– Да, сегодня утром, – хирург запихнул в рот последний ломоть ветчины и встал из-за стола. – Идем, покажу.

Зажегши в кухне фонарь, Гибсон прошел первым через запущенный, промокший садик и распахнул дверь в небольшую каменную постройку. Бледное, аккуратно выпотрошенное тело священника покоилось на центральном столе. Небольшой след от колотой раны казался засохшей багровой слезинкой на мертвенно-белой коже.

– Каким ножом? – поинтересовался виконт, разглядывая порез.

– Кинжалом. Я бы сказал, дюймов десять в длину. Точный удар – либо убийца знал, куда целиться, либо ему очень повезло, – подковыляв поближе, хирург приподнял пухлую, мягкую руку покойника. К этому времени трупное окоченение уже почти прошло, и конечности жертвы снова сделались гибкими. – Заметь, никаких следов, свидетельствующих о том, что пастор защищался.  

– Выходит, он знал нападавшего.

– Либо знал, либо был захвачен врасплох и слишком напуган, чтобы обороняться.

– Что-нибудь еще? – Девлин глубоко вдохнул, наполнив легкие зловонным духом сырого камня, разложения и смерти.

– Боюсь, нет.

Себастьян встал на пороге, глядя на мрачный, мокрый сад. Вновь поднявшийся ветер качал полузасохшие деревья и гнал по небу тяжелые тучи. Виконт пытался вернуться мыслями к убийству человека, чье тело лежало на анатомическом столе за его спиной, но все, о чем он мог сейчас думать, был блеск гордости, подмеченный во взгляде Гендона, когда восьмилетний младший сын на своем гунтере [48]впервые перемахнул через один из опаснейших рвов в Корнуолле, или…

Или сияние любви в глазах Кэт, когда Себастьян касался губами ее щеки.

– Видок у тебя, как у самого дьявола, – заметил подошедший Гибсон, посмотрев другу в лицо.

Сухо хохотнув, Девлин ступил навстречу буре.

– Ну что, тогда пошли, – запер за собою дверь хирург. – Угощу тебя выпивкой.

Друзья устроились в сумрачной кабинке в углу старинной гостиницы тюдоровских времен, в освинцованные окна которой бил дождем шквалистый ветер. Ободрив себя элем, виконт поведал об утренних встречах с конюхом Джебом Купером и старой нянькой. Он рассказал доктору о ссоре, якобы случившейся между леди Прескотт и сэром Нигелем в ночь исчезновения, и о ребенке, появившемся на свет через каких-то семь месяцев после возвращения его отца из Америки.

Но Себастьян не упомянул ни о противоречивости, окружающей дату отбытия делегации в колонии, ни о том, какие последствия имело бы отплытие в декабре для его собственной законнорожденности.

– Очень немногие младенцы, появившиеся на свет семимесячными, выживают, – заметил Гибсон.

– И все же это возможно?

– Да, возможно. Но, как по мне, больше смахивает на то, что леди Прескотт была неверна мужу.

Себастьян припомнил рассказ тетушки Генриетты о неподходящем ухажере юной Розамонды и об отчаянном побеге в Гретна-Грин, пресеченном разгневанным отцом девушки.

– Совершенно логично, не так ли? – подался вперед доктор. – Вернувшись из Америки, сэр Нигель обнаруживает, что жена беременна от другого. Супруги ссорятся. Баронет, хлопнув дверью, вылетает из дома, веля подать лошадь. Затем скачет в ночь, намереваясь встретиться с мужчиной, наставившим ему рога, и…

– И оказывается мертвым в крипте местной церквушки, – с сухой иронией закончил Себастьян.

– О, – откинулся назад ирландец. – Об этом я и запамятовал. А ты не знаешь, кто был тем ухажером?

– Нет. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов послания «Алкивиада». Вполне возможно, сэр Нигель в ту ночь умчался из Прескотт-Грейндж, разъярившись из-за неверности супруги, но, как мне кажется, именно письма являются ключом к разгадке смерти баронета.

