Они послали за жрецами, и, когда те прибыли, капитан объяснил:

– Урбаал здесь, но этот чужестранец отказывается выдать его.

– Он получил убежище у моего алтаря, – сказал хабиру.

Жрецы хотели было отдать приказ воинам силой увести убийцу, но явная готовность чужаков к бою остановила их.

Наконец жрецы сообщили:

– Мы уважаем святость убежища.

Затем верховный жрец подошел к Урбаалу:

– Амалек мертв, и твоя жизнь подошла к концу. Поэтому ты должен пойти с нами.

Растерянный Урбаал не мог толком понять, что они от него хотят, но когда до него наконец дошло, что он убил Амалека, с которым не раз вел дружеские разговоры на самые разные темы, у него полились слезы. Жрецы подошли к Тимне и сказали:

– Попытайся увести мужа от алтаря, потому что мы должны забрать его с собой.

Но Йоктан твердо сказал:

– Если он решил остаться у алтаря, он останется.

Жрецы преисполнились уважения к этим благородным словам и отступились.

Решение приняла Тимна. Подойдя к дубу, она опустилась на колени рядом с мужем и тихо сказала:

– Конец твоих дней близок, Урбаал. Все мы наделали ошибок, и я умру вместе с тобой.

Он беспомощно посмотрел на нее и подал ей руки – мягкий, добрый человек, который любил свои поля и жужжание пчел среди цветов. Она помогла ему подняться на ноги и отвела к жрецам, которые приказали солдатам надеть ему удавку на шею.

– Я умру вместе с ним, – сказала Тимна, – потому что вина за ошибку лежит на мне.

– Ты можешь идти куда хочешь, – ответили жрецы, но у городских ворот она с такой силой приникла к Урбаалу, что ее с трудом оторвали от мужа и швырнули в пыль.

Тимна смотрела на своего ничего не понимающего мужа, скромного властителя оливковой рощи, который в последний раз поднимался по насыпи, в последний раз проходил сквозь ворота.

– Нет! Нет! – зарыдала она, когда Урбаал скрылся из виду. – Как ужасно я поступила с ним!

Он смог миновать бога смерти, но богиня жизни уничтожила его. И предала его не злобная Матред, никогда не любившая Урбаала, а Тимна, старавшаяся быть хорошей, послушной женой. Она услышала рокот барабанов, а затем наступила тишина.

Тимна продолжала лежать на земле, когда Йоктан сказал своим сыновьям:

– Идите приведите эту женщину, потому что она была верной женой.

Таким образом овдовевшая Тимна стала частью поселения хабиру.

В последующие дни появление нового семейства на полях за стенами города вызывало взаимное любопытство. Женщины хабиру степенно ходили к источнику, пользуясь тропой, которая пролегала вне города. На головах они несли большие кувшины, полные свежей воды, и женщины Макора молча разглядывали их. Жрецы, пришедшие осмотреть шатры хабиру, выяснили, что все пришельцы являются членами одной большой семьи – людьми Йоктана – и готовы скорее умереть, чем предать святилище своих богов. О подлинной сущности своего божества Йоктан, похоже, не хотел или не мог рассказывать, но жрецы объяснили, что если он собирается пользоваться водой из источника Макора, то должен признать бога Эля, всех главных баалов и еще Молоха и Астарту. И хотя Тимна пыталась убедить его не давать такого обещания, Йоктан сказал, что не возражает против этого требования, но в то же время ясно дал понять, что возведет под дубом собственный алтарь, на что жрецы согласились.

Поэтому не было ничего странного, что Макор легко принял этих чужаков, предшественников массы пришельцев, которые придут сюда несколько веков спустя. За прошедшее тысячелетие много отдельных семей обосновалось на окружающих полях, а потом и в самом городе, став частью Макора, приняв его обычаи и его богов. Хабиру, даже при самом пристальном внимании, не отличались от всех прочих, и жрецы с полным правом предположили, что через сравнительно короткий период пришельцы сольются с местным населением, а их алтарь под дубом станет частью вереницы менгиров, стоящих перед храмом. В прошлом такое слияние было обычным делом, и не имелось никаких оснований предполагать, что оно не произойдет снова. Мощь Йоктана, сила его сыновей производили сильное впечатление, и жрецы были только рады увидеть их жителями своего города.

Поскольку община приняла его, Йоктан теперь мог бывать в пределах городских стен, изумляясь роскоши Макора. Он никогда не жил в доме, тем более никогда не видел так много домов, и, когда перед ним предстало более сотни сгрудившихся строений, они несказанно удивили его. Магазины были полны товаров, которые вызывали у него зависть. Особое впечатление на него произвела площадь перед храмом, где властно высились четыре менгира. Когда жрецы подвели его к древнему Элю, он тихо сказал:

– Бог, которого я чту, – это тоже Эль.

