Эль, Баал, Астарта. Тесно сплетенные друг с другом, они оберегали Макор и вели его сквозь все бури и водовороты того непростого времени. В последние восемьсот лет Месопотамия и Египет нередко захватывали обширные долины на востоке; чужие армии, не месопотамские и не египетские, вторгались в Ханаан, грабя и сжигая его, но небольшой городок на пологих склонах холма ухитрялся оставаться в живых. Многие победители занимали его, дважды в нем полыхали пожары, но он всегда приходил в себя и восстанавливался, поскольку был главным обиталищем божественной троицы.
Изменился внешний вид города. Холм подрос на пятнадцать футов и теперь возвышался над окружающими пространствами на тридцать пять футов. Это означало, что первые стены давно превратились в щебенку, но тем не менее, как и прежде, город был окружен стенами. Глубоко врытые в землю, они были надежным основанием для других стен, которые одна за другой вырастали на развалинах, такие же мощные и широкие, как и раньше. Кроме того, когда с севера пришли дикие гиксосы, завоевавшие эти места, они сделали Макор городом-крепостью и пригнали сюда рабов, которые покрыли склоны холма гладкими каменными плитами, защищавшими подходы к стенам. Теперь Макор был практически неприступен.
За стенами происходили и другие перемены. Поскольку уровень земли в городе поднялся, он почти полностью скрыл четыре менгира, над верхушками которых стоял маленький храм, посвященный Астарте. Здесь больше не было ни баала бури, ни баала воды, ни баала солнца. Все это теперь олицетворялось в самом Баале. Большой храм перестал существовать, поскольку Баал обитал на вершине горы позади города, но остались дома его жрецов. Их главной обязанностью было оберегать подземные склады, где хранилось зерно и цистерны с водой, которые должны были спасти город в случае осады. В Макоре было более ста восьмидесяти домов, и он никогда не знал такого количества жителей – почти тысяча четыреста человек. Еще пятьсот земледельцев обитали за стенами города, которые имели двое огромных ворот из несокрушимого дуба, доставленного из Тира. Первые, через которые проходила давняя дорога с юга, были куда шире, чем прежде, и их охраняли четыре квадратные башни – две на внешней стене и две на внутренней. И даже когда в Макор врывались вражеские войска, главные ворота им все равно приходилось брать штурмом.
Ворота с северной стороны, задние, можно было считать самым существенным изменением. В ходе нескольких осад враги торжествовали победу, когда им удавалось захватить источник, текущий за стенами города, – им оставалось дождаться, когда опустеют цистерны с водой, и осада подходила к концу. Поскольку город, измученный жаждой, был вынужден сдаваться, в 1440 году до нашей эры отцы города, возглавляемые толковым и решительным молодым человеком по имени Уриэль, решили воздвигнуть две надежные стены, которые шли от ворот и окружали родник, источник жизни города. Стены были построены, а затем перекрыты крышей. Создавалось впечатление, что источник оказался внутри города, так что во время осады, когда сгущалась ночная темнота, женщины Макора могли спокойно спускаться к источнику. Поэтому цистерны всегда были наполнены. В результате Макор вытянулся к северу, и теперь его очертания символически напоминали мужской репродуктивный орган. Может, именно поэтому стены вокруг источника надежно служили городу в ходе нескольких последовавших осад, когда нападавшим приходилось отступать, так как они убеждались, что не в силах захватить источник воды.
Большая семья Ура теперь была представлена строителем Уриэлем, который и убедил старших членов семьи приняться за возведение этих стен. Вне всяких сомнений, он был одним из самых заметных граждан Макора – человек, владевший оливковыми рощами к югу от города и дубовым лесом на востоке. Ему минул сорок один год, он был выше среднего хананея и ко всему относился серьезно. Жрецы Баала ждали от него указаний; на первых порах они противились строительству стен, доказывая, что если бы Баал хотел защитить источник, то сам бы об этом позаботился. Однако, когда замысел Уриэля доказал свою правоту, жрецы стали поддерживать его. Ныне в Макоре не было царя, потому что захватчики-гиксосы уничтожили всю царскую семью, но к Уриэлю перешло столь много из древних задач по управлению городом, что он смело мог считать его своим псевдоцарством. В официальных записях, хранившихся в Египте, который ныне владел этими местами, Уриэль считался правителем и справлялся с этой ролью куда лучше, чем большинство египетских назначенцев в соседних городах Хацоре, Мегиддо и Акко.
У Уриэля была квадратная черная борода. Считалось странным, что в его годы у него только одна жена, Рахаб, которая подарила ему всего одного ребенка – сына Зибеона. Наложницы не играли большой роли в его жизни; их у него было несколько, как и полагалось столь достойному человеку, но об их детях он не заботился, и с годами его все меньше волновала необходимость окружать себя молодыми женщинами. Он любил только свою жену, считая ее отличной спутницей и мудрой советчицей.
Уриэль был всецело предан Макору. В молодые годы он возглавлял армию и мог вывести на поле боя четыреста хорошо вооруженных воинов. Дважды египтяне назначали его полевым командиром их воинских контингентов, расквартированных в этих местах, и он предводительствовал ими в далеких походах к Кархемишу и Дамаску, но всегда с радостью возвращался в Макор. Именно Уриэль ввел в практику, что дом правителя должен размещаться у главных ворот города, чтобы каждый торговец, входящий в город или покидающий его, мог легко найти правителя и посоветоваться с ним по вопросам налогов. Дом Уриэля был большим укрепленным зданием, выраставшим из западной от ворот стены. В нем было два входа – один, ведущий в город, предназначался для его семьи, а второй – официальный – прямо из служебных помещений выходил к зигзагообразному проходу к воротам. Он был настолько увлечен своими административными обязанностями, что часто садился на трехногий стул прямо у ворот и с удовольствием болтал с прохожими, делясь сплетнями о городских властях. Под руководством Уриэля Макор процветал. Земледельцы за стенами города производили излишки продуктов, которые караванами отправлялись в Акко, а в стенах города другие люди действовали в рамках сложной экономической системы. В ее основе лежали лепка и обжиг посуды из глины, найденной в вади, производство и окраска ткани, а также отливка бронзовых инструментов высокого качества. Медная руда доставлялась с севера караванами ослов из шахт, лежащих к югу от Красного моря. Олово же приходило в Акко на кораблях из портов Малой Азии, и конечный продукт расходился по многим городам и поселениям. В Макоре никто больше не пользовался кремневыми орудиями.
Гончарам, ткачам и кузнецам поддержку оказывали главным образом посредники, которые собирали средства для доставки сырья и брали на себя риск по отправке товаров морем. Они же снабжали и местные лавки, в которых продавались предметы, не только произведенные в городе, но и доставленные издалека, из таких центров, как Кипр, Греция и Крит на западе, как Дамаск и Индия на востоке. Люди в Макоре хорошо питались, красиво одевались и молились единой троице богов, которые надежно защищали их. Жителям нравилась эта форма правления, широко распространенная на территории между Месопотамией и Египтом.
И хотя в Макоре еще не был известен принцип чеканки монет, но широко использовалась надежная, испытанная денежно-весовая система, которая позволяла отправлять в далекие места для оплаты счетов и золото и серебро. Пусть даже пока не существовало налаженной системы почты, имелись курьеры, которые регулярно разъезжали по Междуречью.
Уриэль умел писать на трех языках. Аккадская клинопись Месопотамии была основным средством для всех дипломатических и деловых действий. Египетские иероглифы использовались для правительственных сообщений. Существовала еще и новая форма письма, принятая в Северном Ханаане, из которой в конечном итоге и развился алфавит. У себя на столе Уриэль хранил набор резных скарабеев из Египта. Он использовал их вдавленные отпечатки в виде своей подписи на глиняных табличках. Ими же он ставил печати на ручках тех кувшинов, которые служили мерами вина и зерна. Книг у него не было, но он обладал коллекцией глиняных табличек, на которых условными знаками были записаны важные мысли, и, кроме того, он помнил наизусть много поэтических легенд Месопотамии и Ханаана. Особенно хорошо Уриэль знал местный эпос о пребывании Баала и Астарты в подземном мире, но ему и в голову не приходило, что этот эпос повествует о приключениях, выпавших на долю его далеких предков, и, если бы ему рассказали об этом, он был бы неподдельно смущен, поскольку был лишен тщеславного желания иметь какое-то отношение к богам.