Девлин поймал себя на том, что засмотрелся на юную подавальщицу, которая пересмеивалась с хозяином гостиницы, набирая полные руки пивных кружек. Не старше шестнадцати лет, с густой гривой каштановых волос и широкой, заразительной улыбкой, девушка до того напоминала Кэт в таком же возрасте, что в груди заныло от тоски по всему, что он утратил и что мог бы иметь.

– Что с тобой, Себастьян? – негромко спросил Гибсон. – Ты, похоже, не все мне рассказал…

– А? – виконт перевел взгляд на лицо друга и мотнул головой. Вместо того чтобы ответить, он продолжил умозаключения: – Ты, конечно же, понимаешь, что это совершенно не дает нам даже частичного ответа на первоначальный вопрос?

– Какой вопрос?

– Кто убил треклятого епископа?

– И преподобного Малькольма Эрншоу, – напомнил доктор.

– И преподобного Эрншоу, – согласился Девлин.

Друзья уже покидали таверну, когда Себастьян, сунув руку в карман, достал небольшую сложенную бумажку: « Доктор и миссис Дэниел Маккейн, Чейни-Уолк, 11, Челси».

– Что это? – поинтересовался наблюдавший за виконтом Гибсон.

Нахмурившись при виде нацарапанных строк, Девлин с трудом воскресил в памяти неожиданную встречу на Уайтхолл с капелланом Прескотта, который лепетал что-то о пробеле в распорядке дня епископа.

– Это адрес. Имя и адрес семейства из Челси, которое епископ посетил в понедельник перед своей гибелью, – Себастьян мог и ошибаться, однако у него возникло тревожное подозрение, что Маккейном звали доктора, сопровождавшего мисс Джарвис при осмотре Королевского госпиталя.

– Челси? – удивился Гибсон. – Какого рожна было епископу делать в Челси [49]?

– Не знаю. Но завтра с утра первым делом намереваюсь это выяснить.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 13 ИЮЛЯ 1812 ГОДА

Наступившее утро выдалось холодным и хмурым. Густой туман накрыл промокший город, зависая грязными клочьями вокруг дымоходных колпаков. Сэр Генри Лавджой сидел в своем кабинете на Боу-стрит, укутав шею шарфом и развернув на письменном столе объявления о розыске преступников, когда в комнату вошел Девлин. 

– Милорд, – вскочил на ноги маленький магистрат. – Прошу, присаживайтесь.

– Нет, благодарю вас, я лишь на минутку, – мотнул головой Себастьян. Вытащив из кармана сложенную бумажку, он положил ее на раскрытую еженедельную "Полицейскую газету" [50]. – Вот название и дата отплытия судна, которое предположительно вышло из Портсмута в феврале 1782 года. Но возможно так же, что это судно отплыло из Лондона где-то в середине декабря 1781 года, направляясь в американские колонии. Хочу попросить, чтоб вы проверили, когда и откуда на самом деле отправился корабль.

– «Альбатрос», – повертел записку в руках Лавджой. – Министерство торговли должно располагать необходимыми сведениями. Могу заглянуть туда сегодня днем. Я так понимаю, это каким-то образом связано со смертью епископа, Малкольма Эрншоу и сэра Нигеля?

 Виконт ощутил, как к щекам приливает горячая краска.

– Да, но я был бы признателен за сохранение конфиденциальности любых полученных вами сведений.

– Можете всецело рассчитывать на мою предельную осторожность, – церемонно кивнул магистрат.

– Полагаюсь на вашу щепетильность, – отозвался Девлин, направляясь к двери. – Благодарю вас.

– Не совсем понимаю ваш неотступный интерес к Америке, – задержал друга Лавджой.

Себастьян обернулся:

– А разве вы не находите любопытным то обстоятельство, что события, окружающие смерть обоих братьев Прескоттов, все время возвращаются к колониям?