И жрецы удовлетворенно закивали.

Тимна теперь обитала под покровом шатров хабиру и стала частью той простой жизни, которую они вели. Им нравилось петь и вкусно поесть; выпив, они ссорились и ворчали, но перед лицом чужаков вставали плечом к плечу. Мальчики подвергались обряду обрезания, а девочки рано выходили замуж – часто за своих же двоюродных братьев. Примитивный алтарь Эля не был для хабиру столь же важен, как храм для Макора, но они относились к нему с большим уважением, и часто, приходя к нему, Тимна находила у подножия алтаря подношения в виде цветов или птичьих перьев. Бог, обитавший в этом святом месте, не требовал себе первенцев и не испытывал удовольствия, видя нагих девушек, возлежащих с земледельцами. Тимну особенно поражало, когда Йоктан, который ввел ее в круг своих жен и принял ее еще не родившегося сына, в одиночестве подходил к алтарю и молча молился перед ним, не испытывая необходимости ни в барабанах, ни в трубах, ни в словах.

– Кто твой бог? – как-то спросила она его.

– Бог един, – ответил Йоктан.

– Тогда почему же ты принял баалов, как того требовали жрецы?

– В любой земле, куда мы приходили, я уважал местных богов.

– Я считаю, что среди множества богов есть лишь один, которому стоит поклоняться. Остальные же этого недостойны. Как зовут твоего бога?

– Эль.

– Тот, что живет в небольшом камне перед нашим храмом?

– У Эля нет жилища, он везде.

Для пытливой Тимны эта простая идея стала вспышкой солнца, озарившей мир после бури, радугой, расцветшей в небе после холодного дождя. Объяснение Йоктана стало для нее той мыслью, которую она отчаянно искала все время: единый бог, у которого нет застывшей формы, нет постоянного обиталища в камне, нет какого-то особенного голоса. С разрешения Йоктана она стала каждый день приносить к алтарю этого вездесущего бога весенние цветы – желтые тюльпаны, белые анемоны или красные маки.

Именно Тимна показала хабиру дорогу в Акко, куда Йоктан и повел караван своих ослов в торговую экспедицию, ибо слово «хабиру» означало «погонщик ослов» или человека, на котором «лежит пыль дорог». А когда караван вернулся, нагруженный товарами из порта, Йоктан послал своих сыновей в оливковую рощу, а сам, миновав ворота, пошел посоветоваться со жрецами. «В Акко я увидел, что можно развернуть широкую торговлю. Я хотел бы перебраться за ваши стены, и я возьму с собой жену Урбаала, потому что теперь она моя жена». И жрецы согласились. Когда Тимна, скрывая волнение, прошла мимо дома, в котором некогда царило веселье, смолкшее ее стараниями, она вспомнила день, когда впервые переступила его порог женой Урбаала. Разломав на каменной приступке спелый гранат, Амалек вскричал: «Пусть у вас будет столько сыновей, сколько тут зерен!» А теперь Йоктан привел ее к убогой хижине у восточной стены, которую ему выделили жрецы, но вскоре Тимна преобразовала его во вполне достойное место с алтарем единого бога и утешилась, когда родившийся сын получил имя Урбаал, то есть линия его отца будет продолжена. Но ее радость была отравлена, когда в их скромный дом пришли жрецы и сказали одной из девушек-рабынь Йоктана:

– Твой ребенок – это первенец Йоктана, и запястья его мы отметим красным.

Охваченная гневом из-за обездоленной девушки-рабыни, Тимна как-то легче восприняла собственные беды, которые, угнездившись в сердце, грызли его, как крысы точат зерно. Она куда больше жалела эту бедную девушку, чем саму себя, потому что той еще предстояло увидеть ту невообразимую жестокость, с которой ее ребенка принесут в жертву. Покинув жилище, в котором оставался ребенок с красными метками на ручках, Тимна, полная печали, побрела по улицам. Она прошла мимо дома Амалека, где когда-то ночью стояла на страже, мимо своего бывшего дома, в котором теперь царила злобная Матред, миновала менгиры (теперь они никогда больше не будут иметь власти над ней) и двинулась вниз вдоль восточной стены, пока не добралась до потайного места, где лежали захороненные ею четыре Астарты вместе со своими смешными фаллическими камнями. Она стала топтать ногами то место, где находились их головы, крича: