Отпрыском этого находчивого клана был земледелец Урбаал, тридцати шести лет, по прямой линии потомок великого Ура, семья которого начала возделывать земли у Макора и который воздвиг на вершине холма монолит, прозванный позднее богом Элем. Урбаал был крепок, силен и коренаст, с большими зубами, которые блестели, когда он улыбался. Не в пример своим сверстникам, он сохранил волосы на голове и не имел склонности к полноте. На войне он был хорошим солдатом, а в мирные дни – преуспевающим земледельцем. Он был добр со своими женами, весело возился с детьми и хорошо относился к своим рабам. Он мог, если бы захотел, без труда стать царем или верховным жрецом, но Урбаал любил возиться с землей, заставляя ее плодоносить, и любил женщин. Однако сейчас его снедала тревога, и, торопливо следуя от своего дома на возвышенность, где перед храмом стояли менгиры, он морщил лоб и напряженно думал: «Хорошо ли сложится у меня год, зависит от того, правильно ли я сейчас поступаю».

Улица, на которой находился дом Урбаала, не вела прямиком от главных ворот к храму, ведь в те времена города не строили по плану. В действительности она петляла и виляла самым непредсказуемым образом, словно протоптанная наугад сельская тропа, да так, собственно, оно и было. Когда Урбаал шел по неровно вымощенной улице, горожане вежливо кланялись ему, но он не обращал на них внимания. Он был занят серьезными размышлениями. Взобравшись на холм, он обратился к самому дальнему из менгиров, вершина которого едва пробивалась из земли. Склонившись перед ним, Урбаал осыпал его поцелуями, не переставая бормотать: «Пусть этот год, великий Эль, будет моим». Затем, посетив остальные три менгира, он перед каждым произнес то же моление: «Баал бури, пусть этот год будет моим. Баал солнца, баал вод, я прошу вас о такой малости».

Затем он пересек площадь и зашел в тесную лавчонку хетта. Тот торговал товарами из самых разных краев. Урбаал обратился к бородатому мужчине, который стоял у полки с тканями:

– В этом году я должен быть избран. Что мне для этого сделать?

– Почему бы не посоветоваться со жрецами? – уклонился от ответа хетт.

– От них я уже узнал все, что мог, – сообщил Урбаал, делая вид, что рассматривает большой глиняный кувшин из Тира.

– Я могу тебе сказать лишь одно: расти свои оливки, – ответил хетт, но, бросив взгляд на взволнованного мужчину, неторопливо добавил: – И купи себе лучшую Астарту, которую только сможешь найти.

Именно этого совета Урбаал и ждал. Отойдя от полки с глиняной посудой, он вплотную приблизился к хетту и спросил бородатого торговца:

– А это поможет?

– Помогло же Амалеку победить в прошлом году, – заверил его торговец.

– У меня уже есть три фигурки, – возразил Урбаал.

– Всего три? И их хватает? Неужто? – Лукавый купец погладил бороду и посмотрел на богатого земледельца.

– Я и сам сомневаюсь, – признался Урбаал.

Отвернувшись от хетта, он стал бродить по тесной лавчонке, бормоча себе под нос. Затем, словно ребенок, который хочет что-то вымолить, он схватил хетта за руку:

– Ты и в самом деле думаешь, что поможет?

Хетт промолчал, но потом из какого-то угла извлек маленькую глиняную фигурку богини. Она была высотой в шесть дюймов, обнаженной и женственной, с широкими бедрами; руками она поддерживала округлые груди. Ее полнота была соблазнительна, ее было приятно рассматривать и держать при себе. Купец нескрываемо гордился ею и собирался взять за нее хорошую цену.

Урбаал внимательно присмотрелся к статуэтке. Для него она не была ни куском умело обожженной глины, ни абстрактным теологическим символом. Это была настоящая богиня Астарта, которая оплодотворяла землю, женщин, оливковые деревья. Без ее помощи он был бессилен. Он может возносить молитву баалу вод и баалу солнца, и они пошлют ему вдоволь тепла и влаги, но если Астарта нахмурится, оливки не будут давать масла, а если она не одарит его улыбкой, ему не видать победы в этом году.

Астарту Урбаал обожал. Другие боялись ее непостоянства – за голодным годом следовало изобилие, – но он приспособился к ее изменчивому поведению. Он искренне преклонялся перед ней, и в ответ она дарила его благосклонностью, так же как и его отца. Если поля и ульи Урбаала приносили изобилие, пусть даже у остальных его не было, то лишь потому, что они с Астартой понимали друг друга.

– Та фигурка, что ты мне продал в прошлом году, сработала, – сообщил Урбаал, рассматривая новую богиню.

– Вот уже три года как твоя Тимна не может понести, – заметил хетт, – а с правильной статуей…

– Беру! – решился Урбаал. – Сколько?

– Семь мер ячменя, семь – пшеницы, – ответил хетт.

Урбаал понимал, что цена будет высока, но ему пришлось пуститься в подсчеты.

– Это больше четырнадцати мер серебра, – сказал он. – В прошлом году было всего восемь.

– Да, четырнадцать, – согласился торговец, – но это особая Астарта. Ее не делали руками, как других, что живут у тебя. Ее нашли у новой дороги в Акко, поэтому она столько и стоит.

– Я беру ее. – Урбаал взял маленькую богиню, поднес ее к губам и через площадь пошел к монолитам.

Секрет успехов Урбаала заключался в том, что он сейчас собирался сделать. Он понимал: если Астарта – богиня плодородия, то она должна обожать совокупление как источник ее силы, поэтому он никогда не обрекал своих богинь на одиночество, а искренне заботился, чтобы в изобилии обеспечивать их мужскими богами. Поднеся свою новую покровительницу к древнему монолиту, он представил ее ушедшему в землю божеству:

– Сегодня ночью, великий Эль, ты можешь взойти в дом Урбаала, где тебя будет ждать богиня. – Затем он поднес ее к другим баалам, показал богиню в самой соблазнительной позе, потер фигурку о камень и прошептал: – Сегодня ночью, когда закатится луна, приходите в дом Урбаала, где вас будет ждать Астарта.

Нежно держа маленькую богиню в чаше ладоней, он поклонился четырем монолитам и собрался двинуться в сторону дома, но едва он повернулся, как на ступени храма вышла высокая стройная девушка лет шестнадцати. На ней было одеяние из груботканой материи и позолоченные сандалии. При каждом ее шаге сквозь одежду были видны длинные голые ноги; черные волосы, падавшие ниже плеч, блестели на солнце. Лицо девушки отличалось изумительной красотой: темные, широко расставленные глаза, прямой нос, высокие скулы и нежная шелковая кожа. Она шла с подчеркнутой грациозностью и отлично знала, какое впечатление производит на мужчин.

Стоило только этой рабыне, захваченной во время похода на север, появиться в Макоре, Урбаал потерял покой. В своих снах он не раз видел, как она идет. Он встречал ее в оливковых рощах, а когда девушки Макора топтали виноградные гроздья, она тоже была среди них, и ее длинные ноги были в пятнах красного виноградного сока. Даже когда Тимна, его вторая жена, носила ребенка, Урбаал мог думать только о высокой рабыне, и именно из-за нее он решил купить четвертую Астарту. Прижимая богиню к сердцу, он неотрывно смотрел на девушку, пока она не исчезла в другой части храма, но все же ему не давали покоя и другие мысли. Поднеся богиню к губам, он поцеловал ее и тихо сказал: «Астарта! Мои поля должны плодоносить. Помоги мне! Помоги мне!»

Какое-то время Урбаал еще постоял в тени, надеясь, что высокая рабыня вернется, но она не появилась, и он, расстроенный, побрел к главным воротам. К ним вел зигзагообразный проход, похожий на лабиринт. С башен на стене за этим проходом наблюдали лучники. Давным-давно Макор понял, что если ворота широкие и распахнутые, да к тому же ведут прямо к сердцу города, то стоит врагу прорваться сквозь них, город обречен. Но проход в Макор такой возможности не предоставлял. Как только захватчики оказывались за воротами, им тут же приходилось резко сворачивать налево, но прежде, чем они кидались вперед, нужно было так же резко поворачивать направо. В узком проходе враг был беззащитен перед копьями и стрелами засевших наверху защитников. В этом месте и располагался дом Урбаала